Артур Кангин - Классики без лицензии
Скривился черт, ан все-таки спрыгнул со Степиного плеча, да — шмыг в стенную расщелину.
Степа же быстрехонько изъятый кирпичик на место приложил, глиной из Москвы-реки мазнул. Вот — была расщелина, а теперь нету. Чисто сработано!
— Пусти меня, Степан! — могильным голосом орет Горе. — Пусти, неблагодарная душа! Хуже будет!
Степан лишь подкрутил свои усы, да пошел к трем вокзалам, вызволять детей и жену из несчастья.
* * *Степа не только вернул себе прежнее, а поднялся, можно сказать, в недосягаемые высоты.
Дом на Лубянке прикупил, лакеев в золотых адмиральских галунах поставил, охранников толстомордых нанял, хрустальные двери блюсти наказав.
Женушку же, верную Клавдюшку, одел от «Версаче», а детишек мал-мала-меньше у самого Славы Зайцева, или даже у Валентина Юдашкина.
Сам же Степа в японский халат с изумрудными драконами вырядился, секонд-хэнд от самого императора Хурахито. Степа его через торговых «жучков» добыл, буквально вырвав его из рук Абрамовича.
И вот ходит Степа весь в драконах, жареный миндаль грызет, саке не пьет, лишь иногда стопочку водочки «Молодецкой» примет, для полного ощущения счастия и услады.
Тут, прослышав о невероятном братишкином шике, Ванютка меньшой к нему наведался.
Стоит, жадно озирает мраморные залы с барельефами каких-то крылатых героев с копьями да щитами, а у самого от недоумения и злости аж зубы клацают.
— Откедова сие? — спрашивает.
Не стал по русскому обычаю Степа скрытничать, за чаркой «Молодецкой» поведал о горе-злосчастии, о самоцветах Берии, о торговых жучках, и халате от самого Хурахито.
Не дослушал тут Ваня Степиной исповеди, вскочил из-за мирного стола, кинулся прочь из хором белокаменных, матюгнул на ходу охранников толстомордых, требующих пропуск с хозяйственной подписью, да и прямиком, обезумевшим лосем, понесся к заветной кремлевской стеночке.
* * *Простукал Ваня стеночку, нашел заветный кирпичик, освободил беса.
А тот, тварь косоглазая, как запрыгнет ему на плечи, мохнатыми ножищами шею белую сдавил.
— Попался, злодей окаянный, — визжит Горе. — Замуравить меня порешил?!
Ваня, чуть нервничая, объяснил черту свою освободительную миссию, а Горе и слушать не хочет.
Пришли они к Ване домой, и тут-то Горе развернулось во всю свою поганую плоскость.
Даже тошно рассказывать.
В самое короткое время Ваня потерял все.
Нефть свою перебросил через Осетию, зачарованный увещеваниям окаяшки, а там война.
Гикнулась нефтюшка!
Денежки свои перевел в Нью-йоркский банк, опять же по совету Горя, а тот возьми да лопни с треском.
В общем, через месяц-другой Ванютка со всем своим семейством оказался на Ленинградском вокзале.
Полицейские-мздоимцы у них прописку в паспортах спрашивают, бомжи соточку на опохмелку требуют, грязными кулаками агрессивно трясут.
Словом, если есть ад на земле, то там ему самое место.
* * *Торчит Ваня на вокзале, у него по традиции на плечах черт сидит, косыми глазками публику стрижет, и видит Ваня брательника своего старшого, Степана, тот с портфелем из крокодиловой кожи куда-то вальяжно прет.
— Откуда, Степушка? — вопрошает любопытный Ваня.
— Из Северной Пальмиры, — отвечает Степан, слегка отстраняясь от вонючего брата. — Я там, ёлы-палы, в вице-мэры баллотируюсь.
— Есть шансы?
— Стопроцентные!
Помолчал Ваня, а потом робко так попросил:
— Братишечка, одолжи деньжат. Три дня маковой росинки во рту не было. Ни у меня, ни у моей благоверной, ни у детишек малолетних, мал-мала-меньше.
Как рассвирепел тут Степа, портфелем из крокодиловой кожи на Ваню замахнулся, а потом, сердце не камень, сжалился.
— Ладно, — говорит. — Приходи ко мне на Лубянку. Сегодня день рождения у моей жены, Клавдии Игнатьевны. Да ты ее знаешь. Хоть в тепле посидишь. На вип-общество поглядишь. Жену, детей не забудь.
Сказал так, и, спрятав чисто выбритый подбородок в воротник из меха ягуара, надушенный «Красной камелией», как турецкий падишах, пофланировал мимо бюста Ленина.
Алик Крамер Антипрометей
«Я вижу наступление времени, когда человечество не будет уже более радовать творца, и он должен будет снова все разрушить, чтобы обновить творение. Я твердо уверен, что все идет к этому и что в отдаленном будущем уже назначены времена и сроки, когда наступит эта эпоха обновления. Но до этого, конечно, пройдет еще достаточно времени, и мы можем еще тысячи и тысячи лет забавляться на этой старой милой земле».
Из беседы Гете с Эккеоманом, 23 октября 1828 г.Рис. 3. На фото: Алик Крамер
* * *В зале суда не было никого, кроме присяжных, судьи, обвинителя, подсудимого и охраны, состоящей из двух полицейских. От адвоката подсудимый отказался ещё с момента своего задержания. Но в действительности аудитория этого судебного процесса была гораздо большей: из зала суда велась прямая видеотрансляция, и эта трансляция собрала сейчас вокруг себя рекордное число зрителей. Никогда еще ни один судебный процесс, ни один документальный или художественный фильм, ни какое-нибудь иное зрелище не привлекало одновременно внимания столь большого количества зрителей. Происходящее в зале суда, кажется, достигло своей кульминации, а потому несколько миллиардов зрителей одновременно притихли у своих разнотипных экранов, ожидая долгожданной развязки.
— Подсудимый Рэй Инисиадор Сегундо, — произнес судья, — суд присяжных признал вас виновным по всем пунктам предъявленного вам обвинения. Согласно закону, вы приговариваетесь к высшей мере наказания через отсылку в безвоздушное пространство на аппарате LD-A. Решение суда обжалованию не подлежит. Приговор должен быть приведен в исполнение в течение 72 часов.
Удар молотка, и планета услышала бурное ликование многомиллионной аудитории зрителей. Так, пожалуй, кричали зрители гладиаторских боев Древнего Рима, приветствуя смертельный удар одного из гладиаторов. Были и такие, кто воспринял произошедшее молча, их было значительно меньше, но вряд ли бы нашелся в тот момент хоть один, кто остался ко всему случившемуся просто равнодушным.
Подсудимый воспринял приговор спокойно. По нему было видно, что приговор не стал для него новостью и что он уже давно готов к такому развитию событий, а потому мысли его были сейчас далеко отсюда. Его уже давно волновало нечто совершенно иное, известное лишь ему одному. И это волнение было не только тревожным, но и радостным. Мысли о чем-то, известном ему одному, наполняли его тихой радостью и придавали ему силы, а сегодняшняя реальность превратилась для него в некоторое подобие сна, от которого он должен пробудиться. Именно поэтому подсудимый на протяжении всего судебного процесса оставался таким же спокойным, как и сегодня. На все задаваемые вопросы с присущей ему отрешенностью он старался давать короткие утвердительные или отрицательные ответы. Он признавал себя виновным по всем пунктам предъявляемых ему обвинений, не задумываясь, так ли оно на самом деле или нет, ему хотелось лишь одного — чтобы все это поскорее закончилось. Ему хотелось этого еще и потому, что несмотря на свою отрешенность, ему было тяжело осознавать, что на него сейчас смотрит с укором такое большое количество людей. Людей, которых он, по их мнению, лишил чего-то очень важного. И лишь мысль о том, что на самом деле он выступил в роли врача, причинившего своему пациенту боль, но при этом давшего пациенту шанс на излечение, успокаивала его и возвращала сознание в привычное состояние покоя. И вот, наконец, судебный процесс завершен. Уже очень скоро его посадят в LD-A, крепко зафиксируют в кресле пилота и отправят навсегда прочь от Земли. Подсудимый с облегчением вздохнул.
