Энчантра (ЛП) - Смит Кейли

Женевьева коснулась тыльной стороны его ладони:

— Ты не один.

Он бросил на неё взгляд. В его глазах блестело что-то неразличимое — страх, благодарность, а может, и то и другое. Он только кивнул и поднял руку, чтобы постучать.

Пауза. Потом:

— Войдите.

Роуин открыл дверь, и Женевьева сразу почувствовала — в этой комнате живёт боль. Воздух был пропитан запахом смерти, а нос жгло от стерильной, кислой вони. Сквозь чёрный полог, спадающий с балдахина, она разглядела женщину. На ней была алая ночная рубашка, и, если бы не болезненная худоба, она была бы точной копией портрета из Энчантры. Теперь Женевьева поняла, что имел в виду Роуин, говоря, что Грейв — её вылитая копия.

— Ремингтон? — нахмурилась женщина, а потом ахнула.

Женевьева увидела, как по её лицу прошли узнавание и недоверие, когда Роуин отодвинул полог и опустился на колени рядом с кроватью.

— Привет, мама. Надеюсь, я не в самое неподходящее время, — мягко сказал он.

Потом он сказал что-то на их родном языке, кивнув в сторону Женевьевы, стоявшей у изножья кровати.

— О, Роуингтон… — по её щекам потекли слёзы. — Ты правда здесь?

Он не отводил глаз от Женевьевы:

— Да. Я здесь. А это моя подруга.

Женевьева шагнула вперёд, и мать Роуина перевела взгляд на неё. Её губы дрогнули в улыбке.

— Привет, милая, — прошептала она. — Я Вира.

Женевьева кивнула:

— Очень приятно. Я Женевьева.

— Роуингтон никогда никого не приводил ко мне. Ты, должно быть, особенная. Как тебя зовут полностью? Женевьева…?

— Силвер, — сказал Роуин.

Вира выпрямилась:

— Ты хочешь сказать…

Роуин кивнул:

— Мы с Женевьевой поженились. Несколько дней назад.

— Мы, кстати, так и не обсудили, чтобы я брала его фамилию, — заметила Женевьева. — Всё произошло слишком быстро. Думаю, это он должен взять мою. Роуингтон Гримм. Звучит ведь неплохо, правда?

— Не будь нахалкой, — буркнул он.

— Ты обожаешь, когда я нахалка, — протянула она с улыбкой.

Вира взглянула на неё с заговорщическим прищуром:

— Ты очаровательна.

Женевьева расплылась в улыбке:

— Благодарю вас.

Роуин фыркнул:

— Не верьте ей, мама. Она с самого начала была сущим бедствием.

Женевьева фыркнула в ответ, но не успела съязвить — Виру сотряс приступ кашля. Она задыхалась, её тело сотрясалось в судорогах, чёрная как чернила кровь расплескалась по ладоням и простыням. Роуин отвернулся, закрыв глаза, словно видеть это причиняло ему физическую боль.

— Прости, дорогая, — прошептала Вира, когда приступ закончился. — Сейчас хуже всего. Когда действие лекарства подходит к концу. Лучше приезжай ко мне после Охоты. Тогда я в самом расцвете. Даже вставать могу.

Роуин поморщился:

— Мы дадим тебе отдохнуть, мама. Береги силы.

Вира сжала его ладонь:

— Возвращайся скорее. Evald et odesider.

— Я тоже скучал, — ответил он, но никаких обещаний не дал.

Тем не менее Виру, казалось, устроил и этот ответ. Она повернулась к Женевьеве и кивнула ей:

— Было чудесно с тобой познакомиться, дорогая. Добро пожаловать в семью.

У Женевьевы сжалось сердце. Она ответила кивком:

— Мне тоже было очень приятно.

Как только за ними закрылась дверь, Женевьева повернулась к Роуину:

— Почему ты не отдал ей подарок?

— Что?

— В той лавке. Ты что-то купил. Я думала, это для неё.

Он вздохнул, сунул руку во внутренний карман жилета и достал маленькую коробочку:

— Я хотел подождать, пока мы вернёмся в Энчантру.

Её дыхание сбилось:

— Ты… ты купил подарок мне?

Он протянул ей коробочку:

— С днём рождения, непоседа.

Она осторожно взяла её и приоткрыла крышку.

— Роуин… — прошептала она, едва не выронив.

На чёрном бархатном ложементе лежал тонкий золотой браслет. Между белыми и чёрными бриллиантами, выложенными по краям, была выгравирована надпись:

Свет — там, где ты.

— Дай, — сказал он, вынимая браслет, чтобы застегнуть его на её запястье.

Женевьева бросилась к нему, обвив руками его шею. Он прижал её к себе, крепко-крепко, уткнувшись лицом в её волосы.

— Спасибо, — прошептал он. — Что пошла со мной к ней.

Она кивнула. Она поняла. Людям больно терять близких — это занимает месяцы, иногда годы. Но каково это — смотреть на умирание любимого человека сквозь вечность?

Он чуть отстранился, чтобы коснуться её губ лёгким, долгим поцелуем.

— Роуин? — позвала она, когда они уже возвращались по коридору.

— Да?

Но прежде чем она успела сказать хоть слово, по замку прокатился мучительный, отчаянный крик.

Глава 38. ТРАГИЧЕСКИЙ КОНЕЦ

Севин появился в Аду, и он вопил как резаный. Его живот и грудь были залиты кровью, но кричал он не от ран. Каждый дюйм его кожи бурлил и дымился, словно его окунули в чан с кислотой. Женевьеве пришлось подавить рвотный позыв, чтобы не вывернуть всё содержимое желудка на ковёр рядом с ним.

Роуин, однако, даже глазом не моргнул. Он снял плотное одеяло с кресла в углу гостиной и бережно укутал тело брата, которое продолжало содрогаться в судорогах. Затем взял его за руку — и просто держал. Несколько минут спустя к ним присоединились Уэллс и Реми.

— Что происходит? — тихо спросила Женевьева.

— Вот что бывает, когда Охотничий клинок пронзает нам сердце, — пояснил Реми.

— Это очень больно, — добавил Уэллс, будто это не и так было очевидно.

Севин снова завыл от боли. Севин, вечно с ухмылкой и ехидным словом наготове. А теперь он был бледен, глаза остекленели, лицо перекошено от агонии, снова и снова сотрясающей его тело.

— Как долго это длится?

— Иногда часами, — сказал Уэллс.

Реми с Уэллсом вышли, оставив её и Роуина наедине с Севином, который всё ещё содрогался от боли. Прошло около получаса, прежде чем он затих — хоть и продолжал сжимать руку брата.

Вдруг в комнате появился Нокс. Он едва ли удостоил Севина взглядом и кивнул Роуину.

— Идём, — скомандовал он.

Женевьева скривилась от отвращения:

— Это не может подождать?

— Нет, — бросил Нокс и исчез.

Роуин осторожно освободил свою руку из пальцев Севина и поднялся.

— Побудешь с ним? — попросил он.

— Конечно, — кивнула она.

Когда они ушли, Женевьева подошла ближе и опустилась на колени возле Севина. Она осторожно взяла его большую ладонь и зажала между своими. Он с усилием приоткрыл глаза.

— Быть бессмертным — это привилегия, правда ведь? — прохрипел он.

Она грустно улыбнулась:

— Я так никогда не думала.

Он попытался кивнуть, поморщившись от боли:

— И правильно. Смертные — счастливчики. Вы живёте, вы любите, вы умираете. А жить вечно — это бесконечное время, чтобы другие причиняли тебе боль.

— Я думала, серьёзным у вас считается Грейв, — попыталась пошутить она.

— Ах да, точно. Я же только что умер. Но ничего, скоро вернусь к исполнению своих обязанностей семейного шута.

Она начала медленно и нежно поглаживать тыльную сторону его ладони круговыми движениями. Севин чуть сжал её руку в знак одобрения — мол, продолжай.

— Если Грейв — серьёзный, а ты — шут, то кто остальные? — предложила она, стараясь отвлечь его от боли. — Придумай всем титулы.

— Ковин — плохиш, — прохрипел Севин. — Или развратник. Что звучит веселее.

Она вспомнила его раздвоенный язык и скандальную связь с какой-то Несса Серпентайн:

— Согласна. Он меня действительно напугал в первый день.

— Правда? — приподнял бровь Севин. — Чем же?

Она покраснела:

— Я… э… увидела, как он… режет себя?

Севин дёрнулся в болезненном, но всё же смехе:

— А, ты увидела, как он выпускает.

— Что?! — пискнула она. — В смысле… он… ты хочешь сказать⁠—?

Он попытался улыбнуться:

— Нет-нет, не в том смысле. Мы — Кровавые Призраки. Наша магия накапливается в крови. Если не выпускать её время от времени, всё может плохо закончиться. Мы, конечно, ещё и пьём кровь, но это отдельная история.