Маскарад сердец (ЛП) - Пул Кейти Роуз
— Ну? — рявкнул Леонидас.
Голова мужчины с глухим стуком свалилась с плеч.
Марлоу закричала.
Тело без головы рухнуло в проёме. Над ним перешагнула теневая фигура и вышла на свет.
На миг Марлоу подумала, что это галлюцинация.
Но затем иллюзия заговорила.
— Я ищу Леонидаса, — сказал Вейл. Его взгляд упал на Леонидаса. — А, значит, это ты.
— Ну-ну-ну, — усмехнулся Леонидас, поднимаясь с пола и перешагивая через Марлоу. — Папочка пришёл спасать свою принцессу?
Он не успел даже подать сигнал — два десятка Медноголовых ринулись на Вейла.
Тот спокойно отступил на шаг и вытащил из кармана карту гекса. Он прошептал заклинание — слишком тихо, чтобы Марлоу смогла расслышать.
Бледно-зелёные глифы вспыхнули на карте, озарив Медноголовых яркой вспышкой. Раздались крики, и когда свет погас, Марлоу увидела: Медноголовые… другого слова не было… таяли.
На их коже вздувались яростные волдыри, которые лопались и кровоточили. Плоть стекала на пол тяжёлыми сгустками, сопровождаясь душераздирающими криками боли.
— Sventrare! — взревел Леонидас, запуская своё заклинание.
— Sciogliere, — спокойно произнёс Вейл.
Бледно-зелёные глифы окутали Леонидаса. Марлоу с ужасом наблюдала, как проклятие ударило по нему, сдирая кожу кусками, обнажая кровавое месиво. Она зажмурилась, едва не вырвав от отвращения.
Тело отказывалось двигаться. В течение нескольких секунд она могла лишь стоять на коленях, слушая, как Вейл раз за разом накладывает проклятие на других Медноголовых, а те вопят от боли.
Двигайся, сказала она себе. Сделай что-нибудь!
Ей нужно было найти карту с проклятием, наложенным на неё Леонидасом. Собрав последние силы, она поползла к его останкам. Его тело лежало в изуродованной куче перед троном. Из груди Марлоу вырывались сдавленные рыдания.
Прямо перед ней с шипением хлестнул хвост, покрытый чешуёй.
Сикоракс, прикованный золотой цепью, рванулся на неё, его челюсти сомкнулись, рвя её куртку — но, к счастью, не задевая плоть.
Марлоу снова закричала и изо всех сил вцепилась в его пасть, вспомнив, что однажды рассказывал ей Дерзкий Буканьер: крокодильи челюсти невероятно сильны при закрывании, но слабы при открытии.
Сикоракс извивался, пытаясь вырваться, но челюсти оставались сомкнутыми. Марлоу зажмурилась и сосредоточилась на том, чтобы удерживать их закрытыми, пытаясь отгородиться от звуков бойни вокруг. Она дрожала всем телом, но держалась, хватая ртом воздух и стараясь не вырвать.
И вдруг борьба прекратилась.
Марлоу открыла глаза. Она всё ещё держала крокодилью голову в руках.
Остальная часть тела Сикоракса была разорвана в клочья.
Она закричала и отпустила. Дрожь была такой сильной, что она не была уверена, сможет ли двигаться, но ей нужно было добраться до карты. Втянув в лёгкие столько воздуха, сколько могла, несмотря на дрожь, она протянула руку к окровавленной массе, что осталось от Леонидаса.
Слёзы катились по её щекам, когда она судорожно перебирала клочья плоти и крови в поисках карты. Тошнота накрывала с головой. И как раз в тот момент, когда она подумала, что больше не вынесет…
Её пальцы нащупали край карты.
Она вытащила карту из окровавленного месива и нащупала в кармане зажигалку. Пальцы скользили в крови, и она попыталась поджечь карту — раз, два, три — безуспешно. Воздух разрывали предсмертные вопли Медноголовых, погибающих от проклятий Вейла.
Сдавленно вскрикнув от отчаяния, Марлоу резко вдохнула и в четвёртый раз щёлкнула зажигалкой. Появилось пламя, и она поднесла карту проклятия к огню.
Карта засветилась болезненно-зелёным светом. Та же аура вспыхнула вокруг Марлоу, а затем потянулась к карте, как будто отслаиваясь от неё. Проклятие впиталось в карту — и свет погас. Карта потускнела, стала пепельно-серой.
На Марлоу нахлынуло облегчение. Она сделала несколько прерывистых вдохов — и тут поняла, что в комнате стало тихо.
— Марлоу? — раздался голос Вейла.
Марлоу всхлипнула.
— Всё хорошо, — снова сказал он, мягко. Она услышала, как он приближается.
Она распахнула глаза.
Вейл стоял примерно в десяти шагах от неё. Его аккуратный костюм цвета кобальта был насквозь пропитан тёмной кровью. Вокруг лежали обезображенные тела Медноголовых — расплавленные лужи плоти на полу.
В одной руке он держал Обсидиановый Клинок. Их взгляды встретились, и он убрал нож.
— Всё хорошо, — повторил он, опускаясь рядом с ней на колени. — Ты в порядке. Теперь ты в безопасности. Они больше никогда не смогут прикоснуться к тебе. Ты в безопасности.
Марлоу только смотрела на него — на свежие следы крови и плоти на его одежде, на весь ужас того, что он только что сделал… что он сделал ради неё. Пустота разверзлась внутри.
Он протянул руку и мягко притянул её к себе, прижал голову к своему плечу и стал раскачивать, как беспокойного младенца, которому нужен покой.
— Я всегда буду тебя защищать, Марлоу, — прошептал он. — Всегда.
Глава 31
Громкий грохот вырвал Адриуса из сна.
Сначала он решил, что это был всего лишь сон — смутный водоворот образов и чувств, которые невозможно разобрать в полусознательном состоянии.
Но затем снова что-то с грохотом рухнуло, за этим последовал звон разбившегося стекла или фарфора. Адриус вскочил с постели, всё ещё наполовину во сне, и побрёл через гостиную к входной двери своих покоев — зачарованные огни вспыхнули, как только он вошёл.
Раздался ещё один грохот, и Адриус вылетел в коридор. Звук шёл с противоположного конца — из покоев Амары.
— Адриус.
Он обернулся. В темноте, всего в нескольких шагах от входа в покои, стоял Дарьян. Как и Адриус, он был в той же одежде, в которой, вероятно, лёг спать. Его обычно безупречно уложенные золотистые волосы теперь были взъерошены.
Адриусу почти никогда не доводилось видеть Дарьяна в таком виде — растрёпанным и испуганным.
— Что происходит? — спросил он. — С Амарой всё в порядке?
Дарьян колебался:
— Не уверен, что мне стоит говорить это тебе…
— Говори, что случилось? — шагнул к нему Адриус.
— Это твой отец, — тихо ответил Дарьян. — Примерно час назад он… поддался ранениям.
У Адриуса ушла земля из-под ног. Его отец мёртв. После недель ожидания эти слова не казались реальностью.
— Я должен попасть к ней, — произнёс он, указывая на дверь.
Дарьян сжал губы, нахмурился:
— Она хотела побыть одна.
Звуки разрушения в покоях стихли — и почему-то от этого в животе стало ещё тяжелее.
— Дарьян.
Тот отвёл взгляд и кивнул, проходя мимо Адриуса и отперев дверь.
Как только Адриус вошёл, ему стало ясно, откуда был весь этот шум.
Амарой было перевёрнуто всё: стулья, стол, шкаф с посудой — вдребезги. Один из деревянных стульев лежал на ковре в щепках, осколки стекла поблёскивали в лунном свете, пробивающемся сквозь окно.
У изножья дивана, скорчившись на полу, сидела Амара.
Её волосы растрепались, лицо было в потёках от слёз, но сейчас она не плакала. Она просто смотрела в пустоту, обняв колени.
— Амара? — осторожно позвал Адриус.
Она никак не отреагировала, и он медленно подошёл ближе.
Когда между ними оставалось всего расстояние вытянутой руки, она издала какой-то сдавленный звук, словно не дав плачу вырваться наружу, и посмотрела на него.
— Что мне теперь делать? — прохрипела она. А потом спрятала лицо в руках и разрыдалась.
И в этот момент Адриус понял свою сестру лучше, чем за все последние годы. А может, и лучше, чем когда-либо прежде. Ведь Аврелиус не был отцом — ни для него, ни для неё. Он был богом. Богом, которого Амара почитала… а Адриус — отвергал.
И теперь его не стало.
Среди обломков ярости и горя сестры Адриус рухнул.
Скорбь обрушилась на него, как стена — глухая, непреодолимая. Он думал, что сможет избежать её, отгородиться, но она всегда была рядом. Он даже не знал, кого именно оплакивает: отца, сестру, мать, себя, того ребёнка, каким когда-то был. Ту любовь, изувеченную, уродливую, но всё же существующую — к людям, которые всегда его подводили. Он не знал, что именно рвёт ему грудь — облегчение или опустошение — теперь, когда он наконец свободен от человека, которым мерил свою жизнь… и против которого жил.
