Мэгги Стивотер - Мэгги Стивотер Превращение
«Пожалуйста, — взмолился я про себя. — Пожалуйста, пусть это будет просто сверхъестественное сходство. Только бы не оказалось, что Бек инициировал звезду».
Я открыл глаза, но Коул никуда не делся. А позади него, не в фокусе, потому что камере было дело лишь до Коула, виднелся Виктор.
Я медленно вернулся в студию; они слушали еще одну дорожку, которая оказалась даже лучше последней. Но внезапно все это стало казаться мне страшно далеким от моей жизни. От моей настоящей жизни, которая подчинялась падению и подъему температуры даже теперь, когда человеческая кожа надежно держалась на мне.
— Дмитра, — позвал я, и она обернулась. Грейс тоже вскинула голову и нахмурилась чему-то такому, что уловила в моем голосе. — Как звали солиста «Наркотики»?
Я уже получил все необходимые доказательства, но хотел, чтобы кто-нибудь произнес это вслух, потому что отказывался в это верить.
Губы Дмитры дрогнули в улыбке, в лице появилась мягкость, которой мы не видели за все время, что провели в студии.
— Ох, это был потрясающий концерт. Он, конечно, совершенно ненормальный, но эта группа… — Она покачала головой, потом вспомнила, что я задал вопрос. — Коул Сен-Клер. Он уже много месяцев как пропал без вести.
Коул.
Коула зовут Коул Сен-Клер.
А я-то думал, это мне с моими желтыми глазами трудно скрыться.
Выходит, тысячи глаз сейчас высматривают его, только и ждут возможности его узнать.
А когда найдут его, найдут и нас.
36
— Куда тебя отвезти? Обратно к дому Бека?
Мы сидели в моем джипе; я оставила его в самом дальнем углу стоянки, чтобы какой-нибудь недоумок не задел его дверью своей машины. Я старательно не смотрела на Коула, но он казался таким большим, самим своим присутствием заполнял куда больше места, чем занимало его тело физически.
— Не надо, — произнес Коул.
Я покосилась на него.
— Чего не надо?
— Делать вид, как будто ничего не произошло, — сказал он. — Задай мне вопрос.
Дневной свет стремительно угасал. На западе поперек неба пролегла длинная черная туча. Впрочем, дождя нам не полагалось. Только плохая погода на его пути в другие места.
Я вздохнула. Не уверена, что мне хотелось о чем-либо спрашивать. Мне казалось, что знать будет труднее, чем не знать. Впрочем, нельзя упрятать джинна обратно в бутылку, если он оттуда уже выбрался.
— А это что-то изменит?
— Я хочу, чтобы ты знала, — сказал Коул.
Теперь я посмотрела на него в упор, на его опасно красивое лицо, которое даже в этот миг взывало ко мне, сладко и тревожно: поцелуй меня, Изабел, растворись во мне. Оно было грустным, это лицо, надо было лишь научиться правильно на него смотреть.
— Правда?
— Я должен знать, известно ли кому-нибудь кроме десятилетних соплюх, кто я такой, — сказал Коул. — Или мне придется на самом деле покончить с собой.
Я метнула на него испепеляющий взгляд.
— Будем играть в угадайку? — осведомилась я и, не дожидаясь ответа, вспомнила про его ловкие пальцы и смазливое лицо и предположила: — Клавишник в мальчиковой группе.
— Солист «Наркотики», — произнес Коул.
Я молчала, ожидая услышать слово «шутка».
Но оно так и не прозвучало.
КОУЛЕе лицо даже не дрогнуло. Наверное, моей целевой аудиторией и в самом деле были младшие школьники. Все это очень удручало.
— Не смотри на меня с таким видом, — сказала она. — Если я не узнала тебя, это еще не значит, что я никогда не слышала твоих песен. Они же играют из каждого утюга.
Я промолчал. А что тут было говорить? На протяжении всего этого диалога меня не покидало ощущение дежавю, как будто я с самого начала знал, что такой разговор состоится здесь, в ее машине, унылым ненастным днем.
— Что? — Изабел подалась вперед и взглянула мне прямо в лицо. — Что? Думаешь, мне есть какое-то дело до того, что ты рок-звезда?
— Дело не в музыке, — сказал я.
Изабел ткнула меня пальцем в сгиб локтя, там, где виднелись следы инъекций.
— Дай угадаю. Наркотики, девочки, сквернословие. О чем из этого ты мне еще не рассказывал? Сегодня утром ты голышом лежал передо мной на полу и твердил, что хочешь покончить с собой. И ты думаешь, что после того, как я узнала, что ты солист самой «Наркотики», что-то изменится?
— Да. Нет.
Я не понимал, что ощущаю. Облегчение? Разочарование? Чего я ожидал от нее?
— Что ты хочешь от меня услышать? — допытывалась Изабел, — «Ты меня испортишь, а ну вылезай быстро из моей машины»? Слишком поздно. Я и сама могу кого хочешь испортить.
При этих словах я рассмеялся, хотя и со скверным чувством, потому что понимал — она воспримет мой смех как оскорбление, и не важно, что на самом деле я и не думал ее оскорблять.
— Поверь мне, это не про меня. Я спускался в такие тесные и грязные кроличьи норы, какие тебе и не снились. И я не раз затаскивал с собой в эти норы других, и больше они оттуда не возвращались.
Я был прав. Ее задело за живое. Она решила, что я считаю ее наивной.
— Я не пытаюсь разозлить тебя. Просто предупреждаю. Своей славой я куда больше обязан этому, чем моей музыке. — Ее лицо застыло, и я решил, что мне удалось до нее достучаться. — Я, видимо, совершенно не способен принять решение, которое не было бы своекорыстным абсолютно во всех отношениях.
Теперь Изабел разразилась смехом, и этот пронзительный жестокий смех прозвучал так самоуверенно, что я завелся. Она дала задний ход.
— Интересно, когда ты наконец скажешь мне что-нибудь такое, чего я не знала бы и без тебя?
ИЗАБЕЛЯ привезла Коула к себе, прекрасно понимая, что это плохая идея, — возможно, именно поэтому и привезла. Пока мы ехали, наступил ослепительный вечер, почти вульгарный в своей красоте. Небо полыхало тем оттенком розового, какой я видела только здесь, на севере Миннесоты.
Мы вернулись в то место, где впервые встретились, только теперь я знала, как зовут его, а он — меня. Перед домом стояла машина — отцовская дымчато-голубая «БМВ».
— Не беспокойся, — сказала я и, остановив машину на другой стороне круговой дорожки, поставила ее на тормоз. — Это мой папаша. Сегодня выходной, так что он будет сидеть у себя в подвале в обнимку с бутылкой чего-нибудь покрепче. Он даже не узнает, что мы дома.
Коул ничего не сказал, лишь молча вышел из машины на холодный воздух. Он потер ладони одна о другую и посмотрел на меня. В сумерках глаза у него казались темными и непроницаемыми.
— Поторопись, — сказал он.
Я поежилась от пронизывающего ветра и поняла, что он имеет в виду. Мне не слишком хотелось, чтобы он сейчас превращался в волка, поэтому я взяла его за локоть и подтолкнула к боковой двери, которая вела прямо на площадку второго этажа.
