Гейл Форман - Куда она ушла
Изнеженный, несдержанный засранец. Так назвала меня репортерша. Она, конечно, сама та еще штучка, но в этом оказалась права.
Мой взгляд возвращается на землю, и когда это происходит, я вижу ее глаза. Не так как я видел их раньше: за каждым поворотом, за собственными веками на рассвете каждого дня. Не так как я представлял их в глазах каждой девушки, лежащей подо мной. На этот раз это действительно ее глаза. На фото, где она в черном платье, а виолончель прислонилась к ее плечу, словно уставшее дитя. Волосы собраны в пучок, который кажется неотъемлемой частью образа любой исполнительницы классической музыки. Она всегда их так собирала, когда давала сольные концерты или концерты камерной музыки, но несколько вьющихся прядей всегда выбивались из прически, смягчая строгость ее взгляда. На этом фото нет никаких завитков. Я вглядываюсь в слова на плакате. «Серия концертов молодых исполнителей представляет Мию Холл».
Несколько месяцев назад Лиз, нарушив табу, наложенное на все, связанное с Мией, прислала мне статью из журнала All About Us. «Думаю, тебе стоит это увидеть», — было написано на прилагавшейся записке. Статья называлась «Двадцатка не достигших еще двадцати», содержащая в себе перечень вундеркиндов. Там была и страница про Мию, включавшая фото, на которое я с трудом заставил себя посмотреть, и конечно статью о ней, которую, после нескольких глубоких вдохов, я все-таки удосужился пробежать глазами. В статье ее называли «несомненным преемником Йо-Йо Ма».
Несмотря ни на что, я улыбнулся. Миа всегда раньше говорила, что люди, совершенно не смыслящие в виолончели, всегда описывали виолончелистов как следующего Йо-Йо Ма, потому что он был единственно известным ориентиром. «А как же Жаклин Дю Пре?» — всегда вопрошала она, ссылаясь на своего собственного идола, талантливую и темпераментную виолончелистку, которую в возрасте двадцати восьми лет поразил рассеянный склероз, и спустя пятнадцать лет она умерла.
Статья в All About Us назвала игру Мии «потусторонней» и затем весьма красочно описала автокатастрофу, убившую ее родителей и младшего брата более трех лет тому назад. Это меня удивило. Миа ни за что не стала бы говорить об этом, чтобы не вызвать сочувствия. Но когда я заставил себя просмотреть статью повторно, я понял, что там были приведены только цитаты из старых газет, но ни слова от самой Мии.
Я несколько дней хранил эту вырезку, периодически вытаскивая, чтобы вновь пробежаться по ней глазами. Носить ее в своем кошельке было, словно таскать с собой сосуд с плутонием. И конечно, если бы Брин увидела меня со статьей про Мию, за этим определенно последовали бы взрывы ядерного характера. Поэтому через несколько дней я выкинул ее, заставив себя забыть о ней.
А теперь я пытаюсь досконально вспомнить, упоминалось ли там, что Миа собирается бросить Джуллиард или о том, что она собирается играть в Карнеги Холле.
Я вновь поднимаю взгляд. Ее глаза все еще там, все еще смотрят на меня. И я просто знаю с полной уверенностью, что она играет сегодня. Я знаю это даже раньше, чем нахожу дату на плакате, и вижу, что выступление действительно тринадцатого августа.
И прежде чем я понимаю, что делаю, прежде чем успеваю отговорить себя от этого, убедить, что это ужасная затея, я иду к кассе. «Я не хочу видеть ее», — говорю я себе. — «Я и не увижу ее. Я только хочу услышать ее». На кассе висит табличка «Все продано». Я могу объявить, кто я такой или позвонить консьержу в отеле или Олдосу и достать билет, но вместо этого я решил положиться на судьбу. Я представляюсь анонимным, не одевшимся по случаю, молодым человеком и спрашиваю, остались ли еще хоть какие-нибудь места.
- Вообще-то, мы только что пустили в продажу последние билеты. У меня тут есть последний ряд на балконе, сбоку. Не идеальный вид, конечно, но это все что осталось, — говорит девушка, сидящая за кассой.
- Я же туда не смотреть иду, — отвечаю я.
- Я тоже всегда так думаю, — смеется она. — Но людям почему-то важен еще и этот аспект. С вас двадцать-пять долларов.
Я протягиваю кредитку и затем направляюсь в прохладный, темный театр. Я сажусь на свое место и закрываю глаза, вспоминая последний раз, когда я ходил на виолончельный концерт в подобное заведение. Пять лет назад на наше первое свидание. И как тем вечером я чувствую эту волну сумасшедшего предвкушения, хотя знаю, что сегодня, в отличие от того вечера, я ее не поцелую. И не прикоснусь к ней. И даже не увижу вблизи.
Сегодня вечером я буду слушать. И этого будет достаточно.
Глава третья
Миа пришла в сознание через четыре дня, но мы не говорили ей до шестого. Это было неважно, потому что, казалось, она уже знает. Мы сидели вокруг больничной койки в ОИТ, скупой на слова дедушка Мии, наверное, вытащил короткую соломинку, потому что именно его выбрали, чтобы сообщить печальную весть о том, что её родители, Кэт и Дэнни, мгновенно погибли в автокатастрофе, в результате которой сама она оказалась здесь. И что её младший брат, Тедди, скончался в реанимационном отделении местной больницы, куда его и Мию доставили до того, как её перевезли в Портленд. Никто не знал причину аварии. Были ли у Мии какие-то воспоминания об этом?
Миа лежала, моргая и держась за мою руку, вонзившись в неё ногтями так крепко, что казалось, никогда меня не отпустит. Она качала головой и тихо произносила «нет, нет, нет» снова и снова, но без слёз, и я не был уверен, отвечает ли она на дедушкин вопрос или просто отрицает ситуацию в общем. Нет!
Но потом, приняв деловой вид, вмешалась социальная работница. Она рассказала Мие об операциях, которым та подверглась на данный момент, «установление очерёдности операций, на самом деле просто чтобы поддержать твою решимость, ты же прекрасно справляешься», а затем рассказала о хирургических вмешательствах, с которыми Мие, вероятно, предстоит иметь дело в ближайшие месяцы: первая операция — восстановление кости в левой ноге при помощи металлических стержней. Потом, через неделю или около того, следующая операция — заготовка кожи с бедра неповрежденной ноги. Затем ещё одна — пересадка этой кожи на изувеченную ногу. Две эти операции, к сожалению, оставят несколько «неприятных шрамов». Но, по крайней мере, раны на лице, могут исчезнуть без следа после пластической операции через год. «После внеплановых операций, в том случае, если не будет никаких осложнений — инфекций после удаления селезёнки, пневмонии, сложностей с ногами — мы заберём тебя из больницы на реабилитацию, — сказала социальная работница. — Физическую, профессиональную, речевую и любую другую, которая тебе потребуется. Через несколько дней мы оценим, в каком ты состоянии». Я был ошеломлён этим перечнем, но Миа, казалось, неотрывно следила за каждым словом, уделяла больше внимания деталям операций, чем вестям о семье.
