Когда родилась Луна (ЛП) - Паркер Сара А.

У меня по спине пробегает холодок, и я провожу кончиком пальца по трещине толщиной с волос, поднимая голову, чтобы увидеть еще больше паутинок на ее теле ― доказательство того, что при ударе она разбилась на тысячи осколков. Осколки, которые были кропотливо собраны в этой округлой гробнице.

― Это ты сделал? ― спрашиваю я, мой голос дрожит.

― Да.

Я качаю головой, осознание захлестывает меня, как вода тонущего.

Моя ярость — моя неистовая жажда мести — была ослепляющей. Я считала Каана тираном. Бессердечным чудовищем. Но у него такое большое и доброе сердце, что я удивляюсь, как оно помещается в его груди.

― Почему?

― Потому что больно осознавать, что она не целая, ― хрипит он, отчего у меня снова выступают слезы.

Я обхожу дракона и останавливаюсь у того места, где голова Слатры глубоко зарылась в кисточку ее хвоста.

Сердце замирает, дыхание перехватывает. Ошеломляющее воспоминание едва не заставляет меня потерять равновесие.

Не обращая внимания на звуки раскалывающегося льда, я приподнимаюсь на цыпочки и заглядываю через щель в ее крыле в небольшое углубление, которое она защищает. Не острые и зазубренные куски, которых еще не хватает, а гладкий след рядом с кончиком широкого носа зверя, словно Слатра испустила последний вздох, баюкая… что-то в шелковистых завитках ее некогда мягкого хвоста. Защищенное ее когтем.

Я хмурюсь, вглядываясь в это уютное гнездышко, почти ощущая, как его впадинки и выпуклости прижимаются к моему телу.

Обнимают меня.

Почти ощущаю, как холодное пространство между ее щелевидными ноздрями прижимается к моему лбу, как затвердевшая кисточка ее хвоста обнимает мою… грудь…

Я отступаю на шаг… другой… втягиваю воздух в легкие, которые, кажется, забыли, как дышать.

Нет…

― Ты с ней знакома, ― говорит Каан, его баритон разрывает тишину, как обвал в горах.

Накрывший меня.

― Я…

Мои мысли устремляются к воспоминанию, которое я давно отбросила, его труп лежит на берегу моего внутреннего озера, лишенный всех эмоций, которые я вырвала из него, оставив лишь костлявый скелет того, что когда-то могло причинить боль.

Ощущавшемуся как тяжесть.

Я позволяю себе оценить останки с относительной отстраненностью:

Странный скрежещущий стук пробудил меня от вечного сна. Я впервые открыла глаза, вглядываясь в мир, в котором родилась, сквозь железные прутья того, что, как я теперь знаю, называется клеткой.

Мое резкое пробуждение сопровождалось замешательством, пока я пыталась понять, как я оказалась в своем теле. Как оно работает и двигается. Почему все вокруг расплывается.

Почему тепло.

И при этом я ужасно дрожала. Я думала, что это из-за жары, но теперь поняла, что это не так.

Моя душа содрогалась изнутри.

Я потянулась вперед и обнаружила на моем запястье что-то тяжелое и холодное ― как я теперь понимаю, это были кандалы. Я ухватилась за прутья, пытаясь удержаться в этом странном существовании, где у меня были руки, которые двигались, легкие, которые дышали, и глаза, которые могли видеть, и мой взгляд устремился к источнику звука, который пробудил меня к существованию.

По темной норе, мимо места моего пробуждения, катили тележку.

В ее глубоком углублении лежали зазубренные осколки блестящего серебра, от которых исходил холод, которым хотелось плеснуть себе в лицо.

Осколки были так красивы на фоне полумрака, окружавшего меня, что я сразу же поняла ― место моего пробуждения не хорошее, а плохое. Потому что, сколько бы я ни плакала и ни кричала, умоляя существо, толкавшее тележку, подогнать ее поближе, чтобы я могла как следует рассмотреть красивые осколки, к которым мне отчаянно хотелось прикоснуться, он даже не взглянул на меня.

Осколки исчезли, и всего через несколько мгновений после этого я поняла, что значит быть пойманной в ловушку.

― Ответь мне, Рейв.

И снова я чувствую себя в ловушке. Вынуждена смотреть на то, что способно разорвать меня на части изнутри, если я загляну еще глубже.

Посмотрю еще внимательнее.

Потому что те осколки, которые я увидела, когда впервые открыла глаза в том мире… Теперь я понимаю, что они были найдены одновременно со мной. Вот почему тележка везла их мимо моей камеры. Их только что вытащили из снега, затащили внутрь горы из камня и льда, в чреве которой кипело пламя.

― Ты. Ее. Узнаешь?

Я оставляю болезненное воспоминание там, где оно и должно быть.

Внутри.

― Понятия не имею, о чем ты говоришь, ― огрызаюсь я, разворачиваюсь и бросаюсь к выходу.

Каан преграждает мне путь, его кожаная туника покрыта тонким слоем инея.

Я поднимаю глаза, чтобы встретиться с его огненным взглядом, который так не сочетается с кристаллами льда, покрывающими его волосы и бороду, заставляя их мерцать в лучах света.

― Отойди.

― Видишь ли, я думаю, ты лжешь. ― Он делает шаг вперед, излучая безграничную энергию огромного зверя в расцвете сил. Энергию, которую невозможно игнорировать. ― Я думаю, ты знаешь эту луну лучше, чем ктолибо другой.

Внутри меня, из глубины моего озера, что-то одобрительно рычит. Я игнорирую гул признания, сосредоточившись на гневе, разрастающимся в моей груди, как шар драконьего пламени.

Моя нога скользит назад, а верхняя губа оскаливается, обнажая клыки.

― Я думаю, что этот зверь обнимал тебя на протяжении сотни фаз, вдыхая жизнь в твое изломанное тело, пока вы обе не упали с неба. Думаю, ты вырвалась из могильной плиты Слатры, как вылупившийся дракон…

― Ты чертовски безумен, ― шиплю я, сталкиваясь спиной с луной.

― Правда? ― Он нависает надо мной, как скальный выступ, сверля меня взглядом, который высасывает весь кислород из моих легких. ― Потому что я знал женщину, которая погибла. Трагически. Чье безжизненное тело унесла в небо обожающая тварь с моим вырванным сердцем в своем гребаном кулаке, ― хрипит он, поднимая руку, сжатую в кулак, и потрясая ею перед моим лицом. ― Ее звали Эллюин, и она смеялась вместе с ветром, плакала с дождем. Она гневалась вместе с огнем и рычала вместе с землей. Ее сердце билось синхронно с…

― Хватит.

Он рычит, и раздается щелчок. Он произносит слово, которое я не слышу из-за своего бешеного пульса, и пламя оживает в его руке.

Мое тело замирает, парализованное обжигающим зрелищем. В окружающей нас пещере царит глубокая, почти осязаемая тишина. Тишина, которая, кажется, исходит… изнутри.

Меня.

Как будто я поглощаю звук. Впитываю его.

Каан подносит пламя так близко к моему лицу, что я уверена, он вот-вот проведет им по моей коже, и я начинаю осознавать, что что-то внутри меня наблюдает за происходящим.

Прислушивается.

― Посмотри мне в глаза, Лунный свет, прямо в душу, и скажи, что ты не слышишь шипящих криков этого огня. Посмотри мне в глаза, отточи эти слова и не моргай, когда будешь вонзать их в мое сердце.

Я изо всех сил пытаюсь собраться с духом, чтобы сказать ему именно это. Что его пламя не кричит, не шипит и не плюется. Это всего лишь пламя, и оно делает только одно.

Оно обжигает.

― Погаси свое пламя, сир. Или я уничтожу тебя, ― рычу я с беспощадной уверенностью, осознавая, что моя Иная находится на грани того, чтобы вырваться на свободу. Я могу быть категорически против причинения вреда этому мужчине, но я не могу отвечать за… нее.

― Это обещание.

Между его замерзшими бровями пролегает морщина.

Он отдергивает руку и сжимает ее в кулак, от чего на меня обрушивается холодный поток облегчения.

― Кто причинил тебе боль?

― Мне не причиняют боль, король Пекла. Меня закаляют. И нет ― твое ручное пламя не пело мне. Ни капельки. Иначе я бы вывела его в коридор и приказала покончить с собой в луже.

Он хмурится еще сильнее, его рука поднимается, словно для того, чтобы коснуться моей щеки. Как будто он хочет прикоснуться ко мне, но боится, что я могу ее отрезать.