Наталия Ломовская - Лебяжье ущелье
– Мышка, у себя в спальне смотрела?
– Там нет!
– Ну и ничего страшного. Он животное ночное. Придет, – утешила дочь Катя, однако, обеспокоенная. Как бы то ни было, мангуст предпочитал проводить ночи дома. – Я сейчас посмотрю во дворе.
– Может, я…
– Ворон, я не ребенок! Если вы уж позволяете своей девушке колесить по лесу в одиночестве, то и мне уж позвольте хотя бы выйти за дверь!
– Какой еще девушке? – подозрительно спросила Мышка, и Катя тихонько ухмыльнулась. Сейчас здесь, кажется, будет сцена у фонтана. И в кого она такая ревнючая?
– Рикки, Рикки, фьюить, – тихонько позвала Катя, вглядываясь в жасминовые дебри. – Где ты, зверик? Рикки-тикки!
Прислушалась – не шуршит ли где мангуст? Но шорохи были повсюду – зарядил мелкий дождик. Катя прошла вдоль стены дома, заметила желтый прямоугольник света, лежавший на гусиной травке. Что за окошко там, почти на уровне земли. Ах да, подвал. Должно быть, Ворон спускался туда зачем-то, и забыл выключить свет. Непорядок. И все равно у Кати отчего-то заколотилось сердце.
«Ты не маленькая, чтобы бояться подвала, – уговаривала себя Катя. – Это глупо. Там ничего нет, вернее, там есть много чего, в том числе твои же вещи, книги по искусству, художественные альбомы. И как не жаль мне было сегодня оставить их тут? Что ж, иной раз душевное равновесие ценнее вещей. Да, но эти альбомы сейчас такие дорогие! Один Матисс, я видела, стоит три тысячи, дура буду, если брошу своего тут, на съедение крысам! А как я буду преподавать в «Солнышке» без альбомов, что показывать детям? Нет, завтра обязательно надо все упаковать и взять с собой!»
Так, споря с собой, она поравнялась с окошком и остановилась, не в силах преодолеть границы между светом и тьмой. Она не хотела смотреть, не хотела, не хотела… Да и что она там может увидеть? Вещи в чехлах, книги на стеллажах, коробки с неведомым скарбом, и лампочку, заключенную, как птица, в металлическую клетку?
Она не хотела смотреть, но взглянула сквозь пыльное стекло.
В кресле розового дерева, XVIII века, работы знаменитого крепостного мастера Давыдова, по легенде, принадлежавшее некогда самому Столыпину, сидела женщина и читала книгу.
Катя отступила, оступилась, вломилась в жасминовый куст, упала и больно оцарапала ногу. Должно быть, ее падение наделало много треску, потому что женщина в кресле, с которой Катя не могла свести глаз, вдруг подняла голову и погрозила Кате пальцем.
Ласково и лукаво.
И Катя закричала.
Она закричала, надеясь, что сейчас проснется, но не проснулась.
Но подмога все же пришла.
Ворон и Мышка словно ждали, когда она завопит, с грохотом скатились с крылечка и кинулись к ней.
– Что с вами?
– Что случилось?
– Ничего, – сказала Катя, усилием воли подавляя истерику. – Я споткнулась, упала и поцарапала ногу. Идемте скорее в дом.
Она пошла первой, очень стараясь не бежать.
Царапина оказалась пустяковой, но Ворон все равно промыл ее, намазал йодом и даже хотел наложить повязку, но Катя воспротивилась.
– Кровь остановилась, так что пусть подсыхает на свежем воздухе. А что, Ворон, ты сегодня спускался в подвал?
– Нет, Катерина Федоровна, я ловушек не проверял. Как-то недосуг…
– Да я не о ловушках. Ты был в подвале или нет?
– Нет.
– Значит, свет там горит со вчерашнего дня?
– Свет? Не знаю. Наверное.
– Ну, так пойди и выключи! – рассердилась вдруг Катя. Он свет не выключает, а ей из-за этого мерещится невесть что! Она теперь не сомневалась, что стала жертвой галлюцинации. Усталость, волнение, нездоровая обстановка этого места, горящая в подвале слабая лампочка, немытое стекло в оконце – все это сплелось в клубок и галлюцинацию спровоцировало.
– Барыня, не вели казнить, вели слово молвить! – не ко времени запаясничал Ворон. – Катерина Федоровна, а откуда вы знаете, что там свет горит?
– А я, когда выходила, в окошечко видела.
– В какое окошечко?
– В подвальное окошечко, Ворон. Перестанешь ты мне морочить голову, или нет?
– Я-то перестану. Да вот только в подвале нет никакого окошечка.
Переглянулись. Помолчали.
– Знаешь, что, Мышка, – осторожно сказала Катя, – Мышь, ты где? Ага, вот ты где. И Рикки нашелся? Бери мангуста и иди в свою комнату, поняла?
– А печенье? – возмутилась Мышка. – Мы же тебя ждали, не пробовали. А сказку?
– Мышенция, я же не спать тебя отправляю. Посиди тихонечко, поиграй с Рикки, полистай книжку. Мы с Вороном идем в подвал, чтобы проверить ловушки для крыс…
– Я хочу с вами!
– Мышка, крысы очень страшные, – продолжала Катя, глубоко презирая самое себя. – У них оскаленные зубы, кривые когти. Они опасны. Они могут выскочить и покусать. Так что иди к себе, а мы с ними вдвоем управимся, и сразу позовем тебя пить чай с печеньем.
– Вы фантазеры, – сухо заметила Мышка. – Ну, если я мешаю…
И ушла вверх по лестнице, всей своей худенькой спиной выражая презрение.
Ворон с Катей смотрели ей вслед, ожидая, когда надежная дверь захлопнется за этой спинкой, а потом пошли к входу в подвал. Молча, слаженно, твердо, ощущая плечом плечо идущего рядом. Они шли, как альпинисты на вершину, как пехотинцы в атаку… Ворон не спросил Катю ни о чем, и она поняла, что и он за год жизни здесь навидался всякого, что не попало в черную папку с готическими буквами на обложке.
Свет в подвале не горел, и они его зажгли. Катя прошла, лавируя между коробками и тюками к креслу, в котором померещилась ей сквозь несуществующее окошко несуществующая, должно быть, женщина. Но складки холщового чехла на спинке кресла были незыблемы, не примяты. А вот на сиденье что-то лежало…
Это была книга, старая, тяжелая, в обложке, наверно, из настоящей кожи. На ощупь она была очень холодной и влажной – так ведь подвал же!
– Возьмем ее наверх, – одними губами сказал Ворон, и они так же слаженно пошли к выходу, из последних сил удерживаясь, чтобы не побежать, но возле самой лестницы все же побежали. Хорошо хоть Ворон, как истый джентльмен, пропустил даму вперед, и так страшно пыхтел и топотал за Катиной спиной, что та поневоле развила необычайную скорость.
Отдышавшись, они вызволили из заточения Мышку.
– Ну что, крысы вас не больно покусали? – заносчиво спросила она, но потом увлеклась печеньем, а Катя открыла книгу.
Она называлась «Книга святых и грешников» и была издана в Петербурге, в году одна тысяча семьсот девяностом, при правлении Екатерины Великой. Автором значился некто Иаков Борагинский. Насколько Катя могла понять, продираясь сквозь непривычный шрифт и борясь с подворачивающимися «ятями» да «ерами», это был свод апокрифических легенд. Касались легенды, как уже было сказано, святых и грешников, и Катя в другое время с удовольствием занялась бы такой интересной и ценной книгой, узнала бы побольше и про Франциска, проповедовавшего птицам, и про великана Христофора, перенесшего Христа через реку, и про Цецилию, которую полюбил ангел. Но книга раскрылась, словно сломалась, в ее руках, на разделе «Грешники», о которых она и знать ничего не хотела! И варварски загнут был уголок страницы бесценного увража…
