Забыть оборотня за 24 часа (СИ) - Россо Виктория

— Я хочу, чтобы ты ушел и больше не возвращался, — Тина почти шепчет, боясь, что голос сорвется и выдаст её окончательно. — Просто. Уйди.

Ноа молчит. Смотрит пристально и молчит. Для него словесная тишина — привычное дело, но в этот раз тишина болезненная и мучительная.

Тина отводит взгляд к окну и тщетно пытается унять дрожь во всем теле. Такое ощущение, будто на неё вылили ушат ледяной воды или окунули полностью в холодное озеро. Паническая атака плывет по этому озеру, приближаясь всё ближе и ближе.

— Ей плохо, ты разве не видишь? — Мэттью указывает рукой в сторону Тины. — Она попросила тебя уйти. Сделай ради неё хотя бы это.

Ноа тяжело дышит, не сводя с Тины глаз. Она чувствует этот взгляд, но не может передать словами, как сильно он придавливает своей тяжестью к больничной койке. Спустя несколько секунд Ноа уходит. Перед тем, как захлопнуть дверь, он с силой ударяет кулаком о стену, выплескивая накопившиеся эмоции. Тина вздрагивает. Она осторожно поворачивается, замечая глубокую вмятину возле дверного косяка. Бежевая краска покрылась трещинами, опадая на пол небольшими кусками, а медицинский плакат, висящий рядом, покачивается от остаточной волны.

Ребра скручивает спазмом от слишком глубокого и резкого вдоха, поэтому Тина, не стесняясь, издает мучительный стон.

— Подруга, ты как? — Мэттью мгновенно оказывается рядом и кладет руки на её плечи, начиная вытягивать боль. Еще одна отличная способность оборотней, которая как никогда кстати. — Все будет хорошо, слышишь? Я помогу.

— Мэттью, — Тина смотрит на оборотня озлобленным взглядом, — пожалуйста, заткнись.

Фраза, которая преследует Тину уже целые сутки, вызывает тошноту легче, чем сотрясение. Эти три слова хочется забыть, вырвать из воспоминаний и никогда больше не слышать. Ей и так уже нечем блевать.

Предательство сломало. Вывернуло наизнанку, лишило внутреннего стержня, опоры. Измена Ноа разбила на миллиард частей. Нихрена хорошего уже не случится.

— Хочешь, чтобы я зашел позже? — Мэттью поджимает губы, а Тина вновь чувствует себя последней сукой.

Она молча кивает, накрывается одеялом по самые уши и дожидается исполнения просьбы. Мэттью уходит через шесть секунд — мозг отсчитывает их автоматически. Просто так, чтобы заполнить внутреннее безмолвие.

Сегодня Тина принимает окончательное решение: она сделает это, пойдет в «Амнезию» и сотрет из своей памяти всё, что связано с Ноа Васкесом.

К черту воспоминания. Тина просто — напросто сдохнет, если воображение еще раз подкинет красочные картины Ноа, ритмично трахающего темноволосую шлюху.

Так будет лучше. Нет оборотня — нет проблем.

***

Видеть Уиттмора в своей палате очень странно и неожиданно, тот решается на визит лишь спустя четыре дня. Финн стоит в дверях, прячет руки в карманы летних шорт и оглядывается по сторонам, в то время как Тина полулежит на больничной койке, упираясь спиной в подушку у изголовья. На коленях расположен ноутбук, а в руке зажат бумажный стакан из Старбакса с карамельным латте.

Джон ушел буквально пять минут назад — Тина выпроводила его домой, уверив, что отцу необходим отдых. Воспользовавшись одиночеством, она принялась редактировать последнюю фотосъемку, которую сделала в одном из парков Гарден Хиллс. На снимках были изображены маленькие дети, обнимающие своих матерей. В тот день даже не приходилось выискивать нужный материал — послеобеденное время субботы всегда собирало вокруг небольшого пруда очень много счастливых семей.

Тина закрывает крышку ноутбука и, отложив его на прикроватный столик, неуверенно крутит в руке стакан. О чем можно разговаривать с Финном Уиттмором? О походах в магазин? Брендовой одежде? Стилистах? Тина в этих вопросах полный профан.

— Слушай, Финн, если ты пытаешься спросить о моем самочувствии, то придется сделать это вслух, — Тина усмехается и едва заметно морщится от дискомфорта. — А я вслух отвечу, что мне больше жаль твою тачку, нежели свои ребра.

— Что за хрень ты несешь? — Финн проходит в палату и плюхается в кресло рядом с кроватью.

Тина прилично удивлена. Как она вообще удостоилась внимания этого заносчивого придурка?

— Причем тут моя тачка?

— Ну, по крайней мере, за свои ребра мне не нужно выплачивать кругленькую сумму. Когда твой отец собирается выставить счет?

— Не знаю, возможно… никогда? — Уиттмор выглядит подозрительно довольным. — Я попросил его замять это дело.

— С каких пор ты занимаешься благотворительностью? — Стакан приходится поставить рядом с ноутбуком, чтобы не опрокинуть его на себя. Еще недавно она был полностью уверена, что заветная бумажка с расценками на верном пути к отцовскому дому. — Я сама выскочила под твои колеса, разве это не отличный повод окунуть меня мордой в грязь

У Тины не складывается два плюс два, как бы та ни старалась. Она мало общалась с Уиттмором в старшей школе, изредка сталкиваясь с ним на общих лабораторных работах, но даже по этим смутным данным раздутое эго парня обязано занимать всё свободное пространство в этой комнате.

— Тина, я могу окунуть тебя мордой в грязь и без всякого повода, — Финн поднимается с кресла, нервно одергивает белоснежное поло и направляется к выходу.

— Зачем ты вообще приходил? — удивляется Тина, пытаясь осмыслить новую информацию.

— Мимо проезжал, — бросает тот, выходя из палаты.

Тина провожает его взглядом, совершенно теряя смысл происходящего. Что это, черт возьми, сейчас произошло?

***

Мэттью заходит к ней каждый вечер, после подработки в ветеринарной клинике мистера Ченя.

Ноа заходит к нему каждую ночь, пока Тина крепко спит.

Она не знает об этом, а Мэттью не рассказывает, что отчетливо улавливает запах другого оборотня. Их разговоры проходят в основном на отвлеченные темы: о грядущем окончании колледжа, о дальнейших планах, о Каре и о фотографиях. Тина делится с другом своими мечтами — устроить выставку в местном художественном музее, а Мэттью размышляет о возможной карьере ветеринара и о том, когда сделает Каре предложение руки и сердца.

Мэттью не говорит о Ноа — Тина не говорит, как сильно по нему скучает.

Всё идет своим чередом: ребра постепенно заживают, отдаваясь вполне терпимой болью; голова не напоминает вареную тыкву, позволяя исключить из ежедневного рациона лишнюю горсть таблеток; царапины на лице и руках заживают, а небольшая рана на затылке — врачей абсолютно не беспокоит, как и саму Тину.

Из больницы обещают выписать уже завтра. Доктор Данбар осматривает её также внимательно, как и в первый раз, а привычный поток вопросов имеет правдивый ответ: «Уже сойдет». Лечащего врача не очень устраивает такой посредственный ответ, но Тина не может не заметить улыбку на его строгом лице. Тина тоже радуется, она хочет сбежать отсюда, как можно быстрей. Надоело чувствовать себя больной.

Единственное, что доставляет удовольствие всю неделю — это сон. Плотно закрытая дверь не пропускает лишний шум, заполняющий коридор, жалюзи не пропускают дневные солнечные лучи, в палате прохладно от работающего кондиционера. Тина давно так не высыпалась. Если честно, то в последнее время Тина любит спать даже днем.

Когда подсознание вырывается наружу, Тина вновь ощущает прозрачную, теплую, как парное молоко, воду. Но в этот раз всё иначе — она больше не тонет и не боится. Отдельно существует вода, отдельно — страх, и отдельно — Тина. Три составляющих, отныне, никогда не соединятся воедино. Если во снах мама нежно поглаживает её щеки, целует в макушку и заключает в крепкие объятия, то детские страхи отступают под напором острой необходимости этих воспоминаний.

В ночь перед выпиской Тина гуляет по тропическому пляжу, ощущает рассыпчатый песок под ногами и замечает вдалеке приближающуюся мать. Это не так реально, как в первый раз, но Тина ценит каждую возможность, каждую минуту сна. Утром, открывая глаза, она видит на прикроватном столике огромный букет красных роз.

Сердце заходится в бешеном темпе, сон резко отступает, позволяя мыслить здраво, но и тогда мыслить здраво не получается. Никто. Никогда. Не дарил Тине цветы. Даже Ноа.