Как повываешь? (ЛП) - Хайд Жаклин

Я замираю и в ужасе смотрю на Одетт, чьи радужные глаза угрожающе сверкают. Она явно в бешенстве.

— Боже мой! Я чуть тебя не убила. Упс! — я натягиваю на лицо извиняющуюся улыбку. Меня охватывает облегчение от того, что я все же не попала в нее подсвечником, а затем и от осознания, что она еще не покинула замок, и я могу задать ей несколько вопросов.

Она морщит нос, и цвет глаз возвращается к обычным темно-коричневым. Она смотрит на меня так, будто у меня не все дома⁹².

— Что? — выпаливаю я, чувствуя, как лицо заливает краска. Одетт с помощью магии возвращает бесполезное «оружие» на место.

— У тебя теперь есть когти. Зачем тебе подсвечник? — язвительно отвечает она и снова принимается за свое занятие.

Рядом с ее головой парит маленький светящийся шар, освещающий черные волосы и бронзовую кожу. Несмотря на дневное время, ей явно требуется дополнительный свет, особенно когда она заходит в темные уголки. Она наклоняется над шкафом с карточками, каталогизирующими библиотеку.

— Все время забываю, — я разжимаю пальцы, наблюдая, как когти отбрасывают устрашающие тени по комнате в свете ее магического шара. — А ты что делаешь?

Я бросаю взгляд на ее новый наряд — темно-синий комбинезон с длинными рукавами и кремовые туфли, в которых я бы точно свернула себе шею, даже с улучшенными рефлексами.

— Ищу кое-что.

Ее пальцы с нечеловеческой скоростью перебирают карточки. Она поднимает бровь и кладет руки на бедра, когда карточки продолжают шуршать уже без физического воздействия.

— А мне можно узнать что? — спрашиваю я, не скрывая раздражения из-за ее уклончивости.

— Старую книгу, которую оставила здесь моя сестра, — отвечает она, скрестив руки. — Но сомневаюсь, что Влад и Дойл вели хороший учет, — она взмахивает рукой, и сзади появляется стул, в который она театрально плюхается, запрокидывая голову. — Мужчины — сплошное разочарование.

В ее руке появляется бокал с оливкой на шпажке.

— И не говори, — я вздыхаю, но тут же жалею о сказанном.

Она делает глоток и приподнимает бровь.

— С Коннором тебе повезло больше, чем многим, поверь.

Одетт встает и делает странный жест рукой. Мое дыхание перехватывает. Ее ладонь движется перед книжной полкой… которая на самом деле вовсе не полка.

Я приближаюсь, чтобы рассмотреть поближе.

— Вау, — выдыхаю я и толкаю ее сзади.

Она цокает языком и, явно недовольная, заходит в скрытую комнату, которой не было секунду назад.

— Что это за место? — спрашиваю я, пораженная кирпичными стенами, витой металлической лестницей и многочисленными полками с книгами.

— Место, в котором нам обеим быть не стоит, — отвечает Одетт, небрежно заходя в полутемную тайную библиотеку. — Я знаю одну могущественную горничную, у которой здесь спрятан гримуар, и которая взбесилась бы, если бы увидела, как я рыщу в ее вещах. Надеюсь, ты сохранишь это в тайне. Иначе я превращу тебя в грызуна или лягушку.

Я сверлю ее взглядом и скрещиваю руки.

— Скажи мне то, что я хочу знать, и я забуду о существовании этой милой комнатки.

Ее бровь изящно поднимается, а на лице медленно расплывается хищная улыбка. Я чувствую себя рыбкой в аквариуме с акулой.

Я скольжу взглядом по комнате и замираю на светильнике в форме летучей мыши с фиолетовым пламенем. Нифига себе.

— Ну же, спрашивай, — говорит Одетт и машет рукой, призывая меня не тянуть, пока она копается в старом столе.

Я опускаю руки и нервно переминаюсь с ноги на ногу.

— Что тебе известно о Ван Хельсингах?

— Это группа охотников, выслеживающих сверхъестественных. А что? — бормочет она, перебирая вещи в старом сундуке и щелкая пальцами. — Казалось бы, такая чистюля могла бы поддерживать тут порядок. Похоже, она не заходила сюда целую вечность.

Она раздраженно фыркает.

— Черт возьми.

Фиолетовые огоньки вспыхивают ярче, воздух в комнате сгущается.

Я проглатываю волну дурного предчувствия и замираю на месте, стараясь не мешаться, пока книги и всякие странные предметы начинают пролетать мимо моей головы, напоминая сцену из «Меча в камне»⁹³, где Мерлин набрасывает всякую ерунду в свою сумку. Мой взгляд останавливается на старой книге в кожаном переплете, которая волшебным образом аккуратно проскальзывает на полку на противоположной стене, и я вынуждена признать — магия, это, конечно, чертовски круто.

Скомканная записка плавно парит к мусорной корзине и падает в нее, а я моргаю от удивления. Она убирается, пока ищет свои вещи. Удобный трюк.

Сдерживая вихрь мыслей, я спрашиваю:

— Из любопытства, на кого вообще охотились Ван Хельсинги? Они были… ну, реально плохими? — я опускаюсь в свободное кресло за большим, богато украшенным столом в комнате, стараясь не мешать Одетт, пока она творит свою магию.

Одетт фыркает.

— Коннор упоминал их? — в ее голосе впервые появляется обеспокоенность вместо обычной небрежности. — Да, они были ужасными. Охотиться на оборотней и ставить над ними эксперименты — уже само по себе отвратительно. Но то, что они пытались сделать с Коннором… — она содрогается. — И даже не будем вспоминать о том, что они сотворили с упырями.

Сердце сжимается, и тревога расползается по всему телу.

— Что они сделали с Коннором?

— Что они не сделали? — отвечает она. — Это был бы лучший вопрос.

Живот скручивает, и страх заставляет сердце биться в бешеном ритме. Я прочищаю горло и начинаю нервно ковырять кутикулу, пока Одетт сверлит меня взглядом.

— Одетт, моя пра-пра-бабушка была Ван Хельсинг.

— Что? — она отшатывается от меня, и в комнате сразу гаснут фиолетовые огоньки. Древнее помещение погружается во тьму. Ее ярость становится почти осязаемой в воздухе. — Это значит, ты одна из них? — зло шипит она.

— Я не знала, что это так важно!

— Тише! — Одетт начинает ходить взад-вперед в своих дизайнерских туфлях. — Черт, это плохо.

Меня тошнит.

— Почему это так плохо?

Королева ведьм тяжело вздыхает и садится напротив меня. Беспокойство проступает на ее красивом лице.

— Это плохо, потому что они охотились за ним, поймали и пытали его, и он убил их за это, Уитли.

Кровь отливает от моего лица, холодный пот покрывает тело.

— Что?!

Фиолетовые огоньки во вновь вспыхнувших бра создают зловещее освещение, и мне не нравится, как она на меня смотрит — будто видит впервые.

— Судьба — жестокая сука, — говорит она. — Недаром у тебя в крови ликантропия. Доктор Августин Ван Хельсинг обнаружил, что один из его родственников — ликантроп, и хотел «исправить» его, экспериментируя над ним. Конечно, об этом грязном семейном секрете никто не знает, но именно поэтому за Коннором так безжалостно охотились. Именно кровь твоего предка его изменила — просто через укус оборотня, а не напрямую. Это чуть не убило его, — Одетт прищуривается, ее взгляд полон злобы. — Ликанская и ВанХельсинговская кровь в твоих жилах — причина всех его страданий.

Мое сердце начинает биться в тревожном ритме. Пламя в бра потрескивает, отдаваясь в голове, как статический шум.

Впервые за долгое время, с тех пор как умерли мои бабушка и дедушка, я почувствовала настоящую надежду. Я вышла из зоны комфорта, погналась за мечтой и своим собственным спасением. Я не могла оставаться в Новом Орлеане, поэтому схватилась за первую возможность и сбежала.

Я сбежала сюда и нашла его.

Теперь у меня появилась новая мечта, и он — ее центр. Более того, он стал центром моей вселенной. И теперь я как-то причинила ему боль, даже не понимая, как и насколько. Но это должно быть поправимо. Я не собираюсь его терять. Я слишком многим ради этого пожертвовала.

— Пока ничего ему не говори, — говорит Одетт, сжимая губы в раздумьях, вновь начав шагать по комнате. Наконец она останавливается и смотрит на меня. — Он их ненавидел, Уитли. Я думала, что они вымерли. Большинство из нас объединились, чтобы истребить их.

Мое сердце сжимается, я вцепляюсь в край стула, а когти вырываются из пальцев, и волосы встают дыбом.