Шеррилин Кеньон - Инферно
Тот, кто сказал, что слова не ранят, был низкосортным придурком! Потому что каждое из них разрывало его и разбивало в дребезги его маленькое эго. Они оставляли его душу истекать кровью. Было такое ощущение, словно он шагал босоногим по кускам стекла, и его сердце сжималось с каждым шагом.
Эти слова ранили хуже любого реального удара, и они озвучивали все его внутренние сомнения о себе. Его словно секли.
«Я странный асоциальный придурок. Никакая девчонка не захочет, чтобы ее даже просто увидели на публике рядом с таким уродом и тупицей, как я. Зачем я им? Я никогда не стану ничем большим, чем кусок грубого деревенского мусора, влачащим жалкое существование, в котором я едва смогу заплатить за аренду квартиры… »
«Ты не принадлежишь к порядочным людям, Готье. Ты принадлежишь к остальному мусору».
Слезы застилали его глаза. Ашерон был прав. Не важно, станет ли он президентом и будет править миром, или поведет армию на битву за спасение человечества, он всегда будет слышать эти злые слова. Они навсегда врезались ему в душу.
Под грузом этих мыслей Ник упал на колени. Он зажал уши, чтобы больше ничего не слышать. Но не важно, как сильно он старался, ничего не исчезло. Казалось, все стало даже громче.
Ник закричал от жестокой агонии.
– Ненавижу вас всех!
Но не это ранило его. Это было неправдой, и он это знал.
Он ненавидел себя. Всегда ненавидел.
– Ты уничтожишь мир. Не важно, что ты делаешь, и что пытаешься сделать, этого не достаточно. Ты убьешь всех, кого любишь…
Все верили в это. Калеб. Коди. Амброуз.
Он.
– Ты должен броситься со скалы и позволить уродливой игуане съесть тебя.
Зазвучал издевательский смех.
Его глаза наполнились слезами, когда он подумал о будущем, о котором рассказал ему Амброуз. Он будто увидел лицо Амброуза со шрамами и его злые, наполненные горечью глаза.
Его глаза.
Его лицо.
– Ты должен просто лечь и умереть.
Все это так давило. Если он умрет, то его мать будет в безопасности. Коди сможет вернуться туда, откуда она родом…
Мир станет лучше.
– Сделай это.
Устав больше, чем он ожидал в свои семнадцать, Ник начал падать.
«Я просто хочу, чтобы боль прекратилась…»
– Что ты делаешь, Готье?
Ник нахмурился, заслышав рык Калеба, развеявший ненавистные слова.
– Когда это ты стал нытиком?
Это было как пощечина, и с его губ с шепотом сорвались слова его любимой песни:
«Если ты ищешь неприятностей, посмотри мне в глаза.
Ага, этот каджун не убегает. Никогда».
И точно не сегодня.
Он встал и посмотрел в темноту.
И в этот момент он почувствовал, как его стойкость зажглась в нем и вытеснила все остальное. Она горела так ярко, что он больше не чувствовал холода. О, черт, нет…
– Хотите добраться до меня? Тогда давайте, сучки, попробуйте. Но лучше не подходите по одиночке.
Опустив голову, он решительно зашагал вперед. Ему было чем заняться и кого спасать.
Начиная с самого себя.
Он не обращал внимание на ненавистников. На опасности. Он сосредоточился на быстром движении по прямой. Голоса стали громче, но он сделал с ними то, что делал, когда мама начинала свои олимпийские соревнования по ворчанию.
Проигнорировал все ненужное.
Он целых семнадцать лет тренировался слушать выборочно. А его учителя считали это бесполезным.
Ха!
В конце концов волк оказался прав. Туман спал, не причинив вреда, и он наконец обнаружил себя в комнате с дверями.
«Ну вот мы и здесь».
В каждой двери было маленькое окошко. Ник подошел к ближайшей и заглянул туда. В ту же секунду выпрыгнул монстр и зарычал на него.
Закричав, Ник отшатнулся.
Монстр бросался на дверь, чтобы добраться до него.
Ник задыхался от ужаса. Слава богу, никто не видел, что он вел себя как девчонка. Ну, ни Сими и ни Коди. Они бы вряд ли так отреагировали. Во Кейси бы закричала, как и он.
– По меньшей мере, я не обмочил штаны.
Но это было так близко к потере контроля над мочевым пузырем, ближе, чем ему хотелось бы.
Он приблизился к следующей двери, более сосредоточенный и напряженный. Медленно заглянув, он нахмурился. Было похоже на солнечный пляж. Волны накатывались на безупречный белоснежный песок. Он даже слышал пение птиц.
Отлично. Великолепно. Заманчиво. Точно немедленная смерть. Это просто должно быть ловушкой. Он посмотрел достаточно кино, чтобы знать.
Сузив глаза, он перешел к следующему претенденту. Но там было очень темно и ничего не видно. Раз уж он добрался сюда по темноте живым, то может выбрать эту дверь?
«Я родился от тьмы».
Должно быть логичной ассоциацией. Но он все равно колебался. Лучше проверить две других двери, а уж потом принять решение. Не нужно торопиться, когда на кону твоя жизнь.
Нахмурившись, он пошел вперед. За следующей было нечто похожее на луг в сумерках. Его окружал лес. Он не казался ни привлекательным, ни пугающим, так что мог быть безопасным вариантом. Точно должен быть.
Почесав ухо, Нмк подошел к последней двери и замер. Вместо окна было зеркало, отражающее его.
Это была нужная дверь.
Все казалось логичным. Самым большим своим врагом был он сам. Кириан все время это говорил:
«Мы инстинктивно знаем, что делать, а что нет. Что бы ты ни делал, Ник, не сходи со своего пути.
Ник положил руку на ручку, затем остановился.
«А если я ошибаюсь?»
«Я должен верить себе».
Каждое путешествие начинается с простого шага. Открыв дверь, он вошел и пока дверь закрывалась, стоял, набираясь решимости.
Как только щелкнул замок, солнечное небо над ним сотряс гром. Заклубились темные облака, окрашивая небо в темно красный цвет. Кроваво-красный. Не утратив решимости, Ник пошел вперед по пустому полю, которое стало бледнеть и превратилось в Новый Орлеан…
Оглядевшись, он нахмурился.
– Я знаю это место.
Это была улица Норс Робертсон, которая заканчивалась у моста Норс Клэйрборн Девятого округа. Когда он был ребенком, он, Тайри и Майк играли здесь. Бабушка Тайри жила в маленьком беленьком домике в конце дороги, где мостовая резко обрывалась в нескольких ярдах от дамбы. Высокая и крупная, бабушка Тайри часто сидела на веранде в кресле-качалке и шелушила бобы или вязала, или обмахивалась большим старым веером с Иисусом, который она взяла в церкви, присматривая за ними. И она часто кричала:
«Держите свои безбожные задницы подальше от неприятностей».
Они играли с мячом рядом с дамбой, или представляли себя исследователями пустынных мест на огромном пустом участке земли через улицу. Так или иначе, было приятно сидеть и есть печенье, которое бабушка Тайри пекла им по воскресеньям. И каждый раз, когда она приносила им новую порцию, то говорила:
