Мэгги Стивотер - Мэгги Стивотер Превращение
Я поежилась от пронизывающего ветра и поняла, что он имеет в виду. Мне не слишком хотелось, чтобы он сейчас превращался в волка, поэтому я взяла его за локоть и подтолкнула к боковой двери, которая вела прямо на площадку второго этажа.
— Сюда.
Когда я закрыла за ним дверь, он весь дрожал. Мы находились на лестничной площадке размером со шкаф. Он присел и одной рукой оперся о стену; секунд десять я выжидала, не снимая ладони с дверной ручки на тот случай, если он все-таки превратится в волка и придется его выпускать.
Наконец он распрямился; от него разило волком, но внешне он был человеком.
— Первый раз старался не превратиться в волка, — сказал он, развернулся и зашагал вверх по лестнице, не дожидаясь моих указаний, куда идти.
Я двинулась за ним по узкой лестнице; в темноте я различала лишь его руку на шатких перилах. Меня охватило ощущение, что мы с ним неумолимо неслись навстречу друг другу, как готовые столкнуться автомобили, но вместо того, чтобы ударить по тормозам, я давила на газ.
Очутившись на площадке, Коул заколебался, но я не сомневалась. Я взяла его за руку и повела за собой наверх, в мансарду, где была моя комната. Он пригнулся, чтобы не удариться головой о скос крыши, и я, обернувшись, обхватила его за шею, прежде чем он успел выпрямиться.
От него безумно пахло волком; в моем сознании этот запах сплелся в странную комбинацию Сэма, Джека, Грейс и дома Бека, но мне было все равно, потому что его губы были лучше любого наркотика. Я целовала его, и в голове не было ни одной мысли, лишь его жаркое дыхание на моих губах и его руки на моей разгоряченной коже. Каждая клеточка моего тела звенела, жила ослепительной жизнью. Я не могла думать ни о чем, кроме той жадности, с какой он отвечал на мои поцелуи.
Где-то далеко внизу что-то загрохотало. Папаша за работой. Впрочем, все это происходило где-то на другой планете, не на той, где сейчас были мы с Коулом. Если его губы перенесли меня так далеко от моей настоящей жизни, куда унесет все остальное? Я просунула руки под пояс его джинсов, неловкими пальцами расстегнула пуговицу. Коул закрыл глаза и негромко ахнул.
Я оторвалась от него и попятилась к постели. При одной мысли о том, как он своей тяжестью прижмет меня к ней, сердце зачастило и понеслось куда-то со скоростью миллион миль в час.
Коул остался стоять.
— Изабел, — начал он.
— Что? — отозвалась я.
И снова я хватала ртом воздух, а он едва ли стал чаще дышать. Я вспомнила, что после утренней пробежки так и не успела ни подправить макияж, ни привести в порядок прическу. В чем дело? Я приподнялась на локтях; меня всю трясло. Внутри колыхалось что-то такое, определения чему я сама не могла бы дать.
— Что такое, Коул? Давай, колись.
Он продолжал молча смотреть на меня, стоя в расстегнутых джинсах и прижав к бокам сжатые кулаки.
— Я не могу.
Я скользнула взглядом по его ширинке и саркастически обронила:
— А с виду и не скажешь.
— Я имею в виду, что не могу больше так поступать.
Он застегнул джинсы, не сводя с меня глаз.
Лучше бы не смотрел. Я отвернулась, чтобы не видеть выражения его лица. Оно казалось снисходительным, и не важно, хотел он того или нет. И все, что бы он сейчас ни сказал, тоже показалось бы мне снисходительным.
— Изабел, — продолжал он. — Не злись. Я хочу. Я правда очень хочу.
Я ничего не сказала. Я рассматривала перышко из подушки, каким-то образом очутившееся на лавандовом покрывале.
— Господи, Изабел, ты только все усложняешь. Я пытаюсь вспомнить, как это — быть приличным человеком, понимаешь? Пытаюсь вспомнить, кем я был до того, как стал сам себе невыносим.
— Как, неужели ты тогда не трахался? — процедила я. Крупная слеза выкатилась у меня из глаза.
Я услышала шорох и вскинула глаза; он стоял лицом к окну со скрещенными на груди руками.
— По-моему, ты сама говорила, что бережешь себя для мужа.
— Какое это имеет значение?
— Не нужно тебе со мной спать. Неужели ты хочешь, чтобы твоим первым мужчиной стал чокнутый певец? Ты потом будешь всю жизнь себя за это ненавидеть. С сексом так бывает. В этом ему нет равных. — В его голосе послышалась горечь. — Ты хочешь забыться и ничего не чувствовать, и примерно на час тебе это удается. Но потом становится только хуже. Поверь мне.
— Ну да, ты же у нас спец.
Еще одна слеза скатилась по моей щеке. В последний раз я плакала, когда умер Джек. Больше всего мне сейчас хотелось, чтобы Коул ушел. Если я и допускала, что кто-то может стать свидетелем моих слез, это был определенно не Коул Сен-Клер, король вселенной.
Коул обеими руками оперся о подоконник; последние отблески дня играли у него на лице.
— Я изменял моей первой девушке, — произнес он, не глядя на меня. — Много раз. На гастролях. Когда я вернулся, мы поругались из-за какого-то пустяка, и я признался, что изменял ей с таким количеством девиц, что перестал даже запоминать их имена. Сказал, что теперь, когда мне есть с чем сравнивать, я понял, что в ней нет ничего особенного. Мы расстались. Вернее, я ее бросил. Она была сестрой моего лучшего друга, так что я фактически вынудил их сделать выбор между мной и друг другом. — Он рассмеялся жутким безрадостным смехом. — А теперь Виктор бегает где-то по лесу в волчьем обличье. Вернее, в обличье человека, который все время превращается в волка. Отличный из меня друг.
Я ничего не ответила. Мне плевать было на его этический кризис.
— Она тоже была девственницей. — Коул наконец-то взглянул на меня. — И теперь она меня ненавидит. И себя тоже. Я не хочу, чтобы то же самое случилось с тобой.
Я в упор посмотрела на него.
— По-моему, я не просила тебя о помощи. И не за тем звала тебя сюда, чтобы ты мне тут проповедовал. Я не просила тебя спасать меня от меня самой. И от тебя тоже. По-твоему, я совсем слабачка? — На миг мне показалось, что я не смогу произнести это вслух, но все-таки смогла. — Надо было плюнуть на тебя, и кончал бы с собой на здоровье!
И снова у него на лице появилось то выражение, то самое выражение. Казалось бы, я должна была задеть его за живое, но его лицо… оно не выражало ровным счетом ничего.
Слезы оставляли на моих щеках горящие дорожки, щипали подбородок. Я и сама не понимала, что оплакиваю.
— Ты не такая, — сказал Коул устало. — Поверь мне, я повидал достаточно девиц, чтобы разбираться в этом. Послушай, не надо плакать. Ты не из тех, кто плачет.
— Да? И из каких же я тогда?
— Я расскажу тебе, когда сам пойму. Только не плачь.
Из-за этих его постоянных «не плачь» мне вдруг стало совершенно невыносимо, что он оказался свидетелем моих слез. Я закрыла глаза.
