Сильверсмит (ЛП) - Кларен Л. Дж.

Я уставилась на него, глаза расширились, щеки вспыхнули. Огонь прошелся по низу живота, и я с трудом втянула дрожащий вдох.

— Поняла? — его низкий голос звучал напряженно.

Я кивнула, сглотнув сухость во рту.

— Хорошо, — он кивнул на кровать. — Теперь ложись.

С неуверенным выдохом я опустилась на постель, остро ощущая касание ткани к открытой коже. Он смотрел на меня, но когда полотенца начали сползать, его внезапно чрезвычайно заинтересовали собственные сапоги. Я поправила полотенца, прикрыв грудь и талию.

— Гэвин? — позвала я.

— Да?

— Если ты не целуешь меня, потому что боишься не остановиться, — слова сорвались поспешно, — мне трудно понять, чем это проще или… безопаснее для тебя.

— Это… практично, — выдохнул он, хотя голос звучал так же натянуто. Он сел на край кровати, глядя в пол. — Тебе нужна помощь.

То, что пульсировало внизу живота, горячее и влажное, не имело ничего общего с «практичностью». Я услышала, как он окунул губку в воду, и задержала дыхание, ожидая первого прикосновения.

— Может быть немного холодно, — пробормотал он.

— Может, это даже к лучшему, — прошептала я.

Он тихо, нервно усмехнулся и приложил губку к моему лбу. Я ахнула и вздрогнула. Холодная. Еще бы.

— Хочешь поговорить о том, что случилось сегодня? — спросил он, будто спасая нас обоих от неловких звуков моего дыхания. — Про того Инсидиона.

Наши взгляды встретились. Я знала — вина и боль ясно читались на моем лице, когда он добавил:

— Ты защищалась.

Я отвела глаза, закрыла веки и сосредоточилась на прохладных касаниях губки. Он осторожно смыл кровь с моих волос, раскинутых по подушке, никуда не торопясь.

— Я знаю, что должна была это сделать, — сказала я наконец. — Иначе бы погибла.

Он взял третье полотенце, сухое, и бережно промокнул остатки влаги с моего лба, носа и щек.

— Но я боюсь, что каждый раз, когда закрою глаза, буду видеть, как его взгляд гаснет.

— Некоторое время — да, — тихо ответил он. Губка в его руке, чуть согревшаяся от трения, медленно двигалась по моей коже вдоль линии челюсти, затем по шее, осторожно, как будто он боялся сломать меня.

— Со временем станет легче? — спросила я.

— Я не могу ответить за тебя, — он сполоснул губку и провел ею по моему левому плечу. — Но мне стало. Хотя, думаю, в первый раз, когда я убил человека, я вообще не сожалел об этом.

— Кто это был? — я посмотрела на него и не нашла в его взгляде ни капли тепла.

— Кто-то, кто обидел кого-то, кого я любил.

Я почти не сомневалась — речь шла о его жене, но спросить побоялась. Не хотела, чтобы наши последние минуты были о ней. Может, это эгоизм, но мне было все равно.

— Ты убил того, кто это сделал?

Он неторопливо провел губкой от моего плеча вниз по руке. Я закрыла глаза, губы разошлись, дыхание стало поверхностным. Позволила себе раствориться в этом успокаивающем движении.

— Его должны были наказать задолго до того, как я добрался до него, — он сполоснул губку одной рукой, а другой мягко промокнул полотенцем мою шею, ключицу, левую руку, затем повторил на другой стороне. — Но не наказали. Поэтому я сделал это сам.

После того, что я видела сегодня, я знала — он не колебался ни секунды. Никаких угрызений совести. Только смерть.

— Когда ты сражался с тем Инсидионом, что сбежал, — продолжила я, — это было похоже, будто ты… озверел. Будто тебя больше не было.

Он сосредоточенно вытирал мою руку, избегая взгляда.

— Прости, если я тебя напугал.

— Я не боюсь тебя, я боюсь за тебя, — я повернула к нему голову. — Ты полон ярости. Боюсь, она когда-нибудь поглотит тебя целиком.

Он застыл. Я схватила его за руку.

— Я не смогу уйти в Пещеры, пока не удостоверюсь, что с тобой все будет хорошо.

На его лице проступило раздражение, искажая грубые черты.

— Ариэлла, — произнес он, глухо, сдерживаясь, — твое чертово путешествие в эти Пещеры — последнее, о чем я хочу сейчас думать.

— Я ненавижу мысль о том, что ты останешься один, — я не отступала. — Мне нужно знать, что с тобой все будет в порядке.

Тьма окутала его, будто живая. Его ярость, словно существо с собственной волей, взвилась и ударила, стоило мне попытаться ее коснуться. Она боролась за власть надо мной, над ним, над каждым, кто хотел его освободить.

— Расскажи, откуда у тебя этот шрам, Элла, — его голос стал резким.

Я проследила за его взглядом к старому, почти белому шраму чуть выше сердца.

— Не знаю, — пробормотала я, подтягивая полотенце, чтобы прикрыть след. — Он появился, когда я была маленькой. Я спрашивала, но Элоуэн ничего не сказала. Ты же не помнишь все свои шрамы, верно?

В его глазах сверкнула тоска.

— Я помню все.

Я попыталась найти хоть что-то, что могло бы ослабить напряжение в его теле, хоть чуть-чуть успокоить то, что разрывает его изнутри.

— Это, должно быть, утомительно, — тихо сказала я.

Он застыл, и я затаила дыхание.

И вдруг он опустил голову и рассмеялся.

— Боги, я лю…

Он оборвал себя, будто слова обожгли язык. Мой желудок сжался, сердце рухнуло куда-то вниз, а в горле застрял ком. Но он остановился. Значит, то, что он собирался сказать, не было достаточно важным или достаточно истинным.

И это хорошо, сказала я себе. Потому что он не может. Мы не можем.

Гэвин прочистил горло.

— Я проверю твою рану.

Я кивнула, боясь доверить голосу хоть звук.

Потолок хижины был серым, грубым и безликим, но я нахмурилась, сжала челюсти и уставилась в него, будто это самое интересное, что я когда-либо видела. Изучала каждую выцветшую древесную прожилку, лишь бы не дать ему заметить слезы, вызванные несказанными словами и невозможной правдой.

И все же, пока он ухаживал за мной, грусть отступила. Мое тело отозвалось, будто знало его на каком-то ином, глубинном уровне, и как бы разум ни сопротивлялся, в его присутствии я не могла оставаться в отчаянии. Только чувствовала себя в безопасности. Свободной.

Его руки были опасны, но нежны, а нежность эта предназначалась только мне. Я это чувствовала.

Если бы он опустил ладонь чуть ниже пупка, он бы ощутил жар, собравшийся там. Ту напряженную, мучительную влажность, что заставляла меня едва не выгибаться навстречу его касанию, несмотря на боль. Всего один его палец, и я бы забыла обо всем.

Мое дыхание сбилось, мысли понеслись вскачь. Бедра сами собой двигались, прося, умоляя. Его ладонь крепко легла мне на живот, удерживая. Я почувствовала, как он наклонился ближе, горячее дыхание коснулось моей кожи. Он разглядывал рану… или просто дразнил. Я уже не знала. Мысли путались. Я раскрыла губы, чтобы попросить, пусть только один раз, только коснуться меня там, но…

Он застыл. Один из его пальцев коснулся изогнутого следа шрама — тонкой белой дуги между пупком и тем местом, где я горела от желания.

Воздух в комнате словно хрустнул, как сухая ветка.

Одним резким движением он накрыл меня белой простыней.

— Что случилось? — я ахнула. — Со мной что-то не так?

— Нет, — он сжал мою руку и убрал прядь волос с лица. — Ты идеальна.

Лицо его побледнело. Избегая моего вопросительного взгляда, он помог мне приподняться.

— Элоуэн рассказывала мне про тот шрам ниже живота, — выпалила я, спеша объясниться. — Когда я была маленькой, у меня была… опухоль. Врач ее удалил.

— Опухоль, — произнес он, будто это слово разрезало воздух.

Я кивнула.

— Я не помню. Мне было года два, может, три.

Он провел рукой по затылку и встал. Повернулся к очагу, где пламя шумело и трещало, и долго молчал, глядя в него. Потом тихо сказал, чтобы я оделась и легла.

Я натянула чистое белье и белую ночную рубашку. Когда он услышал, как я забираюсь под одеяло, развернулся и направился к стулу в углу.

Кровать вдруг показалась ледяной.

— Гэвин? — позвала я.

Он остановился и посмотрел на меня.

— Ляжешь со мной? — спросила я, чувствуя, как одиночество ползет по коже.