Элли Каунди - Воссоединенные
— Почему? — спрашиваю я мягко. — Почему дедушка сказал так про папу?
— Звучит странно, не правда ли? — говорит мама, и я вскидываю на нее глаза, замечая слезы, катящиеся по ее щекам. Она знает, что его больше нет, хотя она не спрашивала, и я не рассказывала.
— Да.
— Это случилось до того, как я познакомилась с твоим отцом. Но он рассказывал мне об этом эпизоде. — Мама делает паузу, прижимая ладонь к своей груди. Очевидно, что ей тяжело дышать без него, думаю я, что-то внутри все еще давит от этой потери. — Ваш отец говорил мне, что дедушка отдал тебе стихотворения, Кассия. Он также пытался дать их твоему отцу.
Теперь я не могу дышать. — Он сделал это? — шепчу я. — И папа читал стихи?
— Только один раз. А потом вернул их назад. Не захотел хранить у себя.
— Почему?
Мама качает головой. — Он всегда говорил мне, что причиной этому было то, что он был счастлив в Обществе. Он хотел, чтобы все были в безопасности, и был доволен тем, что предлагало Общество. Это был его выбор.
— Что сделал дедушка? — спрашиваю я. Я представляю, как дарю кому-то подарок, а потом получаю его обратно. Родители всегда дарят вещи, которые не нужны их детям. Дедушка пытался дать моему отцу стихи и рассказать ему о мятеже. А мои родители пытались обеспечить мне безопасность.
— Тогда-то они и поссорились, — продолжает мама. — Твоя прабабушка сохранила те стихи. Они олицетворяли собой бесспорное наследие мятежа. Но Абран считал это слишком опасным, твой дедушка брал на себя слишком большой риск. В конце концов, он согласился с выбором вашего отца. — Она убирает руку с груди и вздыхает еще глубже.
— Вы знали, что дедушка даст стихи мне? — спрашиваю я.
— Мы думали, что такое может произойти.
— Почему вы не остановили его?
— Не хотели отнимать у тебя право выбора.
— Но дедушка никогда не рассказывал мне о Восстании, — возражаю я.
— Я думаю, он хотел, чтобы ты нашла свой собственный путь, — с улыбкой произносит мама. — Он нашел свой путь в мятеже. Я думаю, именно поэтому он выбрал ссору с твоим отцом своим любимым воспоминанием. Хотя он и расстроился из-за этого, позже он понял, что твой отец проявил силу, выбирая свой собственный путь, и восхищался им за это.
Я понимаю, почему отцу пришлось исполнить последнюю волю дедушки — уничтожить его пробирку с образцом ткани, — даже если не был согласен с его выбором. Это была его очередь отдать свой долг: быть тем, кто уважает и чтит принятое решение. Отец распространил этот подарок и на меня. Я вспоминаю, что он сказал в своем сообщении: Кассия, я хочу, чтобы ты знала, я горжусь тобой за то, что ты делаешь, и за то, что ты оказалась более храброй, чем я.
— Вот почему Восстание не дало нам иммунитет к красной таблетке, — говорит мне Брэм. — Они думали, что наш отец слабак, что он предатель.
— Брэм, — упрекаю я.
— Я не сказал, что верю этому. Восстание ошибалось.
Я смотрю на маму. Она закрыла глаза. — Пожалуйста, — говорит она. — Проиграй до конца.
Я нажимаю кнопку на датаподе, и историк снова рассказывает.
— Его любимым воспоминанием о внуке, Брэме, было первое сказанное им слово. Этим словом было «еще».
Брэм слегка улыбается.
— Любимым воспоминанием о внучке Кассии, — говорит историк, и я наклоняюсь ближе, — был день красного сада.
И все. Датапод потухает.
Мама открывает глаза. — Вашего отца больше нет, — говорит она, ее губы дрожат.
— Да, — киваю я.
— Он умер, когда ты была неподвижной, — говорит Брэм. Его улыбка исчезла, голос звучит тяжело и печально из-за того, что ему приходится говорить эту ужасную новость.
— Я знаю, — говорит мама, улыбаясь сквозь слезы. — Он приходил попрощаться.
— Как? — удивляется Брэм.
— Я не знаю, — говорит она. — Но он приходил, когда я была в коме, я видела его. Он был со мной, а потом ушел.
— Я видел его мертвым, но не так, как видела ты, — говорит Брэм. — Я нашел его тело.
— О, нет, Брэм, — ее голос падает до шепота от страдания. — Нет, нет, — повторяет она и крепче обнимает моего брата. — Мне жаль. Мне так жаль.
Мама крепко прижимает к себе Брэма. Я отрывисто дышу, как дышат, когда боль становится слишком сильной, чтобы плакать, когда на слезы не остается сил, потому что ты пропитан болью, и если ты дашь ей выйти наружу, то она рискует уничтожить тебя. Я пытаюсь справиться с этим, но понимаю: ничто не сможет изменить тот факт, что моего отца больше нет, что он похоронен.
Мама смотрит на меня взглядом, полным мольбы. — Можешь принести мне что-нибудь, — просит она, — какое-нибудь растение?
— Конечно.
***
Я не знаю растения так хорошо, как моя мать, поэтому не уверена, что именно сорвала во внутреннем дворике медицинского центра. Это может быть сорняк, а может и цветок. Но я думаю, она будет счастлива всему — она просто хочет, нуждается в чем-то, что разбавит стерильность ее палаты и пустоту мира в отсутствии ее мужа.
Я сворачиваю фольгу, которую захватила с собой, в подобие кружки, нагребаю туда землю, и вырываю растение.
Его корни свисают вниз, некоторые толстые, другие настолько тонкие, что легкое дуновение ветра треплет их с той же легкостью, что и листья. Когда я встаю, мои колени запылились, а руки почернели от грязи. Я несу своей маме растение, потому что отца вернуть уже никак не могу. Теперь я понимаю, почему люди хотели иметь пробирки; я тоже отчаянно нуждаюсь в чем-то, за что можно держаться.
И вдруг, пока я стою здесь с корнями, сыплющими грязь на мои ноги, воспоминание о дне красного сада возвращается ко мне. Мама, отец, дедушка, образец его тканей, семена тополя, цветы, растущие в дикой местности и сделанные из бумаги, туго свернутые красные почки, зеленая таблетка, голубые глаза Кая. Я неожиданно получила возможность последовать за путеводной нитью красного сада, я могу принять его, присоединить к листьям и веточкам, окунуться с головой до самых корней.
Дыхание перехватывает, когда я вспоминаю.
Вспоминаю все.
***
Руки моей матери измазаны грязью, но я могу разглядеть белые линии на ладонях, когда она поднимает саженцы. Мы стоим в Питомнике со стеклянной крышей, и его испарения сталкиваются с прохладой весеннего утра.
— Брэм вовремя успел на учебу, — говорю я.
— Спасибо, что дала мне знать, — благодарит она с улыбкой. В те редкие дни, когда и она, и отец рано уходят на работу, мне полагается провожать Брэма на поезд в начальную школу. — Куда теперь пойдешь? У тебя есть еще немного времени до начала работы.
