Эшли Дьюал - Смертельно прекрасна
Я закрываю глаза и невольно обхватываю себя ладонями за талию.
Ты думаешь, самое плохое уже случилось, а потом жизнь делает еще хуже.
— Ариадна, — говорит Морт, и, приподняв подбородок, я замечаю, что мужчина стоит совсем близко. Он касается длинными пальцами худого лица и хмурит густые брови. Его глаза кажутся поразительно знакомыми, и когда я подмечаю похожие черты лица, живот у меня вовсе сводит. Нет. Не могу так. — Я не знаю, что сказать.
— Не знаете? — Я рассеяно смотрю на Ноа.
— Я не мог поступить иначе. И Джин не могла.
— Реджина Блэк.
— Я хотел бы сказать нечто такое, что успокоит тебя. Но я не умею.
— Да, не умеете, — растеряно поднимаюсь и взъерошиваю волосы. Внутри горит нечто неконтролируемое, горячее и колючее, отчего подкашиваются ноги, взвывает все тело. Я ничего не понимаю. Я не могу ничего понять. — Почему?
Ноа молчит. Выпрямляется и смотрит на меня пристальным, понимающим взглядом, от которого становится еще хуже. Отворачиваюсь и горблю спину, покачиваюсь слабо и измотано, будто бы сил во мне больше не осталось.
— Я совсем не знала свою мать.
— Она защищала тебя.
— От чего? От правды?
— Правда ранит людей.
Недоуменно прищуриваюсь. Правда ранит? А ложь приносит удовольствие? Что мне должно помочь? Незнание? Беззащитность?
Впиваюсь пальцами в виски и надавливаю так сильно, что голова вспыхивает.
— Кто вы? — Опускаю руки. — Кто вы, Ноа?
— Я — Смерть, Ариадна.
— Вы знаете, о чем я.
Ноа молчит. Даже у Смерти недостаточно сил, чтобы признать то, что подкашивает обычных смертных. Он расправляет широкие плечи, а я шепчу:
— Мама спасла меня. И я понимаю ее. Но принять ее ложь? Принять то, что она врала мне? Секреты выплывают на поверхность. А вопросы находят свои ответы. Жить и слепо верить, словно тайны так и остаются тайнами — глупо. И она должна была это понимать.
— Она молчала, чтобы спасти тебе жизнь, Ариадна.
— Она молчала о том, кто я… — Растерянно протягиваю я и смотрю на мужчину. — Она молчала о том, кто вы. Это самое важное, неужели неясно, неужели непонятно, что нельзя так поступать с теми, кого мы любим. Нам не нужны секреты, не нужны жертвы, я не хочу даже думать о том, что бы подумал мой папа. Что бы он сделал?
— Лукас был хорошим человеком.
— Да. Был. А вы — нет. Не вы, не мама. Вы не имели права.
— Не тебе судить. Джин жила ради вас. Тебя и твоей сестры. Она скрывалась, потому что надеялась никогда больше не связываться с этой стороной своей жизни.
— Как можно не связываться с тем, что является твоей сущностью?
— Ты бы никогда не узнала, о том, кто ты, если бы не стечения обстоятельств.
— Судьба? — Я вдруг усмехаюсь и касаюсь ледяными ладонями горящего лица. Щеки так и пылают. — Может, я не туда на прием записалась? Может, мне стоило пойти к ней?
— Ты здесь, потому что так нужно, Ари. — Отрезает Ноа Морт, подходя ко мне. — И ты можешь отрицать это, ненавидеть, не понимать, но ничего не изменится.
Он отчитывает меня? Я сжимаю в кулаки пальцы и сдерживаю дикую растерянность, злость, обиду. Я смотрю на мужчину и ничего не понимаю. Что он делает? Рассказывает о том, как мне жить? Как просто принять перемены и поверить в полную чушь, продолжить ходить, будто бы ничего не изменилось?
— Вы все сказали?
Ноа Морт недоуменно сводит брови. Я невольно представляю, как в своей голове он перебирает различные фразы, которые когда-либо ему говорили люди, которые смогли бы разбудить во мне понимание или привязанность; набор штампов, вроде: все нормально, ты справишься, все получится. Те самые лозунги для неудачников, которыми так излюбленно пользовалась мама.
— Ты хотела узнать правду. — Наконец, после гробового молчания, говорит Ноа.
— Да.
— Но теперь тебе больно.
Он глядит на меня, будто изучает, будто копается в душе, а я отворачиваюсь, словно пытаюсь закрыться. Но ничего не выходит. Его взгляд проникает даже сквозь кожу.
— Скажи что-нибудь. — Просит он.
— Разве вы не читаете мои мысли?
— Ты ведь просила не читать.
— А вы сказали, что это невозможно.
— Я стараюсь. — Он кивает, а я рассеянно гляжу в пол. Что мне делать?
Мысли сплелись в один огромный шар, и виски пылают от боли. Даже если бы Морт захотел залезть мне в голову, вряд ли бы он что-то понял.
— Я должна идти. — Наконец, шепчу я. — До свидания.
— Ари, — восклицает мужчина, и я невольно замираю на месте. Гляжу на него, поджав губы. Он сглатывает и недоуменно подходит ближе. — Возвращайся.
Вернуться? Куда? А главное — зачем. Неожиданно все окрасилось черным цветом, не помню, чтобы когда-то я ощущала подобное внутри: тлеющую пустоту и растерянность.
Смотрю в глаза Ноа, а затем сжимаю в тисках ремень сумки и выхожу из кабинета.
Я несусь вдоль коридора, наблюдая за плавающим горизонтом. Двери вытягиваются, стены темнеют, сжимают меня в неистовых объятиях, будто пытаются задушить, будто им все равно, кого поймать в ловушку. Главное упасть на плечи, а Судьба решит, что будет.
Я почти уверена, пожар в груди ненастоящий … Кожа не может так пылать. А легкие не могут так гореть. Но правдой, несмотря на все мои мысли, является то, что происходит, а не то, что творится у меня в голове. Возможно, огня и нет. Его не видно. Но внутри меня определенно сгорают последние остатки смелости и разума. Быть храброй — дар, не все им обладают. Принимать удары и стоять ровно — очень трудно. И люди падают. Падают все. Разница лишь в том, кто поднимается.
Я прохожу мимо девушки за регистрационным столом и рвусь к выходу. Переступив порог здания, вскидываю голову, закрываю глаза и глубоко втягиваю прохладный воздух. Я должна сделать что-то с кровью, пропитанной ненавистью, злобой, обидой. Я должна.
— Ари? — Это Норин. Я слышу, как хлопает дверца машины.
Опускаю подбородок и вижу тетушек. Они смотрят на меня. Наверно, хотят узнать о том, что произошло. Но я не могу сказать. В горле будто иголки. Во всем моем теле будто иголки, и они торчат из меня, словно пики, кровоточат и горят.
— Что случилось? — Беспокоится Мэри-Линетт, подходит ближе, а я отступаю назад. Не могу стоять ровно, меня колотит, будто на улице неистовый мороз. — Ари, что с тобой?
— Что Ноа тебе сказал?
Я не отвечаю. Неожиданно до меня доходит, что все сказанные мной слова окажутся ложью. Злость не даст сказать то, что я действительно думаю. Она исказит смысл.
Стискиваю зубы и срываюсь с места. Бежать. Мне нужно побыть одной.
— Ари! — Мэри идет за мной. — Что происходит? Куда ты?
— Хочу привести в порядок мысли.
