Юлия Вакилова - Король моего сердца
Столько много вопросов, ответы на которые уже были не важны. Свершившийся факт было не изменить — она стала чужой женой, и больше ни он, ни она не могли с этим ничего поделать.
Карета уносила ее все дальше от родного дома, но раскатистым эхом в ушах продолжали звучать виноватые слова Ниньи. Каждое слово, что с гулким стуком заколотило крышку ее персональной гробницы.
Ради ее же блага? Да что няня знала о том, в чем на самом деле нуждалась ее воспитанница!
Если это был поступок друга с намерением помочь, то ей больше не нужны были такие друзья!
Словно под стать этим траурным мыслям, испортилась погода. Набежавшие тучи вмиг затянули небосклон, хлынувшие тяжелые струи дождя заколотили по карете, точно разделяя скорбь девушки.
Заночевать им пришлось в небольшом трактире. Свободных комнат не хватило, чтобы разместить всех, поэтому Эллери поспешила приютить у себя двух молоденьких девушек, ей прислуживающих. Молодой супруг ничего на это не сказал, уйдя спать в другую комнату, и принцесса была рада образовавшейся передышке. Слишком много теперь стало его присутствия в ее жизни, хотя каких-то несколько недель назад она и не подозревала о грядущих переменах.
А утром их ждала новая тряска в каретах по размытой водой дороге. Серая хмарь за окном притупляла боль, но не могла справиться с образом, что отпечатался перед глазами принцессы: синеокий король, с тоской глядящий на нее, поднимающий чарку в ее честь, танцующий с ней…
Сапфо не покидал ее мыслей ни на минуту, она тонула в этой бездне безысходности, отчаяния, невозможности повернуть время назад и все изменить. И ночами ей не было покоя, странные сны душили принцессу, она с криком просыпалась в слезах и долго не могла унять бешеный стук сердца.
Так продолжалось все три дня пути.
На третью ночь Эллери не выдержала.
Она больше не могла так. Столько времени до свадьбы она жила одними мыслями о нем, одной надеждой, что Сапфо появится, — и спасет, изменит неминуемую участь. И теперь, когда тщетных надежд больше не осталось, она должна была учиться жить без него.
Но как было сделать первый шаг?
Как сделать это, когда стоило ей закрыть глаза, — и перед мысленным взором представал он? С воспаленным взглядом, в котором плескалась боль, с крепко сжатыми губами, с быстро бьющейся синей жилкой на виске.
Эллери должна была его отпустить! Отпустить слепую надежду, что все еще жила где-то в укромном уголке сердца, высвободить свой разум из оков, в кои его заковало запоздалое признание Ниньи.
«Убирайся прочь из моих мыслей! Уходи! Вон!»
Эта измученная мольба шла из самых глубин ее души.
Отныне и навсегда Бродяга не побеспокоит ее разум. Так сложилось, что их пути разошлись в разные стороны, и она, Эллери, не имела больше сил оплакивать несостоявшееся счастье.
В такт принятому девушкой решению на следующий день успокоилась и непогода.
Мягко засияло солнце, разгоняя останки поверженных туч и осушая лужи, запели птицы, радуясь возвращению тепла.
А еще ее муж, очевидно, тоже принял свое собственное решение.
К вечеру они остановились на чудесной опушке, прямо перед густым сосновым бором. Ввиду установившегося тепла и отсутствия поблизости крупных постоялых дворов, никто не возражал против идеи остаться здесь на ночлег.
Закипела работа, воины начали споро устанавливать шатер для королевской четы, когда Оркес подсел к Эллери, сидящей у разгорающегося костра, и мягко ухватил ее за подбородок, вынуждая посмотреть ему в глаза.
— Это произойдет сегодня ночью. Я больше не могу ждать.
Принцесса промолчала, примиряясь с реальностью, в которой ее супруг изъявлял свое законное право на ее тело.
Страха больше не было. Он ушел, раздавленный натиском совсем иных чувств: горечи, разочарования, одиночества.
То, что должно произойти этой ночью, станет лишь очередным витком колеса неизбежности, что завертелось еще очень давно, — возможно в тот самый момент, когда она впервые встретила Бродягу.
Эти мысли неотступно преследовали ее и несколько часов спустя, пока боязливые служанки помогали облачаться в пенное кружево сорочки, предназначенной для глаз мужа.
И только когда, молчаливо поклонившись, девушки выскользнули из шатра, оставляя ее в одиночестве, она выдохнула, ощущая, как по венам бежит отчаяние.
Чтобы чем-то занять себя, принцесса приоткрыла край плотной ткани, украдкой выглянув наружу.
Застывшие на почтительном расстоянии у входа стражники не обернулись. Впереди блестело яркое пятно костра, в теплом, нагретом за день воздухе звучали беседы и смех немногочисленных людей.
Эллери перевела взгляд вверх — и замерла. На гладком, застывшем точно одна огромная капля смолы черном небе властвовала луна. Крупная, круглая словно бусина, заливавшая весь мир холодным белым светом.
И от этого света, от предчувствия, что должно произойти сегодняшней ночью, принцессу вдруг начала бить крупная дрожь. Девушка обхватила себя руками в тщетной попытке согреться — но разве возможно было таким способом отогреть замерзшую душу?
Задернув полог, она встала босыми ногами на мягкий ковер, стараясь не смотреть на гору разложенных одеял, призванных этой ночью заменить собой королевское ложе, и застыла, прикрыв глаза и вновь прислушиваясь к окружающему миру, скрывающемуся за стенами шатра, — не идет ли уже ее супруг?
Где-то далеко ржали голодные лошади, ожидающие ужин, несмело хихикали молоденькие служанки, остановившиеся поболтать с воинами.
Внезапно все прочие звуки отошли на задний план, ибо ее слух вдруг уловил то, чего подспудно она так боялась: звук чьих-то вкрадчивых шагов, приглушенных мягкой листвой.
Девушка скорее почувствовала, нежели услышала, как всколыхнулись потревоженные створки шатра.
Не в силах раскрыть глаза, она напряженной тетивой, готовой сорваться в любой момент, застыла в центре, боясь обернуться.
Чужое теплое дыхание обдало ее шею, она затрепетала, выдыхая обреченное напряжение.
Но внезапное прикосновение мужских губ к обнаженной шее заставило ее приглушенно охнуть и стремительно обернуться.
Но это был вовсе не ее супруг.
Перед ней стоял Сапфо.
Одетый во все черное, точно простой наемник или вор, под покровом ночи испытывающий свою удачу.
Мужчина стоял так близко, что она слышала торопливый стук сердца. Вот только чьего именно — своего? его? — сказать не могла. В эту минуту, потрясенная, ошарашенная более всего на свете нежданной встречей, она бы не смогла назвать даже своего имени.
— Что ты здесь делаешь? — пользуясь безмолвием рассудка, прошептали разом пересохшие губы, и в окружающей их тишине эти слова прозвучали невыносимо громко.
