Карина Демина - Леди и война. Цветы из пепла
Кайя мог не опасаться: он больше не полезет искать приключений – слишком жестко собственное тело дало понять, что предел достигнут.
Впрочем, сегодняшнее раздражение было связано не столько с общим, привычно-паршивым состоянием и отнюдь не радостными перспективами будущего – Урфин все же не очень хорошо представлял дальнейшую свою жизнь, – сколько с предстоящими встречами, откладывать которые далее было бы неразумно. Он и так отодвинул их на конец дня.
Долэг соизволила опоздать.
Вот ведь, малявка, а была нормальным ребенком. Куда все подевалось? И когда?
Выросла. Уже почти с Тиссу ростом и будет еще выше небось, в отца пошла статью. А кость материнская, тонкая. И надо сказать, что через пару лет красавицей станет.
Ей об этом говорили.
Более того, Долэг уверена, что уже красива и, значит, больше от нее ничего не требуется…
Все-таки нехорошо пороть маленьких девочек, даже если они уверены, что взрослы, самостоятельны и точно знают, чего хотят от жизни. Но если оставить все так, как есть, девочка либо себя изуродует, либо еще кого-то.
– Леди! – Урфин разглядывал платье из ярко-алого атласа. Конечно, он мало что понимал в девичьих нарядах, но подозревал, что они должны отличаться от нынешнего. Высокий воротник и пышные рукава, украшенные бантиками. Спереди вырез скромный, но сзади – едва ли не до поясницы, пусть и прикрыт шалью пурпурного цвета. – В следующий раз, когда я назначаю вам встречу, будьте любезны не опаздывать.
– Я приводила себя в подобающий вид.
Нос задрала. Смотрит с вызовом.
– Вижу…
Волосы уложены в замысловатую прическу. На лице – слой пудры. Брови выщипаны в ниточку. Глаза подрисованы…
– …у тебя не получилось. – Указав на кресло, Урфин велел: – Присаживайся.
Поджала напомаженные губы, но возражать не посмела.
Значит, не совсем еще чувство края потеряно.
– Во-первых, касательно этого твоего вида. Ты похожа на девку из борделя. Дорогого, конечно, но все же борделя.
Вспыхнула.
– Только в борделе девица твоего возраста может притворяться взрослой. Да и красный цвет в домах терпимости считается нарядным.
– Я взрослая! – Долэг сжала кулачки и добавила чуть тише: – Скоро буду.
– Лет через пять-шесть, не раньше. А то и позже.
Не нравится? Ничего, это только начало.
– Ты будешь взрослой, когда я тебе это разрешу. А после нашего разговора ты вернешься к себе и умоешься. Волосы вернешь в нормальное их состояние. Далее, я не желаю больше видеть это платье. Более того, я лично проверю весь твой гардероб и уберу то, что сочту неподходящим.
– По какому праву?
– По праву твоего опекуна. – Урфин разжал кулак и пошевелил пальцами, пытаясь избавиться от онемения. – Своим видом ты позоришь меня и сестру.
– Это она нажаловалась?
Взрослая детская обида с выпяченной губой и насупленными бровями.
– Я сам достаточно услышал. И увидел.
Молчит. Сопит. И наверняка решает все сделать по-своему, потом, когда Урфин позабудет о решении. Интересно, она себя считает настолько умной или же его – старым идиотом, не способным удержать в памяти собственные же решения?
Девочка забыла, кто оплачивает ее игрушки. А портниха показалась Урфину женщиной вменяемой.
– Во-вторых, твое поведение. Мне не нравится то, как ты позволяешь себе разговаривать с Тиссой. С учителями. С прислугой. Мне неоднократно жаловались, что ты стала непозволительно груба. Скажи, куда подевалась девочка, которая хотела учиться?
– Я учусь.
– Чему?
Взгляд в окно. Ресницы дрожат. Губы поджаты. И все еще упрямо цепляется за веру в собственную правоту. Из принципа.
– Я… Шарлотта говорит, что красивой женщине нужно знать, как одеваться и как себя вести.
– Мы выяснили, что одеваться ты не умеешь, а ведешь себя отвратительно. Дальше.
– Что не так?! – Она все-таки вспылила. – Что тебе не нравится?!
– Вам, – поправил Урфин.
– Я все делаю, чтобы… чтобы…
– Чтобы выйти замуж.
Она кивнула и смахнула слезинку с начерненных ресниц.
– Выйдешь когда-нибудь… сейчас, извини, в моем окружении нет людей, которых я бы настолько ненавидел, чтобы предложить тебя в жены.
Не говоря уже о том, что в двенадцать все-таки рановато. Не ее пороть надо, точнее, не только ее.
– Я… Я же красивая!
– Возможно, когда-нибудь станешь. Но и что с того? Давай посмотрим, что ты можешь предложить помимо внешности. Характер? Ты упряма, строптива и избалованна. Безответственна. Эгоистична. Ты думаешь исключительно о себе, а чужие проблемы, пусть даже близких людей, тебя раздражают. Они ведь отвлекают тебя от исключительно важных занятий.
– Я не такая!
Мышцы левой ноги подергивало: Урфин сегодня пересидел за столом. И надо бы позу сменить или хотя бы пройтись, но позже. Уже недолго осталось.
– Я чего-то недопонял? Ты мила, послушна и с радостью помогаешь сестре, когда она просит о помощи? И, быть может, тебя и просить не надо? Сама готова? Или не сестре, но кому-то другому? Нет? Тогда разочарую, ты именно такая, как я сказал. А все остальное – это воображение. Идем дальше. Характер у тебя отвратительный. Тогда, быть может, ты исключительно умна? Или талантлива? Учителя говорили, что у тебя есть задатки, но твоя лень их губит.
Слезы по пудре, сморщенный носик. Губы кривятся, чтобы хоть как-то сдержать рыдания. Ничего. Сейчас больно, но потом пройдет. Все еще можно исправить. Пока еще можно.
– Не буду врать, что внешность не имеет значения. Изначально имеет, но одной красоты недостаточно.
Все-таки нехорошо бить маленьких девочек. Но иногда нужно.
После ухода Долэг у него оставалось с полчаса, как раз хватило, чтобы выбраться из-за стола и дойти до двери. Каждый шаг отдавался мучительной болью в пояснице. И Урфин, пользуясь тем, что в кои-то веки один, тихо матерился. Становилось легче. Он даже присел, вцепившись в подлокотник кресла. И поднялся. На второй раз не хватит, во всяком случае, в ближайшее время.
Урфин надеялся, что был услышан. Ему очень не хотелось применять более жесткие меры… и так Тисса огорчится.
На Шарлотте тоже было красное платье, не замок, а бордель высшей категории. И нынешний вырез куда как не детский, грудь как на выставке, благо здесь имеется что выставить. Белая. Напудренная. И мушка-ромашка на левой присела.
– Вы простудиться не боитесь? – поинтересовался Урфин, переводя взгляд на пресс-папье. С этой дуры хватит принять его любопытство за нечто большее. Слух пустит… и постарается, чтобы до Тиссы дошел.
– О нет! Здесь так хорошо! Никаких сквозняков! – Шарлотта говорила короткими фразами и с придыханием. – Я так бесконечно рада, что вы… уже совсем здоровы.
