Константин Аврилов - Я, ангел
Лифт неприятно дернулся, словно наткнувшись на невидимую преграду, слегка провалился и замер. На панели замерла цифра «4».
– Упс! – прокомментировал пассажир.
Тина не одарила вниманием это замечание.
– Не бойтесь, нас скоро вытащат.
– Я не боюсь, – и оборотилась: обычный парень в поло, загорелый, коротко стриженный, похож на трудягу, скорее – работяга в отпуске, может, мелкий наркодилер или задира в уличной банде, год копил на дорогой отель, и вот теперь швыряет деньгами, как в кино. Где-то его видела.
Запиликал вызов. Приложившись к трубе, пленник выслушал, сказав только «поторопитесь», и добавил:
– Ну, вот, они прилагают все усилия. Скоро исправят. У вас нет клаустрофобии? А то я не умею делать искусственное дыхание, – он говорил шутливо, словно подначивал.
Тина вдруг улыбнулась:
– После того как не попала на разбившийся рейс, боюсь только прыщей на носу.
Парень одобрительно хмыкнул:
– Отлично понимаю. Кстати, мы не могли быть знакомы?
– Скорее нет. Хотя мне кажется, что вас где-то видела.
– Правда? – то ли смущенно, то ли обиженно спросил янки, это она определила по выговору. – Вы редкий случай. Обычно со мной все происходит по-другому.
– А чем занимаетесь?
– Отвечу, если позволите узнать, какое кино любите.
– Старое, – вздохнула Тина. – Там все по-настоящему. Хемфри Богарт с Ингрид Бергман и все такое... Вспомнила! Кажется, вы какой-то известный теннисист?
– Нечто вроде того... – Парень растерянно почесал затылок. – Видимо, вы искренне... О’кей, неважно. Чем занимаетесь?
– Жду наследство, – Тина вынула особую сигаретку, затянулась и предложила соседу. Тот не отказался, все равно нечем заняться, так время легче убежит, предложил сесть на пол. Попыхивая дымком, вытянув ноги рядышком, они обмениваясь затяжками. Издалека доносились стуки спасательного отряда. Умиротворенную тишину нарушил мужчина:
– Здорово! – сказал он, глубоко затягиваясь.
– Пробрало?
– Подзабыл, как это здорово: вот так просто выкурить с кем-нибудь. Просто по-приятельски.
– Травки, что ли, не достать?
– Не в этом дело... Можно узнать, как тебя зовут, раз уж мы в одной камере?
Она назвала свое имя в латинском оригинале.
– Фауста! – повторил он чисто. – Красивое. Здорово... «Ты согреваешь мне душу, малыш»...
– Все равно они расстались... Знаете, когда я плачу?
– Расскажи... Подожди, угадаю... На летном поле?
– Нет, когда они вдвоем в темном кабинете. Рик ее обнимает, кажется, они будут счастливы, ведь любят друг друга, это так просто: уехать вместе и быть счастливыми. Но мы понимаем, что этого не будет, по ее и его глазам понимаем, как будто видим в них будущее. Не будет ни уютного домика, ни тихих семейных вечеров, ни подарков детям на Рождество. Да и детей не будет. Вы представляете Рика папашей? Я – нет. Расстанутся и никогда не удивят друг друга. Она предпочтет долг борьбы личному счастью. Личное несчастье – как счастье, так странно и красиво. Кто бы сегодня на такое решился? Последний миг их счастья. Особенно острый, от того что последний. Вот там я плачу.
Сосед по несчастью внимательно посмотрел ей в лицо:
– Слушайте, у меня идея. Вы здесь остановились? Отлично. Давайте встретимся вечером, выпьем где-нибудь. Могу заехать, то есть зайти, за вами. Или поднимайся ко мне, я на последнем этаже. Ну, как, Фауста?
Затаив дыхание, которого не было, Тиль ждал, что сделает овечка. Наверняка на древе судьбы сейчас крутая развилка.
Кабинка ожила и вздрогнула. На приборной доске вспыхнула цифра «5», створки разъехались. Тина поднялась, отряхнув зад и разгоняя облачко, вышла, на этаже повернулась:
– Спасибо, что скрасили заточение... Я подумаю.
К лифту спешили охранники с перекошенными лицами и служащие отеля, крича:
– Мистер Питт, с вами все в порядке? О, мистер Питт, какая нелепость! Какое недоразумение, мистер Питт!
Но овечка не слышала.
Неужели опять характер сыграл? Этого ангел не знал.
На королевскую кровать парочка прыгнула с разбега, барахтаясь в подушках и простынях с визгом и смехом, пока Ванька не сграбастал под себя. Тина зло вырвалась и отползла. Ухажер растерянно мямлил извинения. Ангел ждал, что сейчас мелкий самозванец будет послан. Но овечка раскурила сигаретку мира, затянулась и передала партнеру. Осторожно, словно боясь обжечь губы, тот неумело втянулся, закашлял и отказался. Прикончив и выкинув хабарик в окно, Тина стянула футболку, шорты, сорвала лифчик и нырком выскользнула из стрингов. Она легла прямо, вытянув руки по швам, как будто готовясь к прыжку с трамплина.
Ванька хоть и накачался, не оплошал, подкрался по-кошачьи и робкими поцелуями стал продвигаться от шеи к низу живота. Ангела скрутила внезапная боль во всем отсутствующем теле, забился в угол, отвернулся, закрыл ладонями уши, зажмурился, но знал каждое движение овечки во всех физиологических подробностях.
Со страхом, нервным подрагиванием и колотящимся сердцем, Тина втягивалась в ожидаемую, но неизведанную игру. Понемногу отвечала на ласку, заводилась. Ванька не спешил, нежно и бережно разогревая неопытного партнера. Она задышала часто, румянец разогрел щеки, сжала его коленями, призывая и требуя. На счастье, любовник был опытный, сразу понял, что предстоит, и поступил как умелый врач, который делает укол капризному дитя, отвлекая ласками и вдруг неожиданно шлепая.
Ангел закрылся крыльями, как щитом. Бесполезно и глупо. Проклятие поводыря Толика настигло и оглушило. Теперь он страдал от тех же мучений, что несчастная горничная с корявым лицом. Беспомощно следить за постельными баталиями своей овечки – нет ничего хуже. Как же бедняжке приходилось несладко. Он заслужил получить по роже от бывшего ангела. На самом деле заслужил. И понял, до самой глубинной причины ощутил, что вытворял на глазах... неравнодушного ангела. Скотина был Толик, бесчувственная и редкостная притом.
Чтобы отвлечься от несвоевременного раскаяния, Тиль занялся подсчетом овечек, заставляя их прыгать через высокую ограду. Овцы подпрыгивали и падали на острые пики кованной решетки, разрываясь на мелкие кусочки. Развлечение не помогало.
Сцепив крик губами, Тина заставила тело продолжать. И терпела, пока Ванька раскочегарился до финального предела, только тогда скинула его и свернулась комочком. На простыни расцвело свежее пятнышко, как на японском флаге – солнце. Гордость средневековых принцесс. Кавалер, пес поганый, рассыпался в комплиментах, не жалея эпитетов потрясающей, несравненной и замечательной. Мерзавец ручку поцеловал и занялся мягким массажем спины.
Может быть, теперь сбросит его с балкона или нагишом выкинет за дверь?
