Анна Гринь - Олимпиада. Бубновая дама
Я говорила шепотом, будто опасаясь, что орущие друг на друга на улице злодеи меня услышат, и медленно гладила металл, продолжая вспоминать. Прикосновения будто передавали клочки эпизодов прошлого сразу в мозг, а знакомые запахи лишь усиливали эффект.
Дома в этой части города и правда строили эльфы, но чудесный народ за столько лет жизни бок о бок слишком хорошо узнал людей, поэтому здания скрывали под штукатуркой толстый слой высушенной магирской тины — дешевой и эффективной, способной заменить магический щит на первых порах, а толстые стены легко могли вынести попытку пробить брешь.
— Крепость…
Я отошла от дверей, обдумывая, как бы отвлечь мужчин. Можно, конечно, было просто выждать, когда они уйдут, но ничто не мешает им просто спрятаться и ждать поблизости. Покружив по первому этажу и с улыбкой трогая покосившиеся дверцы шкафов, где за стеклами таилось множество самых необычных предметов, я наконец выбрала самый простой и наиболее эффективный способ.
Хотелось бы конечно проявить себя, гордо использовав одно из имеющихся в арсенале заклинаний… Хотелось бы!
Бабушка почему‑то решила, что мне нужны лишь самые базовые и бытовые познания. Ни одного опасного зелья, ни одного боевого навыка, кроме простейшего щита или базового воздушного или силового удара, которые получались у меня сами собой, как защитная реакция на испуг.
Сейчас бы мне очень помогло умение создавать простейшие копии, способные раствориться при чудом прикосновении, но этому учить будут гораздо позже, не раньше, чем на втором курсе. Еще можно было бы стереть преследователям память, но контактные чары проходили на четвертом курсе.
— И как тут жить и выживать, если в восемнадцать лет я почти ничего не умею, — вздохнула я, вытаскивая из шкафа небольшую деревянную игрушку. — Безобразие…
Игрушка походила на довольно примитивно вырезанного солдатика, но стоило вставить в отверстие на спине свисавший с шеи на веревочке амулетик, как кукла ожила, моргнула и уставилась на меня невидящими нарисованными зрачками.
Этих «солдатиков» придумал не папа, но ему так понравилась идея, что в доме всегда хранилось несколько кукол, хотя мне об этом знать не полагалось. Родители вообще старались оградить меня от своей работы, но всегда приносили ее в дом: в ночных разговорах, думая, что я наверху, в своей спальне и не слышу, в артефактах, в книгах, не положенных для чтения детям. Вот и куклами я научилась пользоваться, подсматривая за отцом.
— Сейчас ты полезешь в дымоход, выберешься на крышу и оттуда привлечешь внимание, но так, чтобы тебя никто не видел, — обходя «солдатика» по кругу, отдавала приказания я. — Ты должен имитировать мой голос. Звать на помощь и увести людей, что стоят под дверью, далеко отсюда.
Дальше осталось только ждать, прислушиваясь к происходящему. «Солдатику» сложно было взобраться по дымоходу, но он проделал это куда быстрее, чем человек, ведь вперед подталкивала магия, и благодаря этому устать или пораниться кукла не могла.
Вскоре бандиты убежали, привлеченные голосом на крыше, очень похожим на мой, и я уже свободнее вздохнула. Теперь можно не переживать и расслабиться.
Ножничками я подрезала тесемки корсета, все равно наряд уже нельзя было спасти. Скинула на пол порванные грязные колготы и, оставшись в одной рубашке, принялась исследовать родной дом.
Попасться глаза кому‑то постороннему я не опасалась, с первых же минут отметив, что в доме никто не жил все эти годы и вряд ли заявится именно сегодня. На лестнице на второй этаж с ног сбивал странный сладковатый душок.
Какое‑то зелье — охранник против маловероятных взломщиков?
Достаточно простые зелья я могла лишь по одному запаху разобрать на составляющие, а по входящим в состав травам, кореньям и куда менее приятным ингредиентам определить оказываемый эффект. Но не здесь. Мой нос ведьмы в двадцать втором поколении не улавливал ничего знакомого.
— Что?.. — сама у себя спросила я, а потом повторила вопрос для картин и снимков на стене.
Естественно ответов не последовало, поэтому пришлось подниматься на свой страх и риск.
Запах усилился, глаза защипало от его концентрации, но я все равно заставила себя вновь принюхаться. Эпицентром сладостного зловония была кухня. Зажав нос пальцами, я осторожно вошла в узкое пространство и тут же все поняла.
Запах исходил не от зелья и даже не от тела врага, пригвожденного к плиточному полу, а из приоткрытой кладовочки, где мама хранила продукты. Шкафчик вмещал немного и охлаждал содержимое при помощи амулета холода, но за годы и амулет разрядился, и продукты испортились настолько непоправимо, что по внешнему виду сложно было понять, где раньше было мясо, а где овощи.
Открыв форточку и заблокировав дверь на кухню, я быстро пооткрывала окна в большой комнате, чтобы хоть немного избавиться от зловония. В ванной, как ни странно, канализация работала исправно, хотя из крана несколько минут доносилось бульканье и хлюпанье, прежде чем показалась первая неуверенная струя.
Отмыв руки и лицо, я прошла в большую комнату и села прямо на пол, откуда можно было отлично рассмотреть каждую деталь обстановки. Хотелось подумать, а такое положение больше других располагало к этому сложному и неторопливому процессу. Меня еще немного потряхивало от страха, но дом, в котором я не была половину жизни, населенный воспоминаниями о родителях, действовал лучше любого успокоительного.
— Вот это самая большая странность. — Разговаривать с собой тоже странно, но больше не с кем! — Бабушка ведь сказала, что продала дом! Но… Это мой дом. И он выглядит так, словно… Да, прошло десять лет, продукты испортились, но в целом… — Я встала и прошлась вдоль шкафов, пальцем стирая толстый слой пыли и смахивая паутину с абажура настенного светильника. — Дом выглядит так, словно родители только вышли. Здесь никто ничего не менял, не переставлял и… Этот дом точно продали?
Все осталось на своих местах: чашки с кофейной гущей на донышке, пятно от разлитого молока, измятая газета, которую отец читал за завтраком, обгрызенные мною корочки тостов на блюдце, перепачканном джемом. Даже мамина записная книжка с кучей всяких пометок, которые она делала по утрам.
Я взяла толстый ежедневник и медленно перелистала пожелтевшие страницы, испытывая странное чувство тоски.
В доме так и осталось все, как было. Никто даже не поправил завернувшийся угол коврика у большого продавленного дивана, никто не вернул на место книги, кое‑как пристроенные стопкой на край комода, и никто не убрал отпечаток грязного ботинка со светлого пола — отец забыл на столе ключи и возвращался за ними.
