Война Крайер (ЛП) - Варела Нина

Например, за то, как они любят собак настолько, что кормят их кусочками мяса.

Крайер продолжала идти, пока не нашла пустынный уголок сада, заросли высоких розовых кустов с шипами размером с её ногти. Здесь, скрытая от посторонних глаз, она наконец развязала шнурок и развернула толстую пачку страниц. Руки не дрожали, но было ощущение, что подрагивало сердце, зубы или внутренние органы. Она не могла припомнить, чтобы когда-либо испытывала такой сильный ужас. "Всё будет хорошо, – сказала она себе, когда глаза привыкли к мелкому, корявому почерку на первой странице. – Кто посмеет испортить Проект правителя?"

Проект мастера по Заказу, окончательная версия, 30-й год э.а.:

Крайер из дома Эзода, Модель 9648880130

Она быстро прочитала страницы, и нервы успокоились. Ничего необычного. Там было письмо отца, выцветшее и пожелтевшее за 17 лет, в котором он официально заявлял о желании зачать ребёнка, как это сделал до него предок, первый правитель Тайол.

Там была серия шаблонов, которые они вместе разработали с акушеркой Торрас – первый, третий, восьмой варианты облика Крайер. Её четыре Столпа были сбалансированы, основываясь на требованиях Эзода к потенциальному наследнику. Также разработали её внутренние системы и внешний вид, цвет кожи, волос и глаз, размеры тела, тщательно продумав всё от формы носа до точной длины пальцев. Пока она читала, едва замечая опускающуюся вокруг ночь, Крайер не могла удержаться, чтобы не сравнить документы со своим реальным физическим телом. Она коснулась носа, горла, пошевелила длинными пальцами и изучила едва заметные линии на ладонях.

Последняя страница была окончательным эскизом её Проекта – тем, который мастера использовали для её создания. В отличие от предыдущих черновиков, на этом был только аккуратный, но размашистый почерк Торрас – никаких каракулей отца. Всё походило на правду. Торрас был акушеркой, а не её отцом. Крайер быстро окинула взглядом рисунки тушью своего тела, поперечный срез своих внутренних систем. Она была более чем готова вернуть эти документы Киноку и напрочь забыть о своей нелепой паранойе.

Но на этой странице было нечто странное.

Крайер, нахмурившись, поднесла её к лунному свету. Пропорции её тела остались прежними. Ни одно из чисел не изменилось. Но что это?

Вот. Поперечный разрез её мозга. Небольшая часть его была перерисована сбоку более подробно: та часть, которая представляла её Столпы. Это были не физические элементы тела, а метафизические элементы разума, интеллекта, личности. Каждый эскиз показывал четыре Столпа в её сознании, балансирующие, как весы.

Интеллект, Органика – два человеческих Столпа.

Расчёт, Разум – два Столпа автомов.

На эскизе, только на этом, их было пять. Внутри Проекта разума Крайер виднелась ещё одна маленькая колонка, нарисованная тёмно-синими чернилами. Пятый Столп.

Страсть – так значилось в подписи под ним.

Страсть.

У Крайер, дочери правителя, было пять Столпов вместо четырёх. Это было неслыханно! Все знали, что автомы создаются с двумя человеческими Столпами и двумя Столпами самих автомов. Крайер не представляла, что может существовать нечто с тремя человеческими Столпами. И третий столп, Страсть, без сомнения, был человеческим.

Листки задрожали в руках. Нет, это задрожали руки. Внезапно охваченная паранойей, Крайер огляделась, чтобы убедиться, что она действительно одна в этом уголке сада. Что, если кто-нибудь увидит?

Что произойдёт, если какой-то человек (вообще кто-нибудь) обнаружит, что наследницу правителя Рабу испортила придворная акушерка? Что с ней будет? Она вздрогнула, вспомнив слова Кинока в лесу во время охоты. От них пришлось избавиться. Избавятся ли от неё? Или нет, нет, нет… Что, если кто-то пытается настроить её против отца? Идеальный шантаж.

Наследница, дочь правителя, оказалась ошибкой. Позор её семье! Хуже того, это может вызвать политический скандал века. Люди потребуют, чтобы Эзод сложил с себя полномочия правителя. Они могут использовать Крайер, чтобы угрожать отцу. Через него они захватят весь Красный Совет, весь Рабу – и даже больше.

Крайер ущербна. Она неисправна.

Эта мысль глубоко потрясла её. Всё это время с ней обращались как с жемчужиной правителя, великолепным творением. Но нет, она отвратительна.

Это было слишком – эта злая, отвратительная правда о ней самой, была слишком велика, чтобы принять её.

Поскольку ей некуда было идти, негде побыть одной, чтобы обдумать это, она опустилась прямо там, где была, посреди сада, когда солнце скрылось за кустами, и закрыла глаза.

* * *

[Бесплодная Королева] желает невесть чего: гомункула! творение алхимика! дьявола во плоти! Она не представляет себе, чего просит от нас, и осмеливается предлагать какую-то совершенно смехотворную награду, размахивая ей перед нами, как мясом перед стаей голодных волков. С таким же успехом она могла бы предложить чёртов трон первому, кто пообещает ей принести целый океан в напёрстке. Меня могут повесить за такие слова, но Бесплодная Королева не представляет себе, чего просит. – из дневника Грея Элинга, главного мастера, эра 900, год 7

4

Стоял поздний вечер, Эйла решила отдохнуть от работы. К счастью, с прошлой недели её больше не заставляли торговать на рынке в Калла-дене. Вместо того, чтобы ужинать, как другие слуги, она использовала краткие минуты отдыха для тренировки. Оттачивать мастерство, тренироваться – она должна быть готова, когда придёт её час.

Надо быть готовой взять то, за чем она пришла и чего ждала много лет.

Мышцы болели, но тело жаждало разрядки. Нужно было найти тайное, уединённое место. И, кроме того, она не могла сидеть рядом с Бенджи ещё одну ночь подряд. Хотя после разговора с Роуэн в Калла-дене прошла почти неделя, Бенджи по-прежнему злился на Эйлу. По правде говоря, она его не винила. Она знала, как сильно ему хотелось присоединиться к Роуэн на Юге, сражаться, помогать Революции, а она убедила его остаться и продолжать заниматься этой бесполезной работой во дворце.

Эйла подозревала, что прямо сейчас Роуэн собирает сумки. Бенджи ещё мог поехать с ней, но Эйла знала, что он этого не сделает.

Эйла разрывалась между облегчением оттого, что Бенджи в безопасности, и отвращением к самой себе из-за этого облегчения. Он был обузой, слабым местом в её броне.

Было неприятно думать о нём в таком ключе. Но в прошлый раз, когда у Эйлы было слабое место, она чуть не погибла. После смерти семьи она стала не человеком, а призраком, разрушенной оболочкой, остовом. То, что уцелело, навсегда останется запятнанным.

Ей не хотела смотреть, как он дуется на неё. И всё же она знала: лучше поступать правильно, чем быть доброй.

Этот урок она усвоила, когда ей было 13. Она подобрала умирающего от голода щенка и очень удивилась, когда Роуэн разрешила оставить его при условии, что она никогда не будет выпускать его из виду. Но однажды ночью щенок так жалобно скулил и царапался в дверь, что она, наконец, выпустила его. Больше она его не видела. Она плакалась Роуэн, что хотела сделать доброе дело – щенок так отчаянно рвался на улицу подышать свежим воздухом. Но Роуэн напомнила ей: внешний мир опасен. Всегда лучше делать то, что правильно, чем проявлять доброту.

Теперь, пробираясь через бесконечные цветочные сады правителя, она вспоминала слова Роуэн. Дневная жара спала; морской бриз дул ей в лицо благословенной прохладой. Через сады она едва могла разглядеть гвардейцев-пиявок, расставленных вокруг дворца, высокие тени на фоне белых каменных стен. Металлические ножны блестели у них на бёдрах, отражая лунный свет.

Гвардейцы находились в каких-то трехстах шагах отсюда. Это означало, что если Эйла хотя бы моргнёт неправильно, они добегут к ней за… Она провела пальцем по стеблю солёной лаванды, производя подсчёты. Может быть, секунд шесть.