Елена Саринова - Мир оранжевой акварелью
— Дед, она — художница.
— Точно! Так я про Дино: вы бы его видали, когда ко мне настоящий интерес проявился.
— А что, было и еще «интересней»? Никак, сам король из столицы присвистел?
— Ох, набралась ты от бабки ехидства. Нет, но, уровень еще тот, — и, скрипнув креслом, как заправский интриган, набрал воздуха в грудь. — Виторио Форче!
— Мама моя…
— Зоя — сядь. Тоже прониклась? Он на таких ярмарках часто бывает. Хотя, где наша керамика, а где — его фарфор. А тут, шел по ряду мимо, да так и застыл. Точно вам говорю. Это и Дино видал и другие. Вперился глазами в наши тарелки. Особенно в ту, что с деревом.
— С чем? — а вот теперь я точно, села. По-моему, на топчан.
— Да последняя твоя. Там еще яблоня вся в цвету.
— Зоя, ты чего?
— Марит, погоди. Мессир Беппе, а откуда она у вас там оказалась?
— Как, «откуда»? С остальными. Из печи — сам и достал. Так вот, он у меня эту тарелку купил. Отвалил за нее, не глядя. И видно, что впечатлился. А потом стал расспрашивать про того, кто… про тебя.
— Дед?!
— Марит, да я ж — в курсе. Ответил ему «в обход, сторонкой». Так мол и так: племяшка лабает. Ну, он кивнул, развернулся и ушел. Глянул лишь напоследок внимательно. Думаю, теперь…
— Конец света теперь.
— Дочка, ты о чем?
— Дед, ну ты и… Это ж тот самый, от кого она здесь…
— Вот это… конфигурация… Зоя, так откуда ж я знал то?
— Мама моя…
Однако с «концом света» я явно поторопилась, так как по-настоящему он наступил лишь спустя всего несколько долгих секунд — в дом с глазами навыкат влетел запыхавшийся Дахи:
— Монна Зоя, надо отсюда валить!
— Дахи, я в курсе, — опершись на руку, встала я с топчана. Малец распахнул глаза еще шире:
— Откуда? Он мне самому только что рассказал.
— Дахи, ты чего мелишь? Я тебя еще и не…
— Ой, мессир Беппе, здравствуйте, я вас не заметил. Монна Зоя! Я нечаянно хозяйку Розе Бэй на ваш след навел.
Вот этот «конец света» я как раз и имела в виду. Именно после него у меня, будто мозг окончательно смолк.
— Дахи, толком сейчас говори, — а у моей подруги голос охрип. Еще бы.
— Да я ж говорю — нечаянно. Мы вчера, когда с Вертом у старой мсонги раков ловили, какой-то конный мимо проезжал и, наверное, меня успел заметить. А сегодня с утра Верта словили прямо у дома трое. С такими же сиреневыми кулонами, что и у монны Марит. Он мне сразу о том не сказал… Монна Зоя, а вы почему не собираетесь?.. Так вот, я сам у него заметил синяки на руках и спросил, а он мне тогда только, что выспрашивали обо мне. Не о вас, а именно, обо мне. Монна Зоя, это ведь, странно? Ну, он им все и выложил… Монна Зоя?!
— Подруга?..
— А я вот думаю: если их вместе свести, что будет? А самой куда-нибудь зарыться глубоко-глубоко…
— И ничего больше умнее?.. Зоя?
— А-а?
— Давай, собирайся! Дед, запрягай моего мула в свою пассажирскую повозку. Дахи, помоги ему. И валим отсюда!
— Марит, куда? Обе дороги для нас закрыты.
— А я еще одну знаю. Старую, рядом с трактом через перевал. Я по ней в детстве ягоды собирала. Вот там и махнем прямиком до Диганте. Меня все сейчас слышали?!.. Зоя? — услышали все…
И главное, ни о чем не думать…
— Мессир Беппе, а как же вы? Ведь, они…
— Ох, Зоя, мне — не впервой. Я ж сколько от конкурентов отбивался. Эти, из залива, ночью лишь сунутся. Не раньше. Я к тому времени главу нашего в известность поставлю, что, мол, нашлись опять претенденты на заводь. Он у меня — шуганный, кого-нибудь в помощь даст. Да и собаки. А вот Форче?
— Мессир Беппе, вы меня извините за то, что все так вышло.
— Да о чем ты, дочка? Это я тебе благодарен за труд. Вам с Дахи. Вы ж мне старость спокойную обеспечили, — и скосился мокрыми глазами в забор. — Я там Дахи в мешочек ссыпал вам на жизнь.
— Мессир Беппе, вы… — и обхватила его руками.
— Зоя! Ворота раззявлены! Дед, ну ты, давай, держись! Если что — потайным ходом и вниз, к бабушке.
— Езжайте с Богом.
— Малай… Малай, прощай.
И главное, ни о чем не думать…
— Монна Зоя, а…
— Дахи, ты мне скажи: как моя «особенная» тарелка оказалась с мессиром Беппе на ярмарке?
— Ой-ёй-ёй…
— А точнее?
— Монна Зоя… Я ж думал, он меня утром разбудит, когда грузиться начнет, а он пожалел и всё сам сгрузил. А сказать накануне я ему позабыл… Так, а при чем тут…
— А притом, что она теперь дома у твоего капитана.
— Ой-ёй-ёй…
— Зоя, а что за тарелка?
— С моим личным… автографом.
— Хобья кадриль! Еще бы он так в нее не «вперился»… Но, Эммануэль! Зоя, держись — сейчас начнутся ухабы.
И главное, не думать вообще ни о чем… И вскоре у меня получилось…
Дорога, названная так лишь потому, что мы по ней, все же, ехали, на самом деле оказалась сплошной узкой просекой с мелким ельником и крутыми нарытыми неизвестно каким зверем, буграми. И где там эти из детства подружки «ягоды»? Здесь впору кикиморам лишь плодиться. Но, мы, все же, ехали. Пару раз останавливаясь на раздумья («вроде как здесь, хотя…»). А потом, где-то на двух третях пути, я и вовсе окончательно с повозки сползла.
— Зоя, ты чего?
— Я лучше пешком пойду. По скорости — одинаково, — к тому же малыш мой с мамой был полностью солидарен, уже очень давно, «возмущаясь» болью вниз живота.
— Монна Зоя, я — с вами. Лучше, чуть впереди. Или сбоку, чтоб ветки…
— Дахи, просто иди.
— Угу… Монна Зоя?
— О-ох…
— Монна Зоя!
— Зоя?
— Мама моя… Марит… — и перегнулась к побежавшей по ногам теплой струйке. — Марит, я, кажется, прямо сейчас… рожаю.
— Ага… Мама моя…
И меня опять засунули в эту ненавистно скакучую повозку. И мы снова поехали, только теперь, резко свернув в чащу леса. Марит, мне что-то со своей скамейки кричала. Дахи просто испуганно в уголочке затих. Я… я думала лишь об одном: громко не заорать.
— Зоя, громко дыши!
— Это можно? О-о-о.
— Нужно! Помнишь, что бабушка говорила?
— Святая Мадонна, будь славен твой плод… возрождаемый в каждом женском чреве. Я лишь это и помню.
— Понятно… Зоя, здесь какая-то изгородь. А за ней… Я, примерно, знаю, что это, и там должны быть… Ага. Дахи! Вылазь, открывай быстрее воротца! Мы заезжаем.
— Марит… куда?
— А, какая теперь-то разница?
— А, действительно? — и откинулась целиком на сиденье…
Все дальнейшее показалось мне сплошной справедливой расплатой. За глупость, за ночь волшебной любви. За все то, что в жизни совершила не так и вспомнилась даже раздавленная в детстве на оливе гусеница. Да какой только бред в голову мне не лез. И, кажется, кое-что я даже озвучила. А еще я запомнила потолок, просвечивающий редкими досками с сумерки неба и запах сухого прошлогоднего сена. И совсем уж на грани, метаясь в потугах, мне показалось, что лицо мне языком лижет…
