Кэтрин Смит - Будь моим этой ночью
— Так скоро? — Это уже интересно. — Похоже, церковникам не терпится взглянуть на то, что мы откопали. — Тон Прю казался беззаботным, однако прежнее волнение снова дало о себе знать. Если католические священники уделяли столько внимания их небольшой экспедиции, значит, у них имелись веские причины полагать, что она и впрямь напала на верный след! И хотя Прю не нравилось вмешательство церкви в ее дела, это был добрый знак.
Откашлявшись, Прю постаралась придать лицу вежливо-отстраненное выражение.
— Кто эти люди, которых они к нам посылают?
Поставив на стол пустую чашку, Маркус развернул письмо:
— Некий отец Франсис Молино и с ним еще один человек, по имени мсье Шапель.
— Шапель[1]? — усмехнулась Прю. — Интересно, часто ли над ним подшучивают по этому поводу — человек по имени Шапель, работающий на церковь?
Маркус хихикнул:
— Возможно, он увидел в собственном имени свидетельство своего истинного призвания. Так или иначе, мне многое нужно подготовить к их приезду. Они, без сомнения, захотят увидеть все наши заметки и результаты исследований.
Прю смотрела на друга из-под приподнятых бровей, одновременно наливая ему еще чаю.
— И что, они увидят все наши заметки и результаты исследований?
Маркус усмехнулся:
— Конечно же, не все.
Девушка заговорщически подмигнула ему. Осушив чашку одним глотком. Маркус откланялся — ему еще предстояло разобраться в бумагах, чтобы решить, какие из них можно было показать католическим священникам.
— Не понимаю, почему ты не хочешь им воспользоваться, — высказала вслух дерзкую мысль Кэролайн, как только они снова остались одни. — Он такой привлекательный мужчина!
«Привлекательный» было, пожалуй, самым подходящим словом.
— Я не собираюсь его использовать, — объяснила Прю, потягивая чай. — А если бы даже я и хотела, ты сама понимаешь, что с моей стороны это было бы недостойно.
— Почему? — Выражение липа Кэролайн сделалось яростным. — Разве ты не можешь позволить себе насладиться романом? Что плохого в том, чтобы найти в жизни хоть немного счастья?
Прю нахмурилась и сглотнула подступивший к горлу комок.
— Ты прекрасно знаешь почему, Каро.
Обычно сестра даже и в мыслях не позволила бы себе обратиться к ней со столь скандальным предложением, но Прю уже не нужно было заботиться о собственной репутации. И она бы солгала себе самой, если бы не призналась, что время от времени задавалась тем же самым вопросом.
На какое-то мгновение Прю увидела собственную сердечную боль, отразившуюся в глазах сестры, но затем лицо Кэролайн исказилось досадой. Она поставила чашку и блюдце на поднос так резко, что те задребезжали, после чего поднялась; поза ее казалась чопорной и принужденной.
— Все мы проходим через жизнь, понимая, что однажды умрем, Прю.
— Да. — Прю старалась говорить как можно мягче, однако ее охватило безудержное желание разрыдаться. Хотелось вопить и жаловаться всему свету на чудовищную несправедливость судьбы. — Однако большинство из нас надеются дожить до седых волос. Я же могу не дотянуть даже до следующего года.
Взгляд сестры пронзил ее насквозь. Кэролайн явно собиралась разыграть очередную драматическую сцену перед тем, как удалиться, — талант, которым она всегда отличалась.
— Тем больше у тебя причин перестать вести себя так, словно ты уже умерла.
Величаво, словно оперная дива, она выплыла из комнаты, однако в глазах ее стояли слезы, один вид которых разбивал сердце. Прю тяжело опустилась на диван и закрыла лицо руками. Вряд ли Каро способна ее понять. И самой Прю никак не удавалось объяснить сестре, что она страстно желала жить — но не так, как того хотелось бы Каро. Прю гналась за чудом, и чудо это казалось порой таким близким, что она могла ощутить его присутствие.
Как Прю могла надеяться втолковать кому бы то ни было, что она боялась жить почти так же, как боялась умереть?
Глава 2
В тот самый вечер, когда «эти католики», как называл их отец, должны были прибыть в усадьбу, Прю решила, что самым подходящим нарядом к обеду будет красное платье. Красный цвет воплощал силу и отвагу, и при небольшой доле удачи она будет чувствовать себя в нем столь же сильной и отважной. Бог свидетель, сейчас она, как никогда нуждалась, в силе — почти так же, как в самом Граале.
Поначалу доктора предпочитали не распространяться насчет раковой опухоли, которая медленно, но верно убивала ее, — в конце концов, она была всего лишь хрупкой женщиной. Они сообщили ее отцу то, что никогда не решились бы сказать при ней из опасения, что ей будет слишком трудно принять горькую правду.
Возможно, Прю следовало довольствоваться этим. Однако благодаря книгам по медицине из библиотеки отца она узнала о своей болезни гораздо больше, чем от любых докторов. Иногда она даже физически ощущала, как опухоль разъедала изнутри ее плоть, лишая жизненной энергии.
Болезнь началась с яичников, которые врачам пришлось удалить, однако этого оказалось недостаточно. Сейчас они не могли ни сделать еще одну операцию, ни ответить в точности, сколько времени ей осталось. При последнем осмотре — чуть более месяца назад — они сказали, что если повезет, то она еще увидит наступление нового века.
Прю еще так многое хотелось сделать в жизни, прежде чем наступит неизбежный конец, — например, водить «даймлер», и чем быстрее, тем лучше. Посмотреть на великие пирамиды Египта или пережить настоящую страсть. К несчастью, казалось крайне маловероятным, чтобы хотя бы одно из этих желаний сбылось.
Горничная Фанни появилась как раз в тот момент, когда Прю выходила из ванной; мысли ее представляли собой странное смешение горькой меланхолии и смиренной, но вместе с тем отдающей практицизмом покорности судьбе. Полотенце скрывало от сочувственного взгляда горничной шрамы на ее животе. Фанни принесла обеденное платье Прю, пышное и великолепное, словно алая роза самой совершенной формы. Поверх светлого гофрированного шифона ниспадало красное кружево более темного оттенка, придавая дорогому наряду дополнительную глубину и насыщенность.
Тщательно вытертая с ног до головы, одетая в чулки, сорочку и корсет, Прю уселась перед зеркалом, чтобы ей сделали прическу. Свободный пучок на темени оставлял вокруг лица целый ореол темно-рыжих прядей. Фанни вплела в пучок только что срезанные темно-красные розы и искусно уложила несколько локонов у висков. Из всех прочих украшений на Прю была только тонкая золотая ленточка вокруг шеи, застегнутая на перламутровую пуговицу. Любые другие драгоценности на фоне такого наряда выглядели бы кричащими.
