Кошка Белого Графа - Калинина Кира Владимировна
Она подняла руку, щелкнула костяными кольцами на пальцах, и туман вмиг свился в мое человеческое тело. Но я так и осталась кошкой и смотрела на себя саму со стороны, как на куклу в шкафу королевы-бабушки.
Новый перестук колец – и кукла исчезла, и растворился облачный великан над горами.
– Помочь я тебе не могу, – сказала шаманка. – Тело – твое, и власть над ним – твоя. Ты одна найдешь к нему дорогу. Для тебя оно, как манок для зверя, как для путника огонь в ночи – свет там, где другим темно. Я могу научить тебя ходить в мир духов, но на это нужно время, а ты веришь, что времени нет. Я могу научить тебя верить по-другому, но для этого тоже требуется время, много времени. Я могу взять тебя в мир духов, но ты будешь там, как слепой котенок, а мне не по силам заставить тебя видеть…
От ее мягкого напевного голоса начала кружиться голова, лес и горы перед глазами подернулись дымкой.
– Есть и другой способ. Темный способ. Чтобы кошка стала женщиной, нужна кровь кошек и кровь женщин, лучше твоего рода, и не одной, а сколько потребуется. Но за этим не ко мне. Я темной волшбы не вершу, темных духов не зову и другим не даю. Да и ты, вижу, не из тех, кому нет дела до цены…
Я затрясла головой сразу во все стороны, не понимая, каким жестом вернее передать свое отношение к этому так называемому способу. Да лучше самой под нож лечь!..
Шаманка кивнула, усмехнулась, а потом ее глаза вновь стали холодными.
– Гиннаш Хьяри – так зовут ту, что заточила тебя? Гиннаш – это не имя. По-нашему это значит «ничей», «без рода». Тот, кого изгнали, или кто сам ушел, или род его свелся на нет. А хьяри – это зверь такой из преданий.
Она указала головой на равнину. Там, шагах в тридцати от нас, бежал то ли лис, то ли волк, то ли собака. Часто мелькали длинные лапы, серовато-рыжая шкура сливалась с прошлогодней травой.
Со спиной у зверя было что-то не так. Я не успела понять, что именно, когда он вскочил на валун, оттолкнулся и взлетел, развернув кожистые крылья.
В воздухе зверь стал похож уже не на лиса, а на летучую мышь, даже длинная морда сплющилась. Он описал круг в бледной вышине и, снизившись, с клекотом и тявканьем понесся прямо на нас. У него были выпуклые черные глазки и оскаленная пасть, как у Грыза.
Шаманка сложила пальцы щепотью и дунула – точно как ведьма Гиннаш тогда, в доме Снульва, и даже в этом ненастоящем мире, где ничего не страшно, меня окатило волной ужаса.
Зверь исчез.
– Тень, – сказала шаманка. – Эхо. То, чего больше нет. А ты есть. И тело твое есть, пока ты не теряешь веры.
Она скатала вырванную у меня шерсть в тонкий жгутик, отцепила от своих волос бусину, вдернула жгутик в отверстие и завязала на три узелка. Вдруг оказалось, что я сижу на валуне подле шаманки. Она повесила бусину мне на шею рядом со снежным шариком, и бусина приросла к ремешку, словно тут ей и место.
– Когда шаман уходит в трудное странствие, он берет с собой амулет, в котором есть частица его тела. Этот амулет привязывает дух шамана к земле и позволяет найти дорогу назад.
Мир вздрогнул и схлопнулся до комнаты в старом трактире, показавшейся до обидного тесной. Вместо гор – стены, вместо неба – низкий, плохо оштукатуренный потолок, вместо гибкой девушки, похожей на змейку, – потрепанная жизнью женщина с низким голосом. – Ищут тебя, – сказала она. – Глаза белые и глаза желтые, чужая кровь и родная кровь. Белые глаза – к худу, желтые – к добру. Хочешь, передам желтым весточку?
Родная и чужая. Мама и… секач? Так вот что означали те глаза во сне!
Из тьмы ночных видений дохнуло забытой угрозой, и я от души помотала головой.
Шаманка не стала спорить, но мне показалось, что ответ ей не понравился.
А Рауду не понравился вопрос.
Как только мы отъехали от трактира, он строго поинтересовался:
– Ты все рассказала мне, Карин?
«Можно подумать, вы мне все рассказываете!» – буркнула я.
Потом махнула лапой и выложила ему про маму и секача, готовая к тому, что сейчас он развернет сани и поедет не во дворец, а… может быть, обратно в трактир. Попросит шаманку присмотреть за мной, чтобы не рисковать своими планами. Если секач обвинит кошку Белого Графа, будет страшный переполох. Скандал! Разбирательство…
– Лучше бы ты сказала об этом раньше, – нахмурился Рауд. – Но не бойся. Сквозь Щит секачу не пробиться. Просто помни, что засыпать вне дворца тебе нельзя.
Секач ищет меня во сне. Выходит, он сновидец? Или… Да нет, не может он быть фантумом!
Но Рауд сказал, что это не исключено.
– Как ты думаешь, что происходит с изобличенными фантумами? Не все они преступники, хотя у большинства темная природа рано или поздно берет верх. В прежние времена многих высылали на север под особый надзор в самые дикие места. Тех, кто не хотел уезжать, отсекали от Небыли. А некоторых забирали к себе служители Дакха. Что с ними делали, не знаю, это тайна храма. Известно, что они теряли тело зверя-фантума, но сохраняли способность ходить по снам, а их жизнь подчинялась одной цели – служить храму. Поскольку в наши дни фантумов почти не рождается, храм берет на службу оборотней, преступивших закон…
От этих слов я поежилась.
Сколько же тайн хранит наш мир! Жила бы у себя в Свеянске, гуляла ночами по крышам и ничего этого не знала.
Бусину, данную шаманкой, Рауд отцепил, внимательно осмотрел и прицепил обратно. За эту бусину шаманка затребовала двести марок, а во сколько обошелся ему наш с ней разговор в Зыби, я даже спросить побоялась.
Сани выехали на торговую улицу и приостановились у мужской галантереи. В карету, отдуваясь, забрался человек, оказавшийся самым настоящим ученым магом. Под шубой у него пряталась академическая мантия, а в саквояже – всевозможные инженерно-магические приспособления.
Маг сообщил, что его научные интересы лежат в области незримых миров и спиритуальных практик, а потом битый час прикладывал ко мне свои хитроумные инструменты, задавал через Рауда вопросы, что-то обдумывал, прикидывал. На шаманский амулет маг скривился, но махнул рукой: «Лишним не будет».
– Если бы вы пришли ко мне в первые сутки, – вздохнул он наконец, – можно было бы попытаться обратить процесс, а теперь остается уповать на, так сказать, метод, предложенный богами.
Он снял пенсне и потер мясистый нос.
– Мне не нравится, что вас адресовали сразу к Двуликому. Он самый сложный и непредсказуемый из богов. Бог выбора, бог всех богов. Он тоже может потребовать свою цену, и такую, что вам не захочется платить.
Бог выбора? Как будто у меня есть выбор!
– Боги вообще непредсказуемы. Тем более в такую ночь, когда все лики собираются в один и распадаются заново, боги выходят к людям, а люди становятся богами. Хотел бы я присутствовать при этом явлении. Восьмой год подаю прошение в храм, но пока безрезультатно.
Маг опять вздохнул, пожелал мне удачи и откланялся.
«Что он имел в виду?» – спросила я Рауда, озадаченная словами ученого.
– Что в жизни есть вещи, не поддающиеся познанию, – последовал ответ. – Ты когда-нибудь задумывалась, почему в храме, который носит имя всех богов, распоряжаются ули Двуликого?
«Потому что он отец богов, всех, сколько их ни есть».
– Или потому что он и есть все боги. Это старое учение, с некоторых пор переведенное в разряд тайного знания, которое доступно служителям богов, магам не ниже восьмого уровня и владыкам стихий. Согласно этому учению, Двуликого полагается называть Многоликим…
И я вспомнила! Одна из сказок, которые читала внуку Старая Хель, так и называлась: «Сказка о Многоликом». Самая необычная из историй о богах, поэтому я ее и запомнила.
«Жил он на небе, но сказало небо: “Слишком ты тяжел, не могу я тебя держать”. И пришел он на землю, и было у него много лиц. Одно светлое, другое темное, одно молодое, другое старое, одно мужское, другое женское, одно холодное, другое горячее, одно твердое, другое мягкое – и еще множество лиц. И были у него все силы мира, и прогибалась твердь под его стопами, и изливался из недр жидкий огонь, будто кровь. И сказала земля: “Тяжела твоя сила, нет у меня мочи тебя носить”.
