Мишелль Сагара - Молчание
– Ты понимаешь, – сказал он, стараясь казаться расстроенным, – что вынуждаешь меня пойти в школу и выслушать кучу лекций от учителей о дерьме, которое не имеет никакого отношения к моей жизни.
– Ну, так предъяви мне иск.
Эрик снова рассмеялся, а Эмма снова улыбнулась, уже менее нерешительно. Это вовсе не было отчаянием или потерей, это было целое настоящее дело. Иногда, это было хорошо. Важно было удержаться за это.
Во вторник вечером Эмма пошла на кладбище. Она взяла Лепестка, телефон и молочные косточки, и проделала долгий блуждающий путь по жилым улицам, где во многих окнах горел свет.
Лепесток, конечно, облаял ночную экскурсию диких мелких животных, и Эмма мельком увидела енотов, когда они прыснули из-под ее ног, когда она чуть не упала, удерживая поводок, потому что по-дурацки старалась удержать собаку. Но как бы там ни было, она удержала его.
Она высматривала призраков в странных очертаниях архитектуры, но мертвые – по крайней мере, в этом районе, спали. И Эрик говорил, что кладбища были пустынными, потому что мертвые не шли туда.
Эмма, хоть и не была мертвой, шла.
Она подумала, что осознавая, что Натан был где-то в другом месте, она могла бы бросить эти ночные походы, но она ходила не ради Натана, она ходила ради себя. Ради тишины, которую сам Эрик, казалось, ценил.
Это было место, где ей не приходилось говорить, что все хорошо. Она не чувствовала необходимости говорить, или быть интересной, или заинтересованной; она могла дышать здесь, расслабиться и просто быть самой собой. Кем-бы то ни было.
Она нашла цветочный венок, стоящий на тонкой треноге перед могилой Натана, и смахнула несколько опавших листьев у основания надгробия, прежде чем устроиться на слегка влажной траве. Это началось здесь.
Лепесток толкнул ее своей большой треугольной головой, и она освободила для нее место на коленях, рассеянно почесывая его за ушами. Небо было ясным, а звезды, как и в любом городе с обилием электрического освещения, были яркими и далекими.
Если бы она захотела, она могла бы притвориться, что всей прошлой недели просто не было. Но она не могла так легко притвориться, что последних нескольких месяцев не было, и это еще больше причиняло боль. Но... возможно она просто была эгоисткой. Встреча с Марией, оставила ее с мыслью, что она не совсем одна; что она не была единственным человеком, который понес утрату и страдал.
Это помогло. Она погладила Лепестка, покормила его и какое-то время смотрела на луну. Здесь было хорошо. И дома было хорошо. И с друзьями. Она поднялась, взяла поводок Лепестка и направилась к выходу.
Но когда она направилась к дорожке, то остановилась, потому что кто-
то стоял в свете луны. Другого освещения не было, но это не имело значения. Эмма не нуждалась в фонаре, чтобы понять, кто это был.
Она пошла, медленно, к нему, а на расстоянии нескольких футов остановилась.
Она не ожидала увидеть его. Не здесь, и не через годы. Конечно, она приехала на кладбище ради тишины и личной жизни, которые он давал ей, когда они были вместе.
Она хотела обнять его. Но боялась мигнуть. А его губы поднялись в той знакомой полуулыбке, пока он ждал, будто он догадывался, что она не могла решить, что делать. Она хотела так много, столько спросить. Но, в конце концов, потому что она знала, что он мертв, она протянула руку. Он взял ее, и холод коснулся ее ладони, распространяясь по руке.
Она задумалась, что он чувствовал, если чувствовал ее руку вообще.
– Привет, Натан, – спокойно сказала она.
– Привет, Эм.
