Путь океана: зов глубин (СИ) - Райт Александра

Измождённая дневной гарью Вердена уснула.

Но в огромном подполе лавочницы происходило оживлённое собрание любителей искусства.

Мадам Моник восседала в углу на подобии высокого кресла из ящиков и в лорнет рассматривала экспозицию.

Под огромным накрытым холстиной куском дерева, с локтем под головой, лежал совершенно голый, лоснящийся от духоты, Джу.

Вокруг него за наспех сбитыми мольбертами расселись претенденты на должности рисовальщиков и спешно выписывали могучее чёрное тело, покрытое оранжевыми бликами свечных огней.

Высунув языки от усердия, некоторые правили пропорции на картоне, в то время как другие уже накладывали лессировку да складывали в уме оттенки цветов, чтобы штудия не вышла больно жёлтой и дала верные для салонного освещения гаммы.

Между узких рядов тенью ходил Витал и, поглядывая в мольберты, ставил отметки в список, который держал в руках.

Наутро испытание закончилось.

Взъерошенные красноглазые претенденты, вспотевшие от волнения, тревожно вглядывались в непроницаемое лицо морехода, в руках которого находилась их судьба.

Принятыми оказались все пришедшие, даром что публика представляла собой обнищавшую богему. Художники, бывшие скульпторы, увлекающиеся рисованием разорённые купцы, не забывшие навыка держать кисти… Отказать пришлось только одному старику, и то в силу не зависящих от него причин: он умер не то от усердия, не то от старости.

Силы организма пришедшей бедноты уже сохранили их от свирепствующей чумы, и бояться за их жизни смысла не имело.

Раздавая в дрожащие ладони по тяжёлой золотой монете, Витал объявил:

— Работы предстоит много, а вам потребуются силы. Хорошенько поешьте и отоспитесь. К концу недели я хочу видеть по две копии с каждого полотна. Кто сделает третью, получит премию, — он оглядел потрясённые размером задатка лица. — Не справитесь — забудьте о найме.

— Храни вас Всеведущий, — прошелестели слабые голоса.

Когда дверь лавки закрылась за последним рисовальщиком, Витал уронил лицо в ладони.

Джу сопел над чашкой чая, заваренного мадам Моник.

— В начале плавания ты показался мне мягче, капитан. Но я даже рад, что только показался.

— Я никогда не был таким, Джу…

— Всё в этой жизни когда-то случается впервые, — осклабился великан.

Чума опустошила улицы Вердены, когда-то — одного из красивейших прибрежных городов Лавраза.

Казалось, он покинул его много лет назад.

Впрочем так и было, если судить по сбитым часам внутренней жизни Витала.

Дома, на которых после бесконечных акваторий отдыхал взгляд, посерели и словно съежились. Улицы вымерли.

Порт же жил.

Дым от погребальных костров и летающий в небе пепел превратили Вердену в город смерти. На домах осел толстый слой копоти с палец толщиной. Но запах гари был не самым худшим в этом пропитанном смрадом месте.

Сильнее всего Витал возненавидел трупное зловоние. Даже с центральных улиц уже никто не убирал тела, замотанные в тряпьё.

Выжившие тощие горожане, одетые в тусклое платье, бесцельно ходили по опустевшим улицам, в углах которых копился мусор и спали сытые бродячие собаки. Больные сидели вдоль стен и просили подаяние. Казалось, они дремали.

Или были мертвы.

Носатая страшная маска доктора вдруг повернулась на него и замерла.

Витал оглянулся на товарища.

Джу шёл от него в отдалении и вид имел самый беззаботный. Если конечно таковым следовало считать его плосконосое лицо с опущенными уголками толстых губ и полуприкрытые глаза. Впрочем, глаза Джу покинула прежняя тяжесть.

Дыхание жизни носили только дети, которые шмыгали под ногами и выпрашивали «дядь, дай монетку». Гурьба подростков даже намеревалась его ограбить, но скоренько перебежала на другую сторону улицы, едва заглянув ему в лицо, когда он с ними поравнялся. Он только сдвинул треуголку на глаза.

Витал слышал, что помимо мореходов, чума не трогает детей и юнцов, поражая, в первую очередь, стариков и людей старше тридцати, и тихо порадовался, что его рисовальщики оказались крепкими.

Очередное из уцелевших злачных местечек, куда словно тысячу лет назад он изредка заходил проведать знакомых контрабандистов, находилось у порта.

При должной сноровке полулегальный товар проходил через него за считанные часы.

По памяти он нашёл неприметную дверь, у которой охранник, верзила с глубокими оспинами на рыхлом лице, дымил слишком вычурной для простолюдина трубкой. Полы истёртого кожаного плаща непонятного цвета топорщились, ненавязчиво сообщая посетителям, что под ними пара рукоятей пистолетов и короткий ятаган. Придирчивый взгляд мутных серых глаз смерил гостя сверху донизу.

— Доставка из «Чай, кофе и другие колонiальные товары», — сказал Витал и приподнял треуголку, не сводя взгляда с лица постового.

Здоровяк едва заметно кивнул и сделал шаг в сторону, пропуская внутрь.

Витал сбежал вниз по скрипучей лестнице.

Ему открылся Чёрный Рынок Вердены.

Вопреки запустению на поверхности, под землёй шла бойкая торговля.

Прилавки ломились от разнообразного товара: замусоленные не больше пристойного колоды краплёных карт, концентрированные яды для разведения и легальной перепродажи, отмычки — от самых ломких, до самых непобедимых, ножи и кинжалы, включая статусные монашеские мизерикордии, модифицированные в обход международных пактов мушкеты, и так далее, и так далее…

Помимо карманников, бретёров, бандитов всех мастей, разной сволочи и даже пиратов, здесь отоваривались и приличные господа: налоговые разницы по заключённым контрактам напрямую устремлялись по карманам дельцов и миновали казну.

Участники сделок дорожили репутацией продавца и покупателя, а потому все и всегда оставались довольны.

Внимание Витала привлекли ряды с живописью.

Опытный глаз сразу подметил огрехи в копиях известных полотен, которые конечно же писались не с оригиналов. Однако в домах внезапно разбогатевших торгашей или заядлых картёжников они смотрелись вполне прилично, какое бы недоумение ни вызывал к примеру пронзительно-замогильный Рембранди или Каровадзи с его экстатическим надрывом, завуалированным в светотени, в гостиной бывшего лавочника. Однако по счастью публика этого сорта выбирала мастеров поярче и пожизнерадостнее, наподобие Тобасса.

Витал внимательно изучал прилавок. Копии картин были выполнены терпимо, однако по-настоящему качественных работ на наблюдалось. А значит, ниша для его замысла пустовала.

К нему подошёл вихрастый рыжий парнишка и заворожённо уставился в покрытое татуировками лицо.

— Чего вам, милейший?

— Позови хозяина.

— Так я — он и есть. Батя почил третьего дня как.

Витал вздохнул.

— Значит так. Мне велели передать в твою лавку за новую партию. Рыжий Морис работал по дорогому картону с прежним поставщиком по прозвищу Моряк. И всегда брал задаток не менее трети.

— Ща.

Подросток вытащил из-под прилавка замусоленный журнал и начал возить по исписанным страницам ногтем с чёрной каймой.

— А кого давал?

— Виттан, Клаус Хед, ван Дейерн, Рубино… Бенталетто тоже посмотри.

Видя замешательство неопытного дельца, он подсказал:

— Смотри в девицах с амурами в парках, в натюрмортах с едой… городские пейзажи, и чтобы обязательно с водой… и хм. Дородных дам.

— А!

Показались закладки со словами «девки», «жопастые девки», «хавчик» и «города». Парнишка близоруко сверился с ценниками, яростно закивал и умчался куда-то в застенки.

Джу с интересом наблюдал за переговорами.

Вопреки обыкновению, Витал не стал ждать у прилавка и двинулся дальше по рядам.

В прежней жизни он ни за что бы не решился идти вглубь места, где прямо на коленке над засаленной тряпкой выскабливали золото из монет.

Высвободившуюся пустоту заливали свинцом, который плавили тут же, в ложке над свечой. Так, за один золотой выходило по двадцать серебряных. Недурно, но… Но не теперь.