Бобби Хатчинсон - Возрождение любви
Как только у нее пройдет эта изнурительная тошнота, она должна проверить свои скудные запасы медикаментов и поручить женщинам разрезать и прокипятить побольше перевязочных материалов.
Вот уже неделю разведчики появлялись в большом белом доме в Батоше, где Дюмоны и Пейдж жили с Райелом и его семьей.
– Англичане собрали большую армию, – докладывали перепуганные разведчики, – говорят, у них пять тысяч солдат, девять пушек и новое оружие – пулеметы Гатлинга. Они уже движутся по прерии по направлению к Батошу.
Габриэль и Луи молча выслушали разведчиков, и, когда те ушли, они проспорили всю ночь. Пейдж уже достаточно хорошо знала Габриэля Дюмона и Луи Райела. Оба они не делали секрета из своих планов, и Пейдж не раз слышала, как они постоянно спорят о военной стратегии.
Эти два сильных лидера ни в чем не соглашались друг с другом.
Дюмон считал, что единственная надежда метисов на партизанскую войну, основанную на боевой тактике индейцев. Этот метис, опытнейший охотник на бизонов, прекрасно знал всю здешнюю местность и знал, как в ней укрыться. Наступающая армия, вероятнее всего, возглавляемая каким-нибудь пожилым британским генералом, ничего не знала ни об индейской тактике войны, ни о здешней пересеченной местности. Габриэль, несмотря на подавляющее превосходство противника в численности, считал, что их можно разбить.
Райел, мистик, верящий в Бога и в молитвы и весьма осторожно относившийся к сражениям, отказывался даже обсуждать такой способ ведения войны.
– Мы можем столкнуться с такой опасностью, что будем стрелять в наших франко-канадских друзей в их армии, – говорил он Габриэлю.
– Но они присоединились к англичанам, чтобы убивать нас, Луи, – гремел раздраженный голос Дюмона.
– Все равно, они – наши братья, – настаивал Райел со своей извращенной логикой, которую не могла понять даже Пейдж. – Я должен помолиться Богу. Мы должны подождать, пока солдаты не атакуют нас. Тогда, с Божьей помощью, мы победим.
Райел был человеком увлекающимся, погруженным в свои раздумья, мечтателем, который, казалось, никогда не спал. Пейдж всю ночь слышала, как он ходил по своей комнате.
У Пейдж у самой разладился сон. По ночам чувство одиночества, страхи, тоска по Майлсу усиливались. Эта тоска стала ее постоянной болью, но в ночной темноте она не могла заставить себя не думать о том, что, возможно, больше не увидит его. Разум подсказывал Пейдж, что ей очень повезет, если она переживет это восстание.
Хотя она точно знала, что метисы никогда сознательно не причинят ей вреда, она помнила из истории, что будет жестокая битва именно здесь, в Батоше, что метисы ее проиграют и множество людей пострадают.
Однажды ночью, уставшая, но не в силах уснуть, она зажгла свечу и прошла на кухню, чтобы подогреть молоко. Там она увидела Луи, сидевшего за кухонным столом и работавшего над текстом своей речи. Волосы его были взъерошены, его красивое мрачное лицо изборождено морщинами. Он ей улыбнулся.
– А, это вы, мадам. Присаживайтесь и скажите, что вы об этом думаете.
Он прочел ей вдохновенную речь, пока Пейдж согрела две чашки молока, одну из которых протянула ему, и отдала должное его речи, он был хорошим оратором.
– Скажите мне, Луи, что происходит в Баттлфорде? Вы ведь знаете, мой муж там.
Он выпил молоко, и в течение нескольких минут Пейдж думала, что он не намерен отвечать на ее вопрос. Потом он вздохнул и сказал:
– Наши братья, индейцы племени кри, присоединились к восстанию. Методы индейцев – не наши методы. Индейцы осаждают Баттлфорд.
Помоги ей Господь Бог, она это знала. Она говорила Майлсу, что это произойдет, но от этого было не легче. Слезы выступили у нее на глазах, и Луи молча перегнулся через стол и похлопал ее по руке.
– Почему вы не можете остановить это сейчас, Луи? – вырвалось у нее. – У вас есть власть остановить войну. Поверьте мне, потом будет хуже. Вас слишком мало. Вы должны понимать, что в конце концов вы не можете победить. Остановитесь сейчас, прежде чем это перерастет в настоящую трагедию.
Она вся напряглась, ожидая взрыва с его стороны, думая, что он станет кричать на нее со всей страстью, которую она не раз слышала в его голосе, когда он обращался к своим верным последователям.
А он вместо этого грустно улыбнулся и покачал головой.
– Я молился, – просто сказал он. – Мы с вами оба знаем, что другого пути нет.
С тех пор как ее привезли в Батош, Райел много раз говорил с ней, расспрашивая о той жизни, которую она вела в будущем времени, о том, как она путешествовала во времени. Он вновь и вновь выведывал у нее, что она знала про восстание и его исход. Пейдж всегда была с ним честна, повторяя те скудные факты, которые могла припомнить, всегда ужасаясь, что он не хочет узнать собственную судьбу.
К ее огромному облегчению, он не спрашивал. У Пейдж было ощущение, что он знает.
Он спросил с шутливой улыбкой:
– Ну и как люди в ваше время рассматривают наше восстание, эту нашу борьбу исконных жителей Канады против правительства, которое не хочет их выслушать?
Она сказала ему, что в ее время его считают героем, и ему это очень понравилось. Она рассказала ему о требованиях исконных жителей, выдвинутых в конце 1900-х годов, о медленном, но успешном пути, идя по которому, они вернули то, что им принадлежало.
– Кто бы мог поверить, – сказал он удивленно, – что это потребует столько времени? – Он посмотрел на нее, и ей показалось, что его огненный взгляд сжигает ее. – И все-таки в глазах Господа Бога день равен столетию. Вы ведь понимаете, мадам, почему я не могу сейчас остановить войну. Война должна продолжаться ради наших потомков. Такова моя судьба.
Пейдж не нашла слов, чтобы ответить ему.
Сегодня Джиджет с гордостью рассказала женщинам, что Луи молится за сражающихся мужчин, что молиться он начал еще до рассвета. Она стоял перед церковью под холодным дождем со снегом, неподалеку от того дома, где работают женщины, руки его распростерты наподобие креста, лицо обращено к серому, низко нависшему небу. Он стоит не двигаясь, час за часом, и, когда его руки устают и готовы опуститься, друзья подходят и держат его руки на весу.
Ружья стреляли, пушки с ревом извергали смерть, Луи Райел молился, а женщины готовили из своих жалких запасов еду.
К концу дня в комнату, которую Пейдж оборудовала под хирургический кабинет, привезли двух раненых. Женщины собрались вокруг нее, чтобы помочь ей, но и услышать новости о сражении. Раны были несмертельные: у одного пуля засела в плече, у другого в бедре.
– Габриэль поджег траву, вам всем надо было бы посмотреть, как бежали англесы, когда до них дошли пламя и дым, – рассказывал один из мужчин, пытаясь посмеиваться даже когда Пейдж отрезала кожу вокруг его раны. – Это большая победа, – говорил он, а лицо его стало белым как мел. – У Габриэля всего сто пятьдесят солдат, а англесов сотни, и все равно мы победили.
