Жена хозяина трущоб (СИ) - Семенова Лика

Венчание свершилось — остальное теперь было пустой формальностью. Я безжизненно смотрела, как Франциск благословлял кольца, как Марко одевал мне на безымянный палец кусок увесистого золота, повторяя за священником протокольную фразу. Свое кольцо он одел сам, не акцентируя на этом внимание.

У меня плыло перед глазами от мысли о том, что все кончено — я стала его законной венчанной женой. И не было теперь защиты ни у людей, ни у бога. Я с ужасом наблюдала, как руки моего мужа поднимают вуаль — последнюю мифическую преграду между ним и мною. Будто чтобы скорее заявить свои права, Марко притянул меня к себе и впился в губы. Я хотела дернуться, но вовремя опомнилась — теперь не имела право, тем более, на глазах у всей Кампанилы.

Теперь я — его жена.

Жена.

Этот жадный бесстыдный поцелуй никак не походил на обрядовый, на который, зная набожность своего кошмарного мужа, я надеялась. Он едва не уложил меня на пол на глазах у толпы. Я отстранялась, но он лишь наклонялся, буквально насилуя языком, не позволяя вдохнуть. Я закрыла глаза, чтобы не видеть его изуродованное лицо, но слышала тяжелое дыхание с горьким шлейфом вонючего табака.

Наконец, Марко чуть отстранился, прошипел мне в лицо:

— Я запомнил твое молчание, София.

Я похолодела, будто потерялась в пространстве. Если бы не тиски его рук, я бы упала. Наконец, мой муж выпрямился, и я услышала оглушительные аплодисменты, разносящиеся под сводами церкви. Зрители ликовали, будто только что посмотрели умопомрачительный спектакль. Разумеется, для них всех это и было спектаклем. Праздником с горами еды и морем выпивки. Сегодня надерется до дерьма вся Кампанила. Будут славить это чудовище и желать нам кучу детей. От этих мыслей едва не стошнило. Даже теперь я не могла поверить, что все кончено.

Я чувствовала себя помешавшейся. Будто в наркотическом бреду видела, как подошла со своей кошмарной башней тетка Марикита, что-то несла про счастье, почитание мужа и взаимную любовь. Лицемерная стерва! Чмокала меня в щеку своими вымазанными губами, с еще большим жаром троекратно целовала моего новоиспеченного супруга. Скалилась, жеманничала, закатывала глаза. Потом были еще какие-то люди. Много людей. От чудовищного напряжения я почти не различала лиц. В голове шипел голос Марко: «Я запомнил твое молчание, София».

Я содрогнулась всем телом, когда прямо над головой раздался оглушительный колокольный звон. Марко ухватил меня под локоть и под неумолкающие аплодисменты поволок к выходу из церкви.

Глава 8

На паперти меня ослепило солнцем. Со всех сторон картечью посыпались пшеничные зерна вместе с традиционными выкриками, желающими счастья новобрачным. Псы Марко швыряли в толпу мелкую наличку и с довольными рожами наблюдали, как люди дерутся за монеты. Меня затолкали в тот же кабриолет, на котором я приехала, но теперь вместо тетки и моей дорогой Джинни рядом сидел мой кошмарный муж. Он приветствовал толпу, лениво подняв руку. Щурился на солнце и, наконец, надел темные очки.

Теперь я не видела его изуродованный глаз. Впрочем, я и не смотрела. Положила букет себе на колени и разглядывала цветы, словно никогда не видела. Не знаю, о чем я думала. Это был какой-то белый шум. Я даже не сразу поняла, что машина тронулась и уже выезжала с церковного двора. Еще немного времени, пока мы будем объезжать Кампанилу… Но время невозможно остановить совсем. Ночь неумолимо близилась, и я отчетливо понимала, что теперь ничто в целом свете не сможет меня спасти. Джинни говорила, что все можно перетерпеть. Но сейчас для меня это было не просто надругательством над телом. Чем-то большим, что я и сама не могла объяснить. Казалось, я перестану существовать, перестану быть собой. Стану безвольной тенью, которая живет в бесконечном страхе. Меня не будет.

Марко не любил меня — я прекрасно это понимала. Он не способен на любовь. Я ее и не ждала. Я ее не хотела. Осталось лишь надеяться, что игра в законный брак ему очень быстро надоест, и он вернется к своим шлюхам. Одна… Пять… Десять… Как можно больше, лишь бы он даже не вспоминал обо мне. Но это все потом, слишком далеко. Даже ребенок, получая новую игрушку, поначалу увлечен. На день или на час — не слишком важно. Это что-то вроде инстинкта. Я бы все отдала за жесткую монтажную склейку, вырезающую кусок из жизни.

— Ты решила унизить меня, София?

Я не сразу поняла, что услышала его голос. Ровный, тихий, равнодушный, и оттого пугающий до озноба. Я напряглась, замерла. Как сидела, опустив голову, так и не шелохнулась.

— Ты язык проглотила? — Он прошипел сквозь зубы, едва сдерживался. — Подними голову.

Голову подняла не я — какое-то первобытное звериное чутье, инстинкт самосохранения.

— Смотри на меня.

Будто под гипнозом, я подняла глаза. Видела собственное искаженное отражение в стеклах его темных очков.

— Ты вздумала унизить меня прилюдно?

Я едва разомкнула губы:

— Нет.

Ужасно боялась, что он схватит или ударит, но Марко внешне казался невозмутимым. Даже не забывал время от времени вскидывать руку, приветствуя людей.

— Я не спущу ни малейшей попытки пошатнуть мой авторитет. Тем более, тебе. Ты — моя жена. Ты не имеешь права идти против меня даже взглядом. Вдали от чужих глаз можешь делать что угодно, если осмелишься. Но если я замечу на людях хоть один скорбный вздох — ты пожалеешь об этом. — Он облизал губы: — Улыбайся. Мои люди должны видеть, что ты счастлива.

Я сидела, словно замороженная. Тело не слушалось. Я хотела улыбнуться, но не могла, будто была поражена нервная система.

Его огромная тяжелая ладонь легла мне на колено, словно положили булыжник. Марко видел, как я содрогнулась.

— Я велел улыбаться.

Через чудовищное усилие уголки моих губ поползли вверх. Это было похоже на спазм. На гримасу. Я с ужасом чувствовала, как он перебирает пальцами на моем колене, медленно задирая платье. Уже показалась кромка атласа, и рука Марко коснулась моей голой кожи. По-хозяйски погладила, сжала. И поползла наверх, под юбку, обжигая внутреннюю сторону бедра. К счастью, этого никто не видел, но сейчас это было не важно. В ушах запекло, зазвенело. Я не выдержала, попыталась сжать колени.

— Пожалуйста, не надо.

Он не шелохнулся, рука неумолимо ползла выше, с нажимом.

Я дернулась:

— Пожалуйста…

Марко стиснул пальцы так, что я едва не закричала.

— Разве я не могу трогать собственную венчанную жену? Здесь… — Его пальцы поддели белье: — И здесь? Отвечай, София?

Я молчала, нервно сглатывая ком в горле. Его палец терся между ног, и я горела от стыда.

— Отвечай! — он был в ярости. Тряхнул меня: — Ну?

Я едва разомкнула губы:

— Имеешь…

— Не слышу.

Я даже зажмурилась:

— Имеешь.

— Расставь ноги.

Не знаю, как я это сделала. С трудом отодвинула ногу, будто прыгала в пропасть. Не помня себя. Но Марко неожиданно убрал руку. Отвернулся.

— Я не собираюсь ничего вымаливать или просить. Это понятно? Ты моя жена. Ты должна дать все, что я хочу. И когда хочу. Это отныне твой долг. Единственный. Ты меня услышала?

Я дрожащими пальцами оправила юбку:

— Да.

— Очень надеюсь. А теперь — улыбайся.

Глава 9

Мы объезжали Кампанилу почти до самого вечера. Все крысиные углы, где выпивка лилась рекой. Почти везде Марко выходил из кабриолета и пил с людьми. Я оставалась в машине и просто ждала, когда он вернется. Людям до меня не было никакого дела — все выслуживались перед моим мужем. А я молилась только о том, чтобы он напился так, что рухнул замертво. Или хотя бы беспробудно уснул. Но мечты были несбыточными — все знали, что он мог пить бесконечно. Осталось лишь догадываться, какое ракетное топливо надо подать, чтобы он упал.

К дому мы подъезжали уже в сиреневых сумерках. Я никогда не была здесь, видела лишь издалека. Не дом — целое поместье из желтого камня на утесе у самого Разлома, обнесенное высоким забором со смотровыми вышками. Даже сейчас на них стояли вооруженные люди. От аэрокаров была натянута мерцающая магнитная сеть. Все это мало напоминало жилой дом. Скорее, военную базу или тюрьму. Мою тюрьму. И сейчас, въезжая в огромные глухие ворота, я как никогда отчетливо понимала, что за забор он меня не выпустит.