Особенности преддипломной практики (СИ) - Азарцева Анна
Вдруг тарелочку с пирогом у меня выхватили из рук.
— Эй! — возмутилась я, но Мэльст сунул тарелку ошарашенному Йонасу в руки, сам ухватил меня за плечо и потащил за собой.
— Идем, надо поговорить!
— Вот прямо сейчас? — у меня от возмущения даже голос охрип, — Вам мало разговоров за обеденным столом?
— Тех достаточно, но я хочу поговорить именно с тобой и наедине.
Мэльст проходил сквозь толпу, как нож сквозь масло. Никого не задел, не толкнул и даже вслед ему никто не кричал оскорбительного. Словно его не замечали. И меня рядом с ним тоже.
Мужчина увел меня в сторону от рыночной площади, завел за угол какого-то жилого дома. Прислонил к стене, пару мгновений смотрел прямо в глаза таинственным взглядом, словно пытаясь что-то мне сказать. А затем с глухим стоном резко подался вперед. Мягкое и в тоже время обжигающее ощущение опалило и захватило мои губы. Застигнутый врасплох мозг отключился и все вокруг взорвалось алым, сиреневым, золотым. Мэльст меня целовал так чувственно, что становилось одновременно и обжигающе больно, и бесконечно приятно. Чужое опаляющее дыхание. Чужой огонь желания, который сливался с моим собственным. От возбуждения моя спина непроизвольно выгнулась, подставляя грудь под его жадные ладони. Их жар я ощущала даже через плотную ткань платья. И от него безумно захотелось избавиться! Оно так мешало сейчас, оно было таким лишним!
Когда поцелуй наконец завершился, ноги меня почти не держали, а щеки полыхали лихорадочным румянцем от возбуждения и недоверчивого изумления.
— Ириль! — Мэльст ласково провел по щеке пальцем и зашептал мне на ухо, — Ты знаешь мои чувства к тебе. Да, мы знакомы совсем недавно, но...
Мое сердце забилось в предвкушении.
— Я очень хочу... я настаиваю... чтобы ты стала моей...
Наверняка он ездил домой, чтобы дать развод своей предыдущей жене! Интересно, мне пойдет фамилия Валосирэль? Маргарита Валосирэль — а что, звучит. Очень даже звучит. Жить мы будем в его замке, или как там называется дом Мэла, детишек будет вывозить на Арлиту на летние каникулы, чтобы не забывали про деда с бабкой по материнской, моей, линии…
Сколько я его знала? Три дня? Четыре? Неделю? Это не важно! Для настоящей любви время не важно! Я заглянула в его сияющие глаза и чуть не задохнулась от переполнявших меня чувств.
— ...любовницей.
Картинка, в которой наши дети весело играют с моими родителями, пшикнула как мыльный пузырь. Вслед за ней пшикнул замок, свадьба и моя новая фамилия в паспорте.
— Любовницей? — не слыша себя, уточнила я.
— Я не могу на тебе жениться, ириль, — пояснил огорченно Мэл, — но я могу сделать тебя своей неофициальной женой. Поверь, статус сайфэ практически ничем не отличается от …
— А почему неофициальной? — глупо спросила я, все еще надеясь, что это малопонятный вид ильфарийских шуточек. Ну есть же британский юмор, армянский... Ильфарийский.
— Для жены ты не вышла ни кровью, ириль, ни происхождением, — и с сожалением добавил, — Мы не женимся на иномирянках. Мой Дом меня не поймет и тебя не примет.
А я с горечью убедилась, что фантазия у меня все-таки богатая. Больная, но богатая. Надо ж было придумать замок, детей, фамилию...
Замечательно. Просто замечательно.
Иномирским почти мужем я уже обзавелась, теперь появился шанс стать иномирской любовницей. А что, все прелести жизни!
Я с отвращением оттолкнула высокородного.
— Знаете, местр...
— Ириль, я понимаю, ты не готова к таким быстрым отношениям, но я клянусь...
И тут меня скрутило! Жгучая боль пронеслась по желудку вверх, словно весь мой ливер оккупировал адский дракон, который рвался сейчас на волю. Я пару раз сглотнула, надеясь утихомирить жжение, но не помогло. Рот наполнился неприятной вязкой слюной и ... меня вырвало прямо на сапоги из натуральной кожи ильфарийской ручной работы. А потом опустилась темнота.
****
Ох, как мне плохо-то!
Лучше уж умереть, чем вот так мучиться…!
Живот казался мне одним огромным непрекращающимся очагом всех разновидностей боли, что могут существовать: в одном месте кололо, в другом — резало, в третьем давило так, что того гляди разорвет. Незабываемые ощущения...!
Из желудка словно нарезали шашлык и медленно переворачивали его на вертеле, висящим над открытым огнем. Мой глубоко несчастный ливер был порублен мелкими кусочками и нашпигован на тоненькие, но очень занозистые палочки для канапе.
Даже по позвоночнику периодически простреливало так, что я боялась лишний раз вздохнуть. Из головы сшили футбольный мяч, надули и неизвестные мне игроки пинали его друг другу. В глазах искрило кроваво-алым.
Не болели только ногти и волосы, но там и болеть было нечему.
Я попыталась очень медленно перевернуться на бок. Ох, лучше бы этого не делала! Шашлык сразу взорвался новой острейшей резью, а ливерное канапе начала чувствовать по отдельности каждым кусочком!
Это что, на меня так подействовал поцелуй паршивого эльфа? Или его мерзейшее предложение? Если у меня такая реакция на ильфарийские милости, то избави меня Хальст от подобного в будущем!
Когда жгучая боль чуть поутихла, я смогла более-менее оглядеться.
Лежала я в своей кроватке, в своей спаленке, в своем домике. На улице уже стемнело, но из раскрытого настежь окна слышалась веселая гульба, музыка, радостные крики и треск фейерверков. Ночное небо периодически озаряли цветные вспышки и яркие огни. Народ вовсю праздновал начало Недели Урожая и не собирался расходиться так рано.
Интересно, кто же меня притащил домой?
Варианта два: либо его мерзейшество, либо Инвар.
Спаситель укрыл одеялком — плюсик в сторону Инвара. Но... пощупала себя под одеялом, подозревая худшее. Худшее подтвердилось — ни платья, ни корсета. На кровати я лежала почти голая, лишь в одних трусиках.
Вывод один: мой спаситель — его подлейшество Валосирель. Инвар бы свалился в обморок, только начав расшнуровывать мой корсет. А этому хоть бы хны, небось еще и нащупался вдоволь невинного девичьего тела. Ручки то шаловливые под стать мыслишкам гадостным. В голове опять полыхнуло алым и я еле слышно застонала, схвватившись за виски.
Но хуже было то, что приглушенным звуком я слышала чье-то тихое сиплое повизгивание. Как будто маленького щенка схватили за шею и с силой ее сдавили.
Чуть повернула голову на хриплый сип и глотнула немного свежего воздуха в легкие, чтобы громко прекратить издевательства над животным. Для этого пришлось еще пару мгновений проморгать глазами, сбивая невольно выступившие слезы. Поднять руку и вытереть щеки сил уже не было.
И узрела я картину маслом. В тусклом свете ночника у стены застыли две мужские фигуры в очень интересной позе. Мэльст придавил к стене несчастного Йонаса и скалой навис над ним. Парень подергивал тощими ножками, руками вцепился в железную хватку эльфа и безуспешно пытался высвободить горло. Лицо покраснело, глаза выпучились от ужаса, казалось, еще чуть-чуть и он на самом деле задохнется.
— Выкладывай, полутруп, чем накормил госпожу ведьму? — прошипел ильфариец. Камзол он бросил рядом с моей кроватью, груда дорогущего темного бархата валялась на полу, и сейчас высокородный паршивец красовался в белоснежной рубашке с завернутыми по локоть рукавами. Тонкую талию охватывал широкий кожанный пояс, на стройных ногах плотно сидели темные брюки. Красавец, чего уж там. Паршивейший, мать его ..., красавец!
— Ничего такого, — еле еле просипел Йонас, цепляясь за сильные жилистые руки у своего горла, — все было наисвежайшим.
— Наисвежайшим? — от тихого голоса Валосиреля даже мне стало страшно. Мужчина сдавил пальцы сильнее.
— Может она в таверне что-то не то скушала? — взвизгнул Йонас. Его лицо уже побурело, вот-вот кровь из глаз и ушей польется.
— В какой таверне, падаль? — Мэльст приподнял шеф-повара выше по стене так, что ноги несчастного парня оторвались от пола, — Госпожа ведьма — студентка арлитского университета, — от его спокойного, но пропитанного такой дикой злобой голоса, по позвоночнику пробежала жуткая дрожь, — Такая ядовитого скарла сожрет и попросит добавки.
