Сумеречный сказ - Локин Кайса

— Я не умею судьбы читать и видеть будущее, — произнесла Леля. — Но мне дано предчувствовать скорые беды и отводить их, а потому с лёгкостью могу заверить: ничто твоему счастью не угрожает.

Повеселела Василиса: только это ей и нужно было услышать от наставницы своей, чьему слову доверяла Жар-птица больше всего.

— Столько раз наблюдала я за любовью, коя меж людьми расцветает, но должна признаться, что никогда прежде не была так рада, — обняла Леля подопечную, благословение своё даря. — Позволь себе быть счастливой, Василиса, и не думай больше ни о страхах, ни о былом. Оно всё давным-давно закончилось, а значит, и печалиться не стоит более. Однако пообещай мне кое-что, — тут же кивнула послушно Василиса, — ишь какова! Не раздумывая, соглашается!

— Я уверена, что плохого вы мне желать не станете, — усмехнулась Жар-птица.

Широкая улыбка лицо богини украсила, и произнесла Леля:

— Пообещай мне, что посетишь наши местные грады и спустишься в Явь вместе с суженым своим, дабы наконец-то поглядеть на красоты мира, которые так душеньку твою волновали. Нет-нет, не спорь! Жить здесь, в изоляции, нельзя, милая моя. Даже Сирин и Алконост к людям спускаются, подобно и богам высшим, а значит, нет в том ничего дурного.

— Но как же запрет? — воспротивилась Жар-птица.

— Правила иногда можно нарушать, — лукаво подмигнула Леля. — Да и потом, ты же не одна будешь, а с духом одного из самых удалых и бравых витязей. А ежели и этого тебе мало будет, так спуститесь вместе с Финистом. Уж кто-кто, а он тебя в обиду точно никогда не даст.

Призадумалась Василиса: подобное и предлагал Алёша, который тоже знал о заветном её желании. «Спустишься в облаке волшебном, окутанная маревом и чарами, вместе со мной и братом, и тогда ничто не страшно будет», — молвил Попович накануне. Быть может, и была правда в речах Лели: стоило избавиться от страхов и начать новую главу в жизни? А раз уж теперь и нет тайн никаких меж Василисой и богатырём, чем же это не повод для приключений?

— Вижу, мои слова всё же тебе по душе пришлись, — усмехнулась Дева-Весна, заставляя Василису смущённо кивнуть. — Раз так, то беги скорее к нему, другу сердечному своему, и будь счастлива. Ничего не бойся больше, Васёна, иначе всю жизнь так и проведёшь в одиночестве и страхе. А если страшно вновь станет, то поделись тревогами с нами, и мы обязательно поможем тебе.

— Спасибо, спасибо, — принялась Жар-птица кланяться и благодарить наставницу свою.

После всякого разговора с ней чувствовала себя Василиса окрылённой и воодушевлённой, но отчего-то сегодняшний случай особо любо сердцу пришёлся.

— Ну беги-беги уже, — отмахнулась, хохоча, от объятий Леля. — Тебя уж наверняка заждались, — и, поспешно кивнув, убежала Василиса, оставляя Деву-Весну в одиночестве.

С уходом преемницы вновь грусть на Лелю нахлынула, заставляя задуматься о предстоящей встрече с сестрой. Она знала, что Морана, скорее всего, явится на свадьбу — хороший повод наконец-то поговорить по душам и зарыть топор вражды. Однако станет ли Мара после всего с ней говорить — Леля не знала. Но не прийти на торжество тоже не могла, ведь теперь она являлась заступницей необычной пары перед ликом злого рока — Лиха.

— Была не была, — вздохнула глубоко Леля, принимая решение. — Коль судьба нам помириться, пусть будет так. А если нет, то… — озвучить дурные мысли у неё не хватило сил, ведь вера только в самое лучшее была верным спутником Девы-Весны во всём и всегда.

Леля

«По весне журчит ручей, то речь богиня ведёт. Птица милая домой стремится — весточку матери несёт. Цветок первый пробудился — отрада для нежной девицы. В делах и заботах Леля всегда: спасает людей, оберегает зверей и весну да любовь в мир приносит».

Из древних сказаний о жителях светлой Прави

Времена очень древние, Правь и Явь

Две сестрицы на свете белом давно живут: Морана да Леля. В какое время появились они — сложно сказать. Они были уже тогда, когда солнца первый луч земли касался; когда звонкие ручьи стекали по горам младым; когда животные ступали по нетронутым никем полям и лесам. С самого начала мира существовали сёстры и были свидетелями многих времён да перемен.

Одначе совсем девицы не похожи были меж собой: одна — холодная и молчаливая, вторая — тёплая да игривая. Бледной и высокой Морана была, в волосах её ночь безлунная отражение нашла. А Леля с волосами цвета солнечного луча маленькой была, в глазах её синева сверкала.

В раннем детстве ещё отдана была Морана в Навь, где суждено ей веками обитать. В распоряжение девицы попали мрачные, укутанные туманами и снегами земли. Должна она была судьбы людские плести и зиму в Явь приводить. Метели, бураны и снегопады окружали Морану, которая ступала гордо и одиноко по земле. Суровой да хмурой её все именовали, опасались девы с серпом, что запросто мог десяток судеб одним махом срубить. Украдкой люди шептались, что жатву Морана всегда тщательно собирает и никого не пропускает. Боялись её знатно и имя лишний раз произносить не желали.

Леля же в Прави жила и в ярких красках, как цветок, сверкала. Должно ей было силу весны в себе заключать да с первой капелью в Явь отправляться. Спускалась Леля к людям в облике то ласкового ветерка, то шустрого соловья, то девы юной и прекрасной. Внимала она молитвам и старалась помочь всем, кто звал иль просто нуждался. Звездой путеводной сияла для заплутавших, ливнем проливалась в жаркий полдень, даровала благодать для урожая. Ежели сомневался кто и совета ждал, тогда шептала Леля наставления чрез берёзки стройные. Зверей не обижала и прикармливала всегда, лёд на воде сгоняла, птицам гнёзда спасала. А когда печалилась Леля, тогда шёл на земле дождь, холодный ветер поднимался и тоской земля питалась. Любили её люди за доброту и ласку, тепло и нежность, что точно окружали деву всегда.

Самой большой отрадой для Лели было — счастье тех, кого она дитятками своими в шутку величала. По осени урожай народился — пир на весь мир, весной посев завершили — улыбка с уст не сходила, зимой морозы не злились — тепло на душе становилось, лето ярко сверкало — праздник для Лели. Рождения тайна, поцелуи украдкой, любви сила да прочие радости жизни — всё это сродни мёду было для неё, что отраду с каждым делила и миловалась, слёзки гордости украдкой стирала.

Оттого и горька была для Девы-Весны смерть любая: что зверёк, что деревце, что человек — все равны. Скорбела Леля по ним страшно, не спала и всё прислушивалась, желая сердца стук различить. Но молчали тельца — их Морана к себе в Навь призвала. Злилась Леля, словом гневным часто сестру вспоминала и не хотела, чтоб зима и жатва на свете белом существовали. Посему меж богинями древний спор существует и нет ему конца и края, покуда жизнь рождается, а смерть её забирает.

Обида в груди Лели сильная теплилась: сестра все её труды себе забирает. Возжелала она тогда показать людям, как жестока Морана бывает, когда серп серебряный в вышину поднимает. Захотелось ей доказать, что в зиме ничего радостного нет, и не стоит улыбаться, пока стужа ревёт. Перешёптывались птицы в Прави о настроении грозном Лели и донесли эту весточку Берегине — великой заступнице и матери природы. Долго тётушка пыталась вразумить племянницу, коя подзабыла в обиде своей все законы.

— Ты ведь знаешь, что светлые и непорочные души в Правь отходят, где могут вечно в благодати обитать, — вещала Берегиня. — А тем, кто впал в порок иль кому переродиться суждено, заслужив прощение, положено отправляться в Навь. Так богами предписано, и не тебе это менять.

— Но я и не собираюсь ничего менять! — вспыхнули щёки Лели. — Мне лишь больно видеть, как их, моих дорогих и любимых, смерть в объятия принимает. А Морана ведь не разбирает к кому приходит: не смотрит она ни на что, лишь бы только серпом свои нити срезать.