Джена Шоуолтер - Самая темная страсть
Гидеон обернулся.
На секунду он забыл о решетке и потянулся к ней.
Он задел травмированными руками о металл и отпрянул.
Скарлетт спрятала свои эмоции, она была вне досягаемости.
— Не рассказывай мне, — потребовал он.
— Я же говорила тебе, уходи, Гидеон.
Гидеон.
Впервые она назвала его по имени.
Это глубоко взволновало его.
Проскользнуло по нему, обожгло все его органы…особенно отчаянно колотившееся сердце.
Потому что…
потому что
когда она впервые назвала его по имени за время их беседы, он понял, что в не первый раз слышит своё имя из ее уст.
Именно после этого он узнал, узнал, что уже слышал, как она так обращалась к нему.
Когда-то, где-то.
Она выкрикивала его имя в пылу страсти, шептала его имя, умоляя.
Она злобно огрызалась, произнося его имя; она стонала от боли с его именем на устах.
Он был с ней.
— Дьявол, — сказал он, делая произнести вместо этого ее имя.
Она должно быть нотки протеста в его голосе, потому что не произнесла ни одного едкого комментария.
— Просто уходи, Гидеон, сделай как я просила тебя с самого начала.
Прошу.
Прошу.
Он сомневался в том, что она часто употребляет это слово.
Потом он услышал звук сдерживаемых слез, а она не производила впечатление женщины, которой нравится плакать перед мужчиной.
Когда-либо, почему-либо.
За исключением их прошлого.
Он знал это.
Она рыдала, а он обнимал ее.
Когда? Где?
Это было возможным только в те времена, когда он жил на небесах.
До того как стать одержимой демоном из ларца Пандоры, она была узницей в Тартаре.
Он не запирал ее там, но мог ли видеть ее, когда сопровождал туда других заключенных? Мог ли он говорить с ней? Как они вообще смогли завязать отношения и почему он не помнит этого? Мог ли кто-то стереть его память? Боги сильны в подобных вещах.
Боги вообще сильны во всех видах жестокости.
Но это влекло за собой другой вопрос, почему кто-то захотел стереть его память?
Какой в этом смысл? Предупреждение?
— У тебя нет мужчины?
Его голос был таким надломленным, таким хриплым, если бы это услышал кто-то другой, он подумал бы, что он только начал выздоравливать после сильной ангины.
Темне менее, Гидеон не хотел бы, чтобы у нее уже был муж.
— Нет, — прошептала она так печально, что ему захотелось заплакать.
Ее печаль могла бы состязаться с печалью Камео, хранительницы Печали.
У меня никого нет.
— Нет отца?
— Мой отец умер.
Она улеглась на койку, изучая в потолок.
— Кое-кто был когда-то давно, очень давно.
Правда? Черт, демон! Помогай мне.
— Нет матери?
— Моя мать ненавидит меня.
Он бы хотел принять ее слова за истинную правду.
— Есть кто-нибудь, кто захотел бы видеть тебя…
счастливой?
Пожалуйста, догадайся, что я имею ввиду "несчастной".
Вместо ответа она повернулась на бок, отворачиваясь от него.
Если я расскажу тебе обо всем, что ты хочешь узнать, ты оставишь меня в покое? Я больше не собираюсь с тобой торговаться, Гидеон.
Если я сделаю это, а ты не оставишь меня…
Он не хотел оставлять ее.
Теперь ещё сильнее, чем раньше он хотел остаться.
Но ему необходимо было узнать ответ.
Возможно, это поможет ему собрать все части этой головоломки.
— Нет.
Если ты скажешь, то я останусь.
Пауза.
А потом:
— Я солгала тебе, когда сказала, что не узнаю тебя.
Я знала, знала с самого начала.
Расстаться — значит умереть, — прохрипела она.
Эти слова однажды ты говорил своей…
жене.
Глава 23
Аэрон стоял на балконе, примыкающем к его комнате, сжимая перила, вглядываясь в темно-синее небо.
Самый трудный выбор, который когда-либо ему приходилось делать, выбрать между жизнью Легион и Оливией.
Если он выберет Оливию, он отчаянно этого хотел… всё ещё хотел… Легион будет навсегда потеряна.
Его друзьям будет угрожать опасность.
От самого Люцифера, не меньше.
Выбрав Легион, он спасет ее и своих друзей, а Оливия сможет вернуться домой, целой и невредимой.
Как он того и хотел.
А теперь готов был выть от тоски, протестуя.
Как Гнев выл, протестуя.
Сохрани ее.
Умоляю.
Она нужна нам.
Прекрати это.
Не слушай.
Сопротивляйся себе.
Неужели Легион натворила такое, он хотел бы встряхнуть ее.
Ситуация в которую она его поставила…
то что он должен был сделать…
с ней, а Оливия…
Его ногти удлинились и впивались в ладони, зазвенел покореженный металл.
Что может быть хуже? То, чего он он не должен был больше делать с Оливией.
Больше нет.
Никаких занятий любовью.
Или как там это называется.
Заниматься любовью.
Он хотел бы, чтобы это было именно любовью, как ни старался он сопротивляться, в конце концов, его тело знало лучше.
Произошедшее с Оливией было правильным.
Идеальным.
Но теперь, он не мог удержать ее.
Даже если вопрос отправки ее домой не был вопросом-жизни-и-смерти, ни одна женщина не осталась бы с ним, зная, что скоро он собирается переспать с другой.
А он собирается.
Желчь обожгла его горло.
Он не допустит, чтобы Легион пострадала.
Он не допустит, что Люцифер разрушил их мир.
Со временем, Оливия будет благодарна мне.
Это он говорил себе, пытаясь хоть немного утешить себя.
Если она останется здесь, она станет смертной.
Она состарится и умрет, а он будет вынужден беспомощно наблюдать это.
Такая перспектива всегда страшила его.
Перспектива ужасала его, ещё и потому, что он не мог ничего сделать, чтобы провести больше времени с ней.
Не могу потерять ее.
Мы должны.
Он хотел бы удержать ее, тогда, после занятия любовью, его разум прокручивал мысли о том, чтобы быть вместе навсегда.
Теперь его придется прожить остаток своей жизни без нее, зная, что она вне досягаемости, что он никогда не сможет увидеть ее, услышать ее, почувствовать ее запах.
Нет!
Как он собирается переспать с Легион, если Оливия — единственная женщина, на которую реагирует его тело? Он горько рассмеялся.
Он избегал постоянных отношений, самонадеянно полагая, что ему не нужна одна женщина, когда можно иметь две.
Он не хотел найти единственную.
Остальные легко расставались с ним.
Оливия сказала, что скоро вернется.
А он тотчас же начал паниковать.
Не могу потерять ее сейчас, подумал он.
Он должен был сказать ей, что у них есть время, что она может остаться здесь.
