Анна Гринь - Олимпиада. Бубновая дама
Единственное, что хоть как‑то утешало, мои преследователи не решились на подобный прыжок и теперь громко и образно рассказывали мне, что сделают, когда спустятся и поймают меня на крыше этого дома. Мне думать хотелось меньше всего. Скорая гибель отступила, а нервы давно сгорели, поэтому я сосредоточилась на том, чтобы осторожно слезть с моего импровизированного трона.
— Это не трон, это унитаз, — обозревая дырку под собой, постаралась я взбодриться. — С твоей везучестью только это и может попасться.
Кое‑как приподнявшись на руках и оттолкнувшись ногами, я села на край трубы и перевела дух. Ни жаром, ни дымом не тянуло, так что без опасений свесила вниз ноги, давая себе передышку.
— Интересно, что с Гедымином?
Вряд ли преследователи убили вампира и дело не в благородстве напавших, а в почти кошачьей живучести кровососов. Убить вампира людям сложно, почти невозможно, но и сказки об огромной силе клыкастых — враки.
— Ну и что теперь делать? — спросила я у дыры и наклонилась вперед, заглядывая в провал.
— А — а-а — ать… А — а-а — ать… — отозвалось эхо.
— Все печально, — согласилась я. — Хочу в Академию, в комнату, окруженную злыми приведениями! Тогда меня точно никто не будет пытаться убить.
Чернота внутри трубы помалкивала, только что‑то чуть заметно блестело рядом с одной из стенок.
— Там кто‑то есть? — то ли у темноты, то ли у себя уточнила я, ожидая, что блеск вот — вот мигнет, превратившись в два наблюдающих за мной глаза, но даже спустя пару минут ничего не произошло.
Выдохнув, я принялась прикидывать, как избежать еще одной встречи со злодеями. В голову ничего не приходило, а стенка трубы толщиной в два кирпича нравилась мне в роли оплота спокойствия не меньше, чем лавочка.
— Буду здесь жить, — храбрясь, озвучила я бредовую идею. — Совью гнездо… а осенью улечу на юг. Буду… Вот! Буду вороной!
Пролетавшая мимо птица даже повернула ко мне голову и, если бы смогла, наверное, покрутила бы у виска кончиком крыла.
Нервно захихикав, — а что его оставалось? — я на секунду отняла руку от края, намереваясь, убрать челку с глаз, и, будто только этого ждал, ветер предательски толкнул меня в спину. С очередным и явно не последним воплем я соскользнула в трубу, только сверху выглядевшую дольно узкой.
Пролетев несколько метров, я с хрустом приземлилась на что‑то колючее неудобное. Уняв истерику и вытерев испачканными руками мокрые от внезапных слез глаза, я осторожно ощупала то, на чем сидела. Оказалось, что примостилась я на небольшом уступе в трубе, где когда‑то птицы свили гнездо. В гнезде нащупывались сухие осколки и перья, а значит, я не стала убийцей чьего‑то выводка.
— Верхом на гнезде… — Голос дрожал, веточки больно кололи многострадальную пятую точку, а руки и ноги покрывала сажа. — Вот теперь я точно птичка… Не синяя, но какая есть.
Немного повозившись, я попыталась приподняться, чтобы выбраться наружу, но вместо этого вместе с гнездом соскользнула вниз и свалилась на загудевшую чугунную задвижку. Места было мало, сама себе я напоминала несушку на гнезде, кое‑как поджавшую ноги.
— Хорошо хоть ничего не сломала, — рассматривая недосягаемое, но такое притягательное отверстие свержу, пробормотала я.
Будь у меня хоть сколько‑то опыта в полетах, можно было бы поднять себя вверх, правильно рассчитав и силу, и скорость, но, зная себя, я могла предположить, что лишь обдеру все выступающие части тела и еще больше измажусь, даже не добравшись до верха. Ползти, упираясь в стенки, хотелось еще меньше. Порассуждав еще немного, я решила попробовать сначала сдвинуть вьюшку и выбраться снизу.
— Раз Бабы Яги на ступе из меня не выйдет, буду Санта Клаусом, — кряхтя и устраиваясь поудобнее, просопела я, орудуя ножницами.
Поддеть край чугунной задвижки удалось легко, благо небольшая щель позволила просунуть вниз ручки, но вот сдвинуть удалось не сразу. Кое‑как, по сантиметру, со скрипом и постоянно проваливающимися щель руками, стоя в неудобной позе, я таки сдвинула преграду настолько, что могла проскользнуть в дом.
В теории это даже можно было сделать красиво, но я, подтверждая свою неудачливость, свалилась вниз кулем, не ожидав, что камин окажется таких размеров.
— Да в нем стоять можно! — присвистнула я, поднимаясь в полный рост.
Кое‑как отряхнув сажу с кожи и одежды, хотя большая ее часть осталась на месте, я, чихая, выбралась из камина и замерла, не сделав даже шаг. Как и камин, комната оказалась огромная, абы как заставленная и заваленная всем подряд. Свет едва проникал через темные занавески, обрисовывая детали, но я узнала место мгновенно, будто покинула его не десять лет назад, а вчера.
— Дом? — опешив, спросила я темные старые шкафы, потертые обои и до боли знакомые скрипучие полы, но тут же вздрогнула от удара в высокие двери, едва просматривавшиеся со стороны камина.
— Ломай ее, — сопел один из моих преследователей. — Это просто дверь!
Страх накатывал волнами, тошнотой подступая к горлу. Хотелось убежать, спрятаться, а еще лучше — просто заплакать, надеясь на чужую помощь, но я стояла на месте и даже дышала через раз, боясь малейшим звуком выдать свое местоположение.
— Это невозможно, — чуть спокойнее просопел второй верзила. — Что‑то мешает.
Я вспомнила, что именно могло помешать злодеям ворваться в дом только после этих слов, как если бы в голове что‑то щелкнуло.
— Двадцать семь замков… — пробормотала я, уже увереннее подходя к двери. — Металлические скобы, сплавленные с магией. Замки, взломать которые не сможет ни один вор… Многочисленные защитные чары, которыми отец покрыл окна. Маленькая крепость…
Если отец был именно таким, как про него говорят, то ни один вор или злодей не сможет проникнуть в жилище. Наверное, со стороны бы показалось, что Рем Лись излишне мнителен, но на самом деле маг просто защищал свое: дом, жену и ребенка. С их профессией родители слишком часто сталкивались с темной стороной мира, чтобы позволить хоть тени упасть на семью.
Уже увереннее я приблизилась к дверям и положила ладонь на теплый, пропитанный магией металл запоров. Вдоль створок шли узкие бруски железа, одним поворотом рычага выдвигавшиеся вперед и создававшие для дверей непробиваемый каркас в виде решетки. Второй рычаг распределял нагрузку при внешнем ударе на стены дома, толстые и кирпичные.
— Эльфийские… — вспомнила я слова Гедымина. — Точно…
Я говорила шепотом, будто опасаясь, что орущие друг на друга на улице злодеи меня услышат, и медленно гладила металл, продолжая вспоминать. Прикосновения будто передавали клочки эпизодов прошлого сразу в мозг, а знакомые запахи лишь усиливали эффект.
