Как повываешь? (ЛП) - Хайд Жаклин

Стыд захлестывает меня за то, как я поступил со своей женщиной. Я связал ее с болью из прошлого, которая не имеет к ней никакого отношения, и позволил ярости затуманить разум.

В животе разверзается бездна, и все внутри скручивается от ужаса при мысли о том, что она могла уйти, уже могла покинуть меня. Черт. Следом пронзает страх.

А что, если она уже ушла из замка, потому что я практически заставил ее это сделать?

Уитли — моя истинная пара, и она идеальна для меня. Я вел себя как полный идиот, потеряв над собой контроль, хотя она не была в этом виновата. Я был настолько ослеплен шоком и неверием, что она вообще могла хоть как-то быть связана с семьей, с которой я столько лет сражался…

Но Лахлан прав. Я люблю ее. Так какого хрена я все еще здесь? Почему прошлое, которое не имеет к ней никакого отношения, вообще должно что-то значить? Почему я позволяю Ван Хельсингам продолжать мучить меня, забирая единственное хорошее, что они мне дали — ее — из-за старых ран?

Мое лицо искажается гримасой, когда гнев, наконец, спадает.

— Блядь.

— Иди скажи ей, что ты придурок, и что я передаю привет, идиотина, — говорит Лахлан, прежде чем развернуться и уплыть прочь.

Глава 35Уитли Уитт



Вместе навсегдаууууууу.⁹⁵

Ноги кричат от напряжения, пока я заставляю их двигаться, мчась сквозь лес на головокружительной скорости и проскальзывая между деревьями так быстро, как только могу. В своем волчьем облике я быстро углубляюсь в лес рядом с замком, прежде чем повернуть обратно.

Я прекрасно понимаю, как сильно изменилась моя жизнь за такое короткое время. Я только жалею, что меня заставляет заниматься спортом не что-то другое. Но если я не бегу, мои волосы начинают виться, и я начинаю плакать. Я уже два часа в таком состоянии и все еще не чувствую себя лучше.

Я снова и снова вижу лицо Коннора и то, как он смотрел сквозь меня, будто меня вообще не было. А потом, когда он все же посмотрел, в его взгляде была лишь ненависть.

Мне больно, и я не знаю, как это пережить.

Я понимаю, почему Коннор так зол. Не могу и представить, что он чувствует или через что проходит, но это не моя вина, и я не выбирала родиться такой, как он не выбирал быть укушенным так давно.

Это несправедливо.

Острая боль пронзает бок. Я замедляюсь, чувствуя, что тело слабеет, дыхание сбивается, а силы на исходе.

Я возвращаюсь в человеческий облик и подхожу к дереву, где оставила одежду перед пробежкой. Сначала было странно раздеваться догола посреди леса, но теперь это ощущается как свобода.

Как только я натягиваю любимую футболку с лицом Джейми Фрейзера⁹⁶ и коричневые леггинсы, слезы обжигают горло и глаза, пока я уже не могу видеть нормально.

Он такой чертовски глупый, и, возможно, я тоже, раз все еще люблю его, и я никуда не собираюсь уходить.

Я так сильно врежу ему по яйцам в следующий раз, когда увижу, за то, что он заставил меня плакать, засранец. Может, даже превращусь в волчицу специально, прицелюсь, как футболист перед ударом, и отправлю его яйца в следующий год.⁹⁷

А может… мне просто уйти, как он и хочет. Возможно, это слишком серьезное препятствие для него, чтобы пережить, и мысль об этом не дает мне покоя. Черт! Я не знаю, что делать!

Он хочет пространства — я дам ему пространство. Почему бы мне просто не сесть в ракету и не улететь в ебаный космос? Возможно, это будет полезно в данной ситуации.

Волосы на шее встают дыбом, когда я хлопаю по ближайшей сосне, представляя на ее месте его лицо. Я вздрагиваю, когда дерево наклоняется, вырываясь с корнями и оставляя за собой комья земли.

— Уууупс. Черт, — бормочу я, ставя его обратно.

— Знал, что найду тебя здесь, — голос Коннора раздается у меня за спиной. — Но не знал, что застану за садоводством. Деревья сажаешь?

Я замираю, не готовая встречаться с ним лицом к лицу. Почему мужчины всегда выбирают самый неподходящий момент, чтобы поговорить с девушкой после ссоры?

— Считай, тебе повезло, что я тебя этим деревом не ударила. Просто оставь меня в покое, — говорю я, повернувшись к нему боком, желая еще немного зализать свои раны.

— Мне не нравится, что ты Ван Хельсинг, но мне много чего не нравится.

Прекрасно. Он пришел насыпать еще соли на мои раны. Слезы снова наворачиваются на глаза от того, каким жестоким он был. Я бы предпочла, чтобы вернулся старый О’Дойл, чем тот придурок, в которого он превращается. Я обхватываю себя руками.

Я ожидаю увидеть презрение в его взгляде, но вместо этого в голубых глазах — мягкость и искренность.

— Мне также не нравится, насколько ты чертовски милая и как сильно я, блядь, хочу обнять тебя прямо сейчас.

Я замираю, и сердце предает меня из-за этих простых слов, сжимаясь от боли и гнева. Как он смеет приходить сюда и говорить мне что-то милое!

— Черта с два! Ты не можешь так со мной разговаривать! Ты заставил меня почувствовать себя охотницей за деньгами, хотя прекрасно знаешь, как важна для меня моя пекарня, — я указываю пальцем в сторону замка. — Ты знаешь, как я вкалывала в этом отеле, надевая дурацкие костюмы и делая все, что ты хотел. Я заслуживаю каждый гребаный цент!

— Уитли, — мягко произносит он, и я слышу сожаление в голосе.

— Нет. Ты не хотел слушать меня раньше, и теперь я не обязана слушать тебя, — ненавижу, как дрожат мои руки от ярости и как глаза снова наполняются слезами, а сердце бьется как бешеное. — Ты наговорил мне кучу гадостей, а теперь хочешь обнять меня?! Да пошел ты.

Он делает шаг вперед, и я инстинктивно отступаю. Он останавливается.

— Посмотри на меня…

— О, так теперь ты хочешь смотреть на меня, — не могу я удержаться от сарказма.

— Уитли, — предупреждающе говорит он.

Я оборачиваюсь, выполняя его просьбу, не скрывая гнева и заплаканного лица. Я крепче обнимаю себя. Будь он проклят за то, что заставил меня это сделать.

Я смотрю на его одежду — порванную и потрепанную, будто он прошел через ад. Я никогда не видела его в таком состоянии, даже когда он был одурманен зельем.

Губы приоткрываются от удивления, и мурашки пробегают по коже. Мне ненавистно, как сердце замирает, а новые слезы подступают к глазам, но уже по другой причине. Один взгляд на его лицо — и я хочу простить его.

— Мне не нравится, что ты продолжаешь скрывать от меня правду, — тяжело выдыхает он.

— Я не знала, как тебе сказать! — восклицаю я, когда эмоции проезжаются по мне, как тележка в супермаркете. — Я извинилась, а ты не захотел слушать. Ты сказал, что не хочешь быть со мной, Коннор, сразу после того, как я призналась тебе в любви!

Он грубо проводит пальцами по взъерошенным волосам.

— Я знаю, и мне жаль, любовь моя. Я был в шоке. Ты не дала мне времени переварить весь этот пиздец.

— А у меня было время что-то переварить?! Меня всего несколько дней назад обратили в ликана, я выяснила, что моя семья, о существовании которой я даже почти не знала, — какие-то психованные охотники на паранормальщину, и при этом я никогда не обращалась с тобой так, как ты со мной. Я бы не стала, — я вскидываю руки в воздух. — Знаешь что, Коннор? Я слишком расстроена, чтобы сейчас это обсуждать, так что я просто уйду.

Мне нужно остыть. Мы можем поговорить позже, может, даже завтра, когда все перестанет быть таким болезненным.

— Я пытаюсь извиниться, черт возьми.

— Засунь свои извинения себе в задницу, — огрызаюсь я, желая закончить этот разговор.

Глубокий рык раздается у него в груди, заставляя волосы на моих руках встать дыбом. Желтый цвет прорывается в его радужках, глаза сужаются, а когти удлиняются.

Его голос становится низким и хриплым, полным ярости.

— Ты можешь либо поговорить со мной, либо убежать, но если ты побежишь, я трахну тебя прямо в этом лесу, — он идет ко мне с голодным взглядом, и я начинаю пятиться, когда его рык заставляет мои соски напрячься. — Ты моя пара, и это никогда не изменится. Так что, если ты не хочешь говорить, мы разберемся с этим иначе. И я не обещаю, в какой форме буду.