Магия и кровь - Самбери Лизель

Каждый раз, когда я об этом вспоминаю, возникает ощущение, что до меня так и не дошла реальность происходящего. Да, Лорен пропала — но временно или навсегда?

Кейс тычет в меня ногтем.

— Скоро объявится.

— А вдруг с ней что-то случилось?

— Наверное, сбежала с кем-то. Не в первый раз, и вообще она от природы непоседа.

Однажды Лорен села на поезд и укатила в Монреаль с каким-то парнем, никого не предупредив. Через три дня она прислала мне видеосообщение — пожаловалась, что парень оказался так себе и она остановилась у подруги.

Тогда мы узнали, где она и что с ней, через три дня, но теперь прошло тридцать.

Я пытаюсь удержать и закрепить в голове, что сказала Кейс, но ничего не могу поделать с холодком, бегущим по спине. Надо сосредоточиться на том, чтобы пробраться сквозь толпу в подземку.

От этого возникает ощущение нормальности. Как будто дома меня не ждет испытание, которое означает, что моя колдовская жизнь оборвется, не начавшись. Если я пройду его, если обрету сильный дар, возможно, у меня появится способ помочь Лорен. Правда, мысль о том, что я помогу Лорен, ощущается как последний слой глазури на двадцатиэтажном торте — столько сил, как мне сейчас кажется, уйдет у меня на Призвание.

Нам удается влезть в переполненный вагон. Почти все пассажиры полусонные — рано встали, издалека ехали, — а ведь они еще даже не пришли на работу. Несмотря на кондиционеры, гоняющие воздух по вагонам, в нос ударяет запах немытого тела. Я изо всех сил отворачиваюсь от мужчины, который держится за поручень под потолком — его подмышка у меня как раз на уровне глаз.

— Ну что, какой у тебя план? — спрашиваю я Кейс.

— Я вообще-то у тебя хотела спросить.

Она с кислым лицом прислоняется к дверям, к которым прислоняться не положено.

Я сильнее вцепляюсь в поручень. О каком плане может идти речь, когда у меня сегодня Призвание? Что бы там ни говорили взрослые, подготовиться к нему я не смогу. Ни тебе упражнений, ни пробных заданий.

Кейс стонет:

— Да нет же. Я имела в виду, что это ты нашла мне стажировку и это ты утверждаешь, что она идеальная. Вот я и решила, что у тебя есть какой-то план.

«Ой».

— Вот и «ой».

Я наклоняюсь к ней поближе:

— Точно. План. «Ньюген» в своей ленте постоянно рассказывает, что ищет новые точки зрения — как было с той фотомоделью, которой дали стажировку, потому что она придумала, как сделать роботов «Ньюсап» эстетичнее.

— Ты о тех «Ньюсапах», которых отозвали и сняли с производства?

— О них, но это же другой вопрос…

Кейс кривится:

— Если другой вопрос — это вопрос о том, как робот задушил владельца, когда поправлял ему подушку перед сном, то это довольно-таки существенно.

— Да я не про это! Я про то, что курсы по политологии, на которые ты сейчас ходишь, позволяют тебе смотреть на все с новой, неожиданной точки зрения.

Кейс нахватала себе миллион курсов без разбору назло домашним, а я заставила ее выбрать те, которые ей и правда нравились и при этом могли принести пользу и после школы. Она согласилась только потому, что это делало ее протест нагляднее. По-моему, она просто сама не знает, чего хочет. У Кейс есть честолюбие, но ей не хватает целеустремленности и сосредоточенности.

Почему-то она никак не отзывается на эти мысли, хотя точно их слышит. Я наклоняюсь ближе:

— Я задам вопрос, который повернет обсуждение в твою пользу, а ты ответишь, проявив политическую гениальность.

— И никого-никого не насторожит, что мы сидим рядом?

Я мотаю головой:

— Ты войдешь первая, а я потом, через некоторое время, и сядем в разных концах зала.

— Хорошо.

Кейс медленно выдыхает.

Я тереблю край рубашки.

— И тебе стоит послушать мысли ведущего для надежности…

— Во-первых, ни за что, — говорит Кейс. — Во-вторых, в битком набитом зале? Да мне бы сосредоточиться, чтобы выдать ответ!

«И то верно». Кейс так ненавидит город именно за то, что здесь столько народу. Она привыкла читать мои мысли. Пытаться перескочить в другой мозг — значит столкнуться с незнакомым сознанием, а когда кругом столько громких голосов, Кейс просто не сможет понять, который ей нужен.

Иногда я начинаю сомневаться, из-за чего она наотрез отказывается совершенствовать свой дар — из чувства протеста или просто потому, что терпеть не может талант, которым наделили ее предки.

На эту мысль Кейс тоже не отвечает.

— О чем ты меня спросишь?

— Мне нельзя говорить! Нужно, чтобы ответ пришел тебе в голову сам. Иначе будет заметно, что мы все отрепетировали.

«Поезд прибывает на станцию Осгуд. Станция Осгуд».

Двери открываются, мы с Кейс выходим из вагона и поднимаемся по лестнице вверх, где нас встречают острый запах канализации и магазины, нарочно оформленные под старину. Вывески плоские и неподвижные, в отличие от более распространенных цифровых, с бегущими строками, — то ли дань традициям, то ли попытка угнаться за модой на винтаж. Поди разбери.

— Вонища! — стонет Кейс.

Я ускоряю шаг в сторону Куин-стрит.

— Это только здесь. За квартал отсюда запаха совсем не чувствуется из-за фургончиков с хот-догами.

Мы проходим мимо бездомного — он сидит, поджав ноги, перед ним засаленный валидатор для пожертвований. На картонке написано, что он просит денег на еду, а в уголке — крошечный рисунок: два концентрических кружка и эллипс посередине. Колдун. Я неловко вытаскиваю телефон и прикладываю к валидатору. Кейс делает то же самое.

Мы не богатеи, совсем нет, но вполне обеспечены. Настолько, что мамы дают нам каждую неделю немного денег на карманные расходы. Бездомный говорит нам вслед спасибо. У него есть дар или он провалил Призвание? Я знаю, что Кейс и остальные родственники все-таки не выгонят меня из дома, если я не пройду испытание, но и такое бывает. Иногда люди уходят сами, устав жить в окружении волшебства, к которому они непричастны. Иногда целые семьи утрачивают репутацию, потому что колдуны-неудачники — это позор. Их перестают уважать, они теряют клиентов, и жизнь идет под откос.

Но с Томасами такого не произойдет. Я не допущу.

Всю дорогу до «Ньюгена» я тереблю ремешок сумки, так и сяк переплетаю пальцы полоской дешевой ГМО-кожи.

Главное здание «Ньюгена» расположено рядом с арт-галереей «Онтарио», где раньше была академия художеств. Ее закрыли после реформы образования в тридцать первом году вместе со всеми остальными учебными заведениями, кроме тех, где учили науке и технике. Кто-то подсчитал, что в остальных областях невозможно найти работу с настолько высокой зарплатой, чтобы оправдать расходы на университет.

Мама тогда была еще старшеклассницей. Она говорила, что частное предпринимательство — это просто здорово. Будешь сама себе хозяйкой, и за обучение платить не надо. Именно поэтому бабушка и основала нашу семейную косметическую фирму. Даже в ее времена учиться было накладно. Да и дядя Ваку уже родился. Когда мама выросла и могла бы пойти в университет, это было уже невозможно — туда брали только очень богатых или тех, за кого платила фирма, а в ее детстве это было редкостью. Я один раз спросила маму, как тогда обстояли дела со стипендиями, и она только руками развела.

Только когда Кейс начала искать, где учиться, я поняла, что все эти стипендии — это просто издевательство какое-то. Большинство возмещает не больше пяти процентов платы за год, прямо аттракцион неслыханной щедрости. Неудивительно, что нормальные люди бросают учиться после старшей школы.

Когда Кейс объявила, что намерена учиться в школе по усиленной программе, не ограничиваясь минимальным набором курсов, тетя Мейз посмотрела на нее поверх планшета и отчеканила:

— Университет — для богатых или талантливых. Либо у тебя есть деньги, либо кто-то решает, что на тебя стоит их потратить. Конечно, ты можешь оказаться талантливой, мечтать не вредно, но в наши дни талантливых связывают по рукам и ногам контрактами, по которым ты лет пять должна будешь безвылазно проработать в какой-то компании, надеясь, что привилегии это оправдают. — Бабушка, сидевшая рядом с ней, одобрительно хмыкнула, а тетушка усмехнулась. — Ты еще не знаешь, как устроен реальный мир, вот я и пытаюсь тебе объяснить. Хочешь учиться — учись. Но талант не гарантирует выживания. Прошли те времена.