Жена хозяина трущоб (СИ) - Семенова Лика

Вся обсаженная кипарисами дорога к поместью и внушительный внутренний двор были подсвечены фонарями, меж которых трепыхались на ветру праздничные гирлянды. Впереди виднелись длинные накрытые столы, за которыми сидел народ. Им велели не ждать новобрачных — пировать. Даже издалека я различила уродливую башню тетки Марикиты рядом с белой пирамидой десерта и маленькое розовое пятно платьица Джинни, сидевшей рядом с пустым местом — с моим местом. Справа светилась разноцветными огнями эстрада, и пел какой-то коллектив, в котором солировал густой женский голос. Артисты были явно с «той» стороны. У нас таких не знали.

Кабриолет опустился на землю. Марко вышел и предложил мне руку. Я не могла ее не принять. Думала, он схватит до ломоты, как в церкви, но все оказалось совсем иначе. Он даже не сжал пальцев и тут же отстранился. Он понимал, что я пойду за ним, как привязанная собачонка, потому что у меня нет выбора, и, кажется, наслаждался этим. Он давно снял свои темные очки, и теперь я снова видела его изуродованное лицо и прикрытый рассеченный глаз. И все равно не могла вообразить, что отныне буду видеть это ужасное лицо ежедневно.

Мы прошли к столу. Здесь собрались самые приближенные люди моего мужа. Все, как один, отпетые мерзавцы, которые, не раздумывая, хватаются за нож или пистолет. Они по-свойски обнимали своего патрона, хлопали по спине, жали руку. В мою сторону лишь учтиво кивали, и я буквально кожей чувствовала стену, которая мгновенно вырастала между мной и этими мужчинами. Для них для всех я перестала быть женщиной — теперь я была женой их главаря. Чем-то, чего лучше никак не касаться. Меня будто вычеркнули.

Я опустилась на свой стул, даже не поднимала головы. Маленькая ледяная ручка Джинни юркнула мне на колени, поймала мою ладонь, легонько сжала в знак поддержки. Джинни чуть склонилась, чтобы это не бросалось в глаза:

— Ты как? — шепот был едва различим за гудением ансамбля и гулом голосов.

Я едва заметно кивнула:

— Хорошо. Все хорошо.

Но хорошо не было, и она это прекрасно понимала. Сжала мои пальцы еще сильнее:

— Он разозлился?

Я даже усмехнулась. Прекрасно поняла, о чем она — о молчании в церкви.

— Да.

— Сильно?

Я снова усмехнулась:

— Разве это теперь имеет значение?

И тут влезла тетка Марикита, которая вдруг решила прочитать мне нотацию о почитании мужа. Но наш разговор она не могла слышать — просто совпало. Она была пьяна в задницу, едва ворочала языком. Ее кошмарная башня покосилась, съехала набок, цветы давно завяли и повисли тряпками. Рядом с ней сидел один из людей Марко. Поджарый мужик лет пятидесяти в расстегнутой до пупа черной рубашке. Но смотрел на нее осоловелыми глазами так, словно толстуха была королевой красоты. И та от меня отстала. Кажется, спать сегодня она будет не одна…

Джинни забрала с моих колен букет, поставила в фужер на столе:

— Поешь, Софи. Ты ведь с утра ничего не ела. Так можно заболеть.

Она, не спрашивая, положила мне в тарелку какой-то яркий салат и кусочек печеного мяса.

— Ешь. Мясо очень вкусное.

Я взяла, было, вилку, но поняла, что попросту кусок не полезет в горло. Отложила прибор:

— Не могу.

— Надо. Голова закружится.

Джинни была права — я уже неоднократно замечала перед глазами серебристые «мушки». И втайне надеялась упасть в обморок. Может, тогда сегодня меня оставят в покое. Но, тут же, осознавала, что наступит завтра. А потом — послезавтра. И так до бесконечности. Можно будет сойти с ума уже от одного этого ожидания. Лучше покончить единым разом, чтобы все это скорее осталось в прошлом. И будет даже лучше, если я буду измотана. Так будет безразличнее.

Я буквально кожей почувствовала, что мой муж подошел и стоит за спинкой моего стула. И внутри все съежилось. А если он не хочет ждать ночи? Если решил увести меня прямо сейчас?

Краем глаза я заметила, что он подошел к стулу Джинни, положил руку ей на плечо. Нарочно сказал так, чтобы я услышала:

— Проследи, чтобы моя жена нормально поела. А то у нее не хватит сил даже раздвинуть ноги.

Глава 10

Все они, действительно, веселились. Так, будто собирались к утру сдохнуть. Марко казался довольным. Он сидел по левую руку от меня и жадно ел, щедро заливая все это ведрами крепкого пойла. Судя по всему, он предпочитал простую водку. Но мне кусок не лез в горло. Я жевала мясо, будто сухой безвкусный картон, который просто невозможно проглотить. Потом подносила к губам салфетку и тайком сплевывала. Запивала простой водой. Не думаю, что мой муж этого не замечал, но теперь все казалось такой мелочью… Мне тоже хотелось надраться. До беспамятства.

Приглашенные беспрестанно говорили тосты, громко хохотали, перебрасывались грубыми непристойностями, которым совсем не место за столом. Над Марко без стеснения подшучивали его же халуи. И он оглушительно смеялся. Как я поняла, сегодня им разрешалось. Это было словно какой-то особой степенью родства или привилегией из ряда вон. Сальные шутки, матерная брань, визг молоденьких официанток в коротких черных юбочках. Их лапали без зазрения совести, будто так и надо. И не обращали внимания на робкие протесты. Кажется, немного попозже официантки станут еще и шлюхами… если уже не совмещали. Здесь, попробуй, откажи… понимая, что ничем хорошим не обернется. За столом было слишком мало женщин и слишком много пьяных мужчин, привыкших к вседозволенности. К счастью, никто не зарился на Джинни — я смертельно этого боялась. Но, если они подопьют еще — им станет все равно. И Джинни сойдет. И я чувствовала какую-то необъяснимую вину за то, что она вынуждена была сидеть здесь. Я бы хотела отослать ее домой, подальше, но не находила в себе сил. Это значило остаться совсем одной.

А вот тетка Марикита веселилась с огоньком. Давно выползла на импровизированную танцевальную площадку, прихватив своего престарелого кавалера, и обжималась, никого не стесняясь. Едва не раздевалась. Только от разнузданных энергичных танцев ее пирамида съехала еще ниже и покачивалась от каждого движения. Мужик хватал ее за все места, а тетка лишь улыбалась и всячески поощряла.

Марко поднялся из-за стола, и я замерла в ужасном ожидании. Но он снял пиджак, повесил на спинку стула. Остался в белоснежной хрустящей рубашке. И его странная уродливая голова казалась инородной, прилепленной. Он будто пытался нацепить чужую личину. Приличную. Мой муж пристально посмотрел на меня, но промолчал, тут же, отвернулся, взял свою рюмку и пошел куда-то в конец стола. Кажется, лично пить с каждым из гостей. Еще немного времени… И я уже не могла ответить: плохо это или хорошо. Я была измучена, будто не спала несколько дней.

Джинни отложила вилку, тронула под столом мою руку, сжала:

— Ты не забыла про Черную Деву? Не забудь, слышишь?

Я не сразу поняла, что она сказала:

— Что? — Потом опомнилась: — Да, помню. Но я не думаю, что он меня выпустит. Сейчас я в этом почти уверена.

Джинни напряглась:

— Что-то случилось, пока вы объезжали Кампанилу?

Я рассеянно покачала головой:

— Нет… Что еще может случиться? Все уже случилось. Не думаю, что может быть хуже, чем есть. Но я уже ни на что не надеюсь. — Я накрыла ее руку своей: — Если не будет вестей, просто думай, что у меня все хорошо. Так будет лучше.

Джинни в ужасе отшатнулась:

— Софи…

Я какое-то время молчала, слушая, как надрывается певица. Тетка Марикита заскакала на танцполе настоящим козлом, и ее впечатляющая грудь подпрыгивала в такт. Я вновь посмотрела на Джинни:

— И у тетки лучше ничего не спрашивай обо мне. Еще нажалуется. Не хватало, чтобы у тебя были неприятности.

Джинни нахмурилась:

— За что? За спрос? Брось. Он, конечно, — она замялась, понизила голос, — ублюдок… Но что такого ужасного, если спросить? Мы ведь подруги.

Я не ответила. Что тут отвечать? Да и Джинни сама все понимала. Какое-то время мы сидели молча. Я пила воду, глядя в собственную тарелку. Не решилась налить ничего покрепче, потому что кругом были глаза. Слишком много глаз. Подруга цедила вино и изредка что-то ела. Представлялось, что мы так много скажем друг другу напоследок… чтобы немножко хватило впрок. А на деле обеим было невыносимо. И слова куда-то делись.