Все потерянные дочери (ЛП) - Гальего Паула

У меня кружится голова. — Но, Моргана, ты… — Я качаю головой. — Ты продолжаешь сражаться против Волков.

— Потому что это единственный вариант, который оставила нам Ингрид своими решениями, тебе не кажется? — Я знаю, что это не настоящий вопрос, поэтому благоразумно молчу. — Без единого фронта, без твердого, благородного руководства, обладающего достаточной силой, чтобы противостоять невзгодам, история повторялась бы снова и снова, пока от нас ничего не осталось бы.

Я моргаю в замешательстве, потому что, кажется, понимаю, и, честно говоря, это… безумие. Я стараюсь, чтобы мое лицо не выдало страх, растворяющийся в венах, когда открываю рот и уточняю:

— Ты внедрилась к Львам, чтобы захватить контроль; сначала над ними, а потом и над Волками?

Дочь Мари кивает. Голос едва слушается меня. — А что потом?

— Я бы исцелила общество, народы и землю. Чтобы начать всё правильно с самого начала. Потом я бы перекроила мир.

Мир. Я чувствую, что меня тошнит.

— Вороны, Орден… — бормочу я и поворачиваюсь к людям, которые меня обучали, учили менять облик, лгать, манипулировать, стирать свою личность и всё, что делало меня уникальной. — Вы? Вы все Сыновья Мари?

Королева мягко качает головой и снова привлекает мое внимание. — Нет. Они просто ведьмы и колдуны. Все те, кто последовал бы за твоей бабушкой, если бы она решила проблему войны в корне.

— Какова была альтернатива, чтобы избежать Леса Ярости?

На мгновение она замолкает, и я понимаю: то, что она собирается сказать, достаточно ужасно, чтобы ей приходилось взвешивать слова… но я ошибаюсь. Всё хуже. Гораздо хуже, чем я могу представить.

— Уничтожить Сирию. — У меня останавливается сердце, но она на этом не заканчивает. — Уничтожить Ареамин, Рунтру и Тану.

Я резко вдыхаю, но и всего кислорода в этой комнате было бы недостаточно. — Ты хотела уничтожить всё Королевство Львов.

— Ты знаешь историю Лилибе и Мелоры? Тебе её уже рассказали?

Кожа зудит, словно я не могу удержать в себе всё, что происходит внутри, и я храню молчание, храню самообладание, храню ужас. Я провожу языком по пересохшим губам.

— Мелора потеряла контроль и стерла целый город с лица земли. Лилибе пришлось её убить.

— Конечно, тебе рассказали. — Она улыбается с некоторой горечью. — Это первое, чему учат тех из нас, кто рожден с даром: цена использования всей нашей силы, наказание за неповиновение тем, кто хочет держать нас на привязи. — Она делает паузу, внимательно меня разглядывая. — Эмбер говорит, ты хочешь поступить правильно, вернуться на путь, но не знаешь, каков он.

У меня еще много вопросов. Не буду ли я выглядеть слишком испуганной, если задам их? Я должна тщательно взвешивать свои следующие слова.

— Вороны, — говорю я медленно. — Мы — Сыновья и Дочери Мари. Как ты это сделала?

Лжекоролева понимает, что я тоже торгуюсь. Нравится ей это или отбивает желание дать мне второй шанс, я не знаю. Тем не менее, она продолжает:

— Я ничего не могла сделать, чтобы остановить то, что произошло в Лесу Ярости. Мир, каким мы его знали, был сломан навсегда. Мы потеряли территории, семьи и целые ковены; и всё потому, что Ингрид была трусихой. — Она цокает языком. — Все Сыновья и Дочери Мари всех королевств пришли, когда твои родители их позвали, и многие их дети, как и ты, остались сиротами… и я взяла их под свою опеку.

Что-то горькое скручивается в узле моего желудка. Она поднимает голову и указывает на некоторых из тех, кто ждет позади, но я не двигаюсь.

— Они помогли мне собрать остальных.

Собрать.

— Зачем? — Не могу сдержаться. Мне нужно знать. — Зачем запирать нас, кормить ложью и делать именно то, за что ты критиковала других, но гораздо хуже?

Лжекоролева поднимает руку, и мгновение спустя теплые подушечки её пальцев гладят меня по щеке. Всё мое тело напрягается, но больше всего сбивает с толку её скорбное, почти раскаявшееся выражение лица.

— Чтобы следующее поколение выросло свободным.

Я сглатываю и пытаюсь унять дрожь в голосе, когда шепчу: — Жертва.

Она кивает. — Я была одна. У меня были другие ведьмы, готовые помочь, но ни одна Дочь Мари не была достаточно свободна, чтобы критиковать Ингрид или других королев. Так что моя власть была ограничена, и тогда я встретила Моргану. — Она улыбается, словно это драгоценное воспоминание. — Она собиралась бежать туда, где её никогда не найдут: в Землю Волков. Она забрала сына и собиралась бросить Аарона и своих подданных. Боялась мести ведьм. Даже она поняла, что случившееся в Лесу Ярости было зверством… А я её не искала. Не знала, что найду её на той дороге, так близко к границе. Это было дело рук Мари, и все кусочки сложились воедино.

— Ты забрала её облик и её силу.

Она кивает. — Я надела корону Львов, чтобы разрушить их изнутри, но прежде убедилась, что у меня будет помощь.

— И ты также забрала детей, рожденных с даром. — Я тщательно подбираю слова.

— Разрушения и хаос после битвы помогли. Многие из этих детей остались сиротами, а в ковенах осталось мало Сыновей Мари, чтобы защитить их.

Я бледнею. В её жесте есть что-то, граничащее с раскаянием; но это не оно. Я знаю, что нет. Она говорит отстраненно, полностью отделяя себя от случившегося; словно это было неизбежно, как неизбежны луна или море.

— Мне жаль, что тебе пришлось стать частью этого, — говорит она мне тогда. — Жаль, что ты росла одна.

Я поджимаю губы. — И беззащитная, — добавляю я и прикусываю язык. Я не могу продолжать в том же духе, если хочу, чтобы она мне доверяла.

— Как ты могла заметить, в организации Ордена произошли перемены. — Она делает жест руками, охватывающий тронный зал и людей в нем. — Твои действия на севере заставили нас пересмотреть нашу систему управления. Теперь мы делаем всё лучше.

Лучше. Словно признание правды горстке Воронов сотрет два десятилетия лжи, жестокого обращения, смертей.

Я сглатываю, потому что не знаю, что сказать. Она груба и прямолинейна, настолько искренна, что мне очень трудно притворяться. Кто мог бы принять такое?

И тут меня осеняет. Алекс. Леон. Они-то это приняли, и я пытаюсь понять почему. Пытаюсь вспомнить слова Леона, его убежденность.

— Как? — спрашиваю я, чтобы выиграть время.

Ей нравится, что я это делаю. Она думает, я требую ответов.

— Теперь старшие знают то же, что я рассказала тебе, — объясняет она. — Мне жаль, что я так долго лгала вам. В тот момент это было лучшее, что мы могли сделать. Мы многое скрывали, это правда, но делали это по веской причине.

Я скрепляю сердце. — Все это поняли?

Лжекоролева снова указывает рукой на ожидающих, довольная. — Все, кто находится здесь.

У меня сжимается сердце. Остальных, должно быть, убили, а те, кто принял… Конечно, а что им оставалось? К кому бы они пошли? Я кошусь на Леона. Даже он не смог стряхнуть с себя вину за свою магию.

Я поднимаю на неё лицо. — Что с их силами? Ты их тренируешь?

Тогда Одетт снова смотрит на всех и просит оставить нас наедине.

Один за другим они покидают зал, пока мы не остаемся одни.

— Ты сражалась в Эрее и участвовала в её падении, — говорит она мне. — Ты должна понимать, почему мы не могли тренировать детей по-настоящему.

Потому что нас тренировали: убивать, не испытывать при этом чувств, быть способными полностью подавить себя.

— Это было бы слишком опасно, — осмеливаюсь сказать я.

— Да, но мы должны были рассказать вам. Может, не вначале, но потом, когда вы уже осознали бы, что стоит на кону. Мы поступили неправильно, и я прошу прощения, но если бы мне пришлось сделать это снова…

— Ты сделала бы то же самое: украла бы детей, тренировала бы их, чтобы они служили Ордену, — опережаю я её, потому что знаю: сейчас самое время; места сомнениям больше нет. — Потому что это жертва, необходимая для создания лучшего мира.

Я замечаю тень улыбки. — Что думаешь?

— Разве важно мое мнение? — Мне — да.

Не знаю, чего она ждет от меня, но знаю, что случится, если я высвобожу свою магию, если скажу ей, что не разделяю её видение, что она ошиблась или потеряла ориентиры.