Жена хозяина трущоб (СИ) - Семенова Лика

На нем была все та же кожаная куртка. Расстегнутая рубашка открывала волосатую грудь, на которой блестело огромное золотое распятие. Единственный глаз едва не раскалился докрасна.

Марко неспешно поднялся, отчеканил два шага. Склонился надо мной и схватил за волосы на затылке, заставляя поднять голову.

— Ну, здравствуй, женушка…

Я очумело молчала, никак не хотела поверить, что все это происходит наяву. Господи, помоги мне!

Он поднял руку, и мои волосы натянулись, причиняя невыносимую боль. Я потянулась наверх.

Марко склонился к моему лицу:

— Нагулялась?

Он резко рванул, и я взвизгнула. На мгновение показалось, что я осталась без волос.

Он замахнулся, намереваясь ударить по лицу, но, вдруг, остановился где-нибудь в сантиметре от скулы. Медленно провел пальцем по моей щеке.

— Сегодня тебе повезло, тварь. Завтра воскресная служба. Тебя все должны увидеть. Живой и здоровой. Я пока не буду портить твой фасад. Цени это, София.

Когда он произнес мое имя, захотелось кричать. Меня передернуло, по спине прошлось колким холодом. Господи, пусть он исчезнет! Пусть провалится в ад!

Марко запустил большой палец мне под губу, продавил по зубам. Я чувствовала соленый вкус его кожи.

— Но после мне придется тебя воспитать. Так велит Господь. Муж в ответе за жену. И одна из его обязанностей — вразумлять и наущать. Хвалить за послушание и наказывать за проступки. Поступать по совести… Облегчи свою душу, София. Расскажи своему любимому мужу, где ты пропадала. — Он перехватил меня за челюсть, сжал до ломоты: — Не стесняйся, женушка. Между супругами не должно быть секретов. Я зачту тебе откровенность.

Конечно, я молчала. Я была в таком оцепенении, что не находила сил даже заплакать.

Господи, пусть он исчезнет!

Марко стиснул пальцы еще сильнее, и я невольно открыла рот.

— Молчишь? Ты большая грешница, София. Не обессудь, если Господь отвернется от тебя.

Он уже от меня отвернулся, раз я вернулась сюда. Я сотворила все это собственными руками. Собственной глупостью.

Вдруг Марко отпустил меня, брезгливо отпихнув. Попятился на шаг.

— Раскайся. Встань на колени и проси простить тебя. И я смягчу твое наказание.

Я не шелохнулась. Все это не имело смысла. Марко никогда ничего не простит. Я и не нуждалась в его прощении.

Вдруг он словно озверел. Кинулся на меня, повалил на пол. Его пальцы впились в горло и неумолимо сжимались. Он склонился ко мне так низко, что касался губами щеки:

— Ты грязная шлюха, недостойная зваться женой. Почему мне не придушить тебя прямо сейчас? Господь едва ли осудит меня за это.

Его пальцы сжимались все сильнее. Меня прожгло паникой. Я схватилась за его руку, беспомощно барахталась, стараясь добыть глоток воздуха.

Вдруг Марко разжал пальцы, поднялся. Брезгливо посмотрел на меня, прищурившись, и его здоровый глаз будто тоже исчез.

— Жить хочется? Правда? — Он оскалился: — Даже такие твари хотят жить. Ты будешь жить, София. Жить так, как я решу.

Я почувствовала невыносимый пинок под ребра, выгнулась, хватая ртом воздух. Я буквально ослепла и оглохла от этой боли. Будто в отголосках кошмара слышала, как Марко вышел, и в двери проскрежетал замок.

Глава 70

Марко вернулся утром. Возможно, было около девяти, потому что воскресную службу всегда начинали в десять.

Он стоял на пороге, смотрел на меня сверху вниз. Я сидела у стены, обхватив колени руками. Дрожала от холода. Форменное платье до сих пор толком не просохло, и от этого было еще мучительнее.

Марко неспешно подошел, занес руку, и я невольно прикрыла глаза, вздрогнула. Но в лицо ударило что-то мягкое. Какая-то тряпка.

— Переоденься.

Я посмотрела на лежащий на полу лиловый сверток. Переодеться было просто необходимо. И плевать, что это его приказ. Я должна хоть немного согреться. Но Марко не собирался выходить за дверь.

— Оглохла? Я велел переодеться.

Я потянулась за свертком, стиснула заледеневшими пальцами. Просить его отвернуться было бессмысленно. Он считает, что имеет право на все. Но я медлила, не могла себя заставить. Наконец, с трудом поднялась, стискивая зубы от мучительной боли в боку. Наверняка там огромный синяк. А, может, сломаны ребра.

Я понимала, что лучше сделать, как он хочет, пока не взбесился. Он поведет меня в церковь… Наверняка уже вся Кампанила знает, что я приду — там будет полно народу, и меня выставят на обозрение, как циркового уродца. Это неизбежно. Об этом не стоило даже думать. Меня интересовала только моя Джинни. Надеюсь, я смогу увидеть ее. Убедиться, что с ней все в порядке. Остальное не имело значения.

Я развернула сверток, из которого на пол выпала расческа. Он принес мне платье с длинными рукавами и белую накидку на голову.

— Шевелись. Или хочешь, чтобы я помог?

Я замерла, стискивая зубы. Развернулась к стене и дрожащими пальцами нашаривала застежку на боку форменного платья. Но лишь делала вид. Марко, тут же, схватил меня за руку и повернул к себе лицом. Я снова замерла.

Не могу. Теперь все это обрело иной смысл. Я не смогу добровольно раздеться перед ним, даже ясно понимая, что будет только хуже. Я больше не принадлежу ему. Что бы он ни сделал.

Марко смотрел на меня, и его губы кривились в пугающей усмешке. Здоровый глаз прищурился и снова почти исчез. Он едва заметно кивал, наступая на меня. Я вжалась в стену, прижимая к себе лиловое платье. Марко пошарил за поясом, и я увидела в его руке блеснувший нож. Острие коснулось моего подбородка, поскребло по шее.

Я прекрасно понимала, что он меня не убьет. По крайней мере, сейчас. Но ранить может вполне. Я слишком ярко помнила, как он втыкал этот самый нож в ногу Сильвии, и в ушах до сих пор разливался ее крик. Будто из-за двери. Казалось, это было в прошлой жизни.

Я не дышала, пытаясь приготовиться к тому, что он может сделать. Приготовиться к боли. Уловила, как он дернул рукой, и зажмурилась. Но, тут же, почувствовала, как лезвие с треском пропороло ткань. Марко резал платье, и острие ножа проходило в жалком миллиметре от моего тела. Малейшее движение — и будет порез.

Он разрезал платье до подола, содрал его с плеч. Окинул меня цепким взглядом. Задержался на груди. Моя кожа покрылась мурашками, соски съежились и торчали. Я с трудом высвободилась из рукавов, прикрылась руками. Марко лишь отвернулся и отошел. Стоял спиной. Я слышала, как шумно и ненормально он дышал.

Я подхватила платье, наспех оделась. Было почти блаженством ощутить на себе сухую ткань. Я подняла расческу, распутала волосы и заплела в косу. Накинула на плечи накидку.

Он посмотрел на меня:

— Не смей раскрывать рта. Поняла? И рожу сделай попроще, нечего корчить из себя несчастную овцу.

Я молчала.

— Онемела? — Он не дождался ответа: — Увижу, что с кем-то говоришь — язык отрежу.

Я сглотнула:

— Даже с теткой?

— Ни с кем. — Он кивнул на дверь: — Пошла.

Меня, как преступницу, вывели во двор, где ждал уже знакомый кабриолет. Он снова провезет меня по улицам. В знак того, что победил. Когда-то в древности по улицам провозили поверженных врагов. Или их трупы. Средневековье… Но, зная Марко, я все равно не понимала, как он намеревался отмыться от позора. Сколько бы раз он меня не провозил, теперь каждый в Кампаниле знал, что его жена сбежала в день свадьбы.

Жена…

Я София-Аурелия Нотьер. Я ему не жена.

Марко снова развалился рядом на сиденье, нацепил темные очки, скрыв свой кошмарный глаз. Вел себя, как ни в чем не бывало. Машина проплывала по знакомым улочкам, люди махали руками, приветствуя нас. Все почти как тогда. Разве что не было подвенечного платья. Зато то тут, то там, висели и валялись истрепанные выгоревшие ошметки пошлого праздничного убранства. Бумажные цветы, блестки. И мне начинало казаться, что все приснилось. Не было Полиса… Я сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Был. Я лучше умру, чем стану думать, что никогда не было Сальвара.