Мэгги Стивотер - Синяя лилия, лиловая Блу (ЛП)
Он также не вполне бы смог почувствовать победу, потому что не был уверен, на что это похоже. Вероятно, его отец вернулся бы в тюрьму. А если так, как его мать смогла бы оплачивать счета?
Его не должно это заботить. Но он не мог заставить себя прекратить.
Адам чувствовал, будто играет в притворство в своём хорошем костюме.
Но ты только один из них, белый мусор в алмазах.
Там был его отец.
Он был в пиджаке с логотипом какой-то местной компании на спине и в рубашке поло с логотипом его компании. Адам молился о своего рода ясности, чтобы увидеть своего отца так, как его видели другие, а не как папу. Это Адам...
— У тебя всё ещё есть время, чтобы рассказать правду, — сказал Роберт Пэрриш.
Мать Адама не пришла.
Пальцы Адама онемели.
«Даже если я проиграю, — болезненно подумал он, — он не сможет меня вернуть, так что это не будет иметь значения. Будет только час унижения, а потом всё закончится».
Он пожалел, что не сделал этого раньше.
— Ну, что ж, — вступил судья. Его лицо было воспоминанием, которое пропало в ту минуту, как Адам моргнул.
Энергетический пузырь умыкнул его на блаженную секунду, листья свернулись на его шее, а затем отпустил. Как отчаянно Адам желал прильнуть к Энергетическому пузырю. Тот был знакомым и был на его стороне.
Он ошибся, придя сюда в одиночестве. Почему его беспокоило, что Гэнси и Ронан увидели бы это? Они уже знали. Они знали о нём всё. Какой непостижимой была ложь. Единственным человеком, не знающим Адама, был он сам.
Каким гордым идиотом ты был, Адам Пэрриш.
— Есть какие-либо свидетели по делу? — спросил судья.
Их не было.
Адам не смотрел на своего отца.
— Тогда, думаю, можно начинать.
Шипящий звук раздался от судебного пристава рядом с судьёй – голос по рации. Пристав склонил свою голову, слушая, затем пробормотал что-то в рацию. Приблизившись к судье, он сообщил:
— Ваша честь, судебный пристав Майли говорит, что снаружи есть свидетели по делу, если ещё не слишком поздно, чтобы они вошли.
— Двери ведь уже закрыты?
— Закрыты.
Судья поглядел на часы.
— Они точно по делу Пэрриша?
— Судебный пристав Майли полагает, что точно.
Судья улыбнулся какому-то личному юмору; это была какая-то долгоиграющая шутка, в которую остальные не были посвящены.
— Я далёк от того, чтобы в нём сомневаться. Отправьте их сюда, и я решу, допустить ли их.
Адам несчастно заинтересовался, кто из соседей пришёл встать на защиту отца.
Через час всё закончится. Тебе не придётся делать это снова. Всё, что нужно, это выжить.
Дверь приоткрылась. Адам не хотел смотреть, но, всё равно, посмотрел.
В холле стоял Ричард Кемпбел Гэнси III в школьной форме, пальто, шарфе и перчатках, выглядя, как кто-то из иного мира. За ним был Ронан Линч, Его дьявольский галстук в этот раз был завязан ровно, а рубашка заправлена.
Унижение и радость яростно боролись в Адаме.
Гэнси прошествовал между скамейками, пока отец Адама разглядывал его. Он подошёл прямо к месту перед судьёй. Сейчас, когда он стоял прямо возле Адама, не глядя на него, Адам заметил, что он немного запыхался. Ронан позади него тоже. Они бежали.
Ради него.
Сняв правую перчатку, Гэнси пожал руку судье.
— Судья Харрис, — сердечно сказал он.
— Мистер Гэнси, — обратился к нему судья Харрис. — Вы уже нашли вашего короля?
— Нет, ещё нет. А вы уже закончили веранду?
— Нет, ещё нет, — ответил Харрис. — Что вас связывает с этим делом?
— Ронан Линч присутствовал во время инцидента, — сообщил Гэнси. — Я подумал, его взгляд на эту историю заслуживает внимания. А я был другом Адама с первого дня в Генриетте, и я рад видеть, что это ужасное дело заканчивается. Я бы хотел быть свидетелем, дающим показания о репутации, если можно.
— Звучит разумно, — согласился Харрис.
— Я протестую, — воскликнул Роберт Пэрриш.
Наконец, Гэнси повернулся к Адаму. Он всё ещё держал великолепное королевское лицо Ричарда Кемпбела Гэнси III, белого рыцаря, но глаза выражали неуверенность. Это нормально?
Было ли это нормально? Адам отклонил столько предложений помощи от Гэнси. Деньги на школу, деньги на еду, деньги на жильё. Жалость и благотворительность, как думал Адам. Он так долго хотел, чтобы Гэнси рассматривал его как равного себе, но, возможно, всё это время единственным, кому нужно было так себя рассматривать, был сам Адам.
Сейчас он смог увидеть, что Гэнси предлагал не жалость. А правду.
И что-то ещё: дружбу в её непоколебимом виде. Дружбу, на которой можно поклясться. Которая может сломаться почти до основания и возвратиться сильнее, чем раньше.
Адам вытянул правую руку, и Гэнси пожал её, будто они были мужчинами, потому что они были мужчинами.
— Хорошо, — сделал заявление Харрис. — Давайте начнём.
Глава 39
Обычно, Адам не брал никого с собой, когда работал с Энергетическим пузырем. Он доверял только себе и полагался только на себя. Он уповал на свои собственные ощущения. В пустой комнате он никому не мог навредить. И никто не мог навредить ему.
Он был непостижим.
За исключением того, что одновременно и не был.
Поэтому он попросил пойти с ним Блу Сарджент, когда, наконец, собрался сделать то, о чём его просил Энергетический пузырь несколько недель назад. Он не рассказал ей, опасаясь, что тогда может ничего не выйти, но он подумал, что, если захватит её с собой, тогда Энергетический пузырь, возможно, поможет им найти Мору.
И вот он ждал, сидя в машине на захудалой заправке за пределами Генриетты, и не мог разобрать, то ли пульс стучит в его ладонях, то ли энергетическая линия.
— Понимаю, что ты имеешь в виду, — сказал Ноа с заднего сидения. Он висел на пассажирском подголовнике, словно свитер с телом, всё ещё оставшимся в нём. Адам уже почти и забыл, что Ноа был здесь, потому что того не приглашали. Не потому что он был нежеланным, а потому что был мёртв, а мёртвые не могут показываться, когда им вздумается.
— Ты сейчас ответил на мои мысли?
— Не думаю.
Адам не мог вспомнить, произносил ли он что-то вслух, но ему казалось, что нет.
Машина закачалась, когда фермерский грузовик промчался по трассе. Всё здесь казалось потрёпанным. Заправка, похоже, старалась выжить не одно десятилетие с этими оловянными знаками в окне и курами на продажу за ним. Ферма через дорогу была пустынна, но очаровательна, как пожелтевшая газета.
