Сумеречный сказ - Локин Кайса
Молчала Леля, слов не находя и не решаясь гневной тирады прервать. Совесть в душе взыграла, и нехорошо так стало от глупости содеянной, однако исправить уж ничего не могла.
— Нарядилась в старуху, запудрила головы, девочку спасти хотела, надеждой ложной её и семью одарила, а они ведь смирились уже, — ткнула Морана на дом, где Смиляна лежала. — Полагаешь, ежель блинами накормишь один раз, так я её не найду и в Навь не заберу? Но ты ведь не подумала на сей раз о людях, верно? Собственные планы голову вскружили, и забылась ты.
Стушевалась Леля: знала она, что у Смиляны жизнь короткая, что судьба её на пороге стояла и скорбь в спину дышала. Должна была девочка сегодня умереть, но собственные планы верх взяли и задурманили голову светлую. Спасти Смиляну хотела, смерть отсрочить обещала, да только не смогла.
— Так ты ещё историю придумала, людей обманула знатно и чего ради? — продолжила Морана. — Чучело поможет, значит, — хмыкнула дева, в глазах лёд сверкнул. — Хотела быть ласковой и доброй для всех, одначе не бывает так, — проговорила она. — В их глазах, — кивнула на толпу, — я страшная и грозная, правда. Но даже зиме радоваться люд умудряется.
— Но ты смерть несёшь, Мара, — тихонько обратилась Леля к сестрице именем, коим только матушка её так величала.
Оскалилась Морана, точно пощёчину получила.
— Не смей так называть меня после того, что натворила! — грозно рявкнула она. — Смерть Смиляны предрешена была, но ты вмешалась, поселила в сердца людей мысль, что, если чучело сжечь, так уйдёт зима, а вместе с ней боль, печаль и смерть. Глупая! Ничего за все свои века ты так и не поняла! Запомни же, что от тебя и Берегини начало жизни идёт, но конец я одна в себе храню и смиренно несу.
Молча слушала её Леля, поражаясь гневу. Подбежала она к сестре, обнять хотела, но тут же отскочила — холодом обожглась.
— Я не желала себе такой участи, сестра! Но я готова исполнять свои обязанности исправно, коль таков завет высших сил. Будь же и ты добра подчиниться. Окружай теплом и любовью людей и всех кого хочешь, но больше никогда не смей переходить мне дорогу, — вмиг сверкнул серп серебряный в руке Мораны, и оборвалась жизнь Смиляны. — Запомни, Леля, никто от судьбы своей сбежать не в силах, даже если ты помогать станешь.
Молвила Морана и растворилась в пространстве, ход времени возвращая. Сорвалась с места Леля и вбежала в дом, падая на колени перед мёртвой девочкой. Зарыдала она, прижимая тело Смиляны к груди. Тут в дом и мать, и все жители подоспели. Скорбь деревню накрыла. Винили во всём старуху-знахарку, коей Леля всё ещё им виделась.
— Не спасло твоё чучелко девку, — проговорил кто-то.
— Однако ж научила нас матушка обряду: ежель в следующий раз ведьма объявится, то будем начеку, — прошептал другой, шапку снимая.
Ни слова Леля не обронила. Обида в душе взыграла, да только на кого злиться не знала. Как схоронили Смиляну, так исчезла она и долго-долго не желала в Явь приходить. Но память людская сильной оказалась: как и предсказала Морана, обряд диковинный с блинами и чучелом на века сохранился.
— Не сможете вы так ни зиму изгнать, ни от судьбы убежать, — размышляла Леля всякий раз, когда на масленицу глядела и слёзы украдкой утирала.
С той поры не видела она больше Мары милой, хоть и искала встреч. Дорога в Навь была закрыта для Лели, а Яви Морана избегала, бураном укрываясь. Слала Леля письма, прощения просила, уговаривала Берегиню поговорить с Хозяйкой Зимы, но отвечала ей только тишина. Рану сильную Дева-Весна нанесла, и не желала Морана слушать извинений, считая, что ссора их навсегда разъединила и лишний раз показала, где зло и добро обитают.
***
Округа леса Сосновца, Явь
В конце августа, когда повсюду благоухали цветы, а по ночам сверкали яркие звёзды, Казимир и Забава сыграли свадьбу. В маленьком домике, расположенном в одном из посёлков близ леса Сосновца, устроили уютное праздничное застолье для небольшой компании. Люди веселились, танцевали и шутили, не подозревая, что между ними ходят потусторонние существа из Нави и Прави, а жених и невеста были совсем не теми, за кого себя выдавали.
Казимир превращение в человека перенёс стойко: больше не нужно было пить крови для существования, кожа не горела от солнечных лучей, а сверхъестественные инстинкты притупились — всё это осталось в прошлом, в которое он никогда не хотел бы возвращаться. Только одно не прошло бесследно — глаза его по-прежнему наливались багрянцем, когда чувства брали верх. Споры, недоумение, язвительные комментарии и провокации — всего этого было достаточно, чтобы Казимир явил остатки своего дикого облика. В эти моменты Забава мягко сжимала его руку и старалась отвадить конфликт, дабы избежать людских испугов и криков.
Мавка же толком не ощутила разницы от биения сердца в груди. Она словно всё время до этого спала, а теперь наконец пробудилась и вздохнула спокойно, избавляясь от прошлого. Однако Забава уговорила Казимира обосноваться возле пруда, что служил ей домом все прожитые века. Полюбился он ей уж сильно, как и Сосновец — хороший, справедливый, мудрый хозяин и защитник, который точно не даст их в обиду. Приросла душа Забавы к тиши лесной и жизни в шумном мегаполисе не желала. Казимир, который любил больше города, изначально не был рад такому исходу событий, но всё же смирился и пошёл на уступки. На скопленные сбережения он приобрёл дом, который Забава тут же принялась обустраивать, призвав на помощь мавок и Рогнеду с Елисеем. Так пустой коттедж довольно скоро превратился в уютную обитель, окружённую цветами и деревьями.
Череда обыденности захлестнула новоиспечённых людей с головой, затягивая всё больше и больше в водоворот жизни. Продажа квартиры, оформление кипы документов, ворох коробок и переезд — всё это мигом поглотило Казимира и Забаву, не позволяя им заскучать. Рогнеда не упускала ни одного случая, чтобы не пустить саркастический комментарий.
— Кто бы мог подумать, что древний упырь будет покупать тарелочки и вазочки, — посмеивалась она, пока Казимир распаковывал вещи. — А ведь мог и дальше сидеть в своём клубе и…
— И подумывать о том, как бы в один прекрасный и тихий вечер вонзить клыки в шею одной наглой девицы-оборотня, — елейно проговорил он.
Возмущённо раздувая ноздри, Рогнеда готовилась изречь целую тираду, полную уничижительных реплик, но тут вклинилась Забава, гневно глядя на них:
— Неужели вам так сложно поработать вместе ещё немного? Я не прошу вас дружить, нет. Но нам, Казимир, действительно нужна помощь в обустройстве жилья, а найти более рукастых и исполнительных существ, чем Рогнеда и Елисей, не выйдет. Можно, конечно, нанять рабочих…
— Нет-нет! — испуганно принялся отмахиваться Казимир, не желая общаться с людьми больше необходимого.
— В таком случае продолжаем в прежнем духе, — Забава улыбнулась и исчезла в соседней комнате, оставляя жениха и подругу тихо пререкаться по пустякам.
Так в хлопотах и пролетело время незаметно, пока на календаре важная дата не обозначилась. Звать на свадьбу многих не стали, да и особо некого было. Трое людей из окружения Зои и друзья из Нави да защитники из Прави — вот и все, кто на торжество пожаловали с подарками.
Близкие Зои, как узнали про решение девушки на переезд из просторной квартиры в небольшой домик за сотни километров, очень сильно удивились. А объявление о скорой свадьбе так и вовсе смутило. Им всё казалось, что «Зоя» слишком резко переменилась и совершает несколько необдуманные поступки. Однако искренние счастья и любовь, витающие меж Забавой и Казимиром, более-менее унимали тревоги и вселяли надежду на радостное будущее. Вдобавок Марья с Баюном регулярно накладывали чары на людей, убеждая, что всё идёт так, как надо. Поэтому к моменту праздника люди смирились и дали своё благословение.
Звонкий смех Рогнеды лился из-за стола, заставленного различными блюдами, над которыми хлопотала она сама. Волчица сидела вместе с мавками и Елисеем — он впервые в жизни не скрывался и в человеческом обличии пускался в пляс со всеми подряд. Домовой оставил квартиру Зои и перебрался к Забаве с Казимиром совсем недавно. По соглашению с Лелей он становился покровителем их дома. Елисей обязывался помочь молодожёнам обжиться в Яви в качестве обычных людей, дабы не вызывать ненужных вопросов у соседей. Однако всё чаще и чаще он предпочитал пропадать в Нави вместе с Рогнедой, познавая царство темени и мрака, а заодно раскрывая своё сердце Серой.