Два дня до солнца (СИ) - Комарова Марина

Вновь зажигается зелёный свет, мы выскакиваем первыми. За нами шлейфом несется рычание автомобильных моторов. Дорога к дому Чеха в лучшем случае займёт полтора часа, так что некогда расслабляться.

Ябо тяжело вздыхает:

— Она нас нашла. Взрыв — её рук дело. Всё спалит, до чего дотянется. Я чувствую.

— Почувствуй что-то хорошее, — бурчу я, прекрасно понимая, что затея ― дрянь. Дело дрянь тоже. Если за нами по пятам бежит нечто подобное моему драгоценному пассажиру, то ничего положительного в этом нет.

Дорога становится почти пустынной, но сейчас я не могу сказать, нормально это или нет. Трасса между Одессой и Николаевом всегда славилась авариями и несчастными случаями. Но на сегодня неприятностей и так уже перебор.

— Слушай, ― раздается за спиной, ― а Чех твой нам будет рад?

— Мне — да.

Ябо такой ответ не нравится, но он закрывает рот, давая мне возможность покрутить сложившуюся ситуацию со всех сторон. Куда ни глянь — ничего хорошего. Если эта странная девочка хочет поджарить Ябо, как цыплёнка, её можно понять, но вот чем я не угодил — увы, ответа нет.

— Дима, у тебя же кровь! — слышится его недоуменный голос. — Откуда?

Приходится всё же свернуть на обочину, чтобы посмотреть. Кроме покрытых ночью холмов тут больше ничего нет, что безумно радует. Куртку надо снимать. На левом боку действительно темнеет расплывшееся пятно. Футболка прилипла, но я понимаю это только сейчас. Боли почему-то совершенно не чувствуется. Но главное, откуда это? Ведь никого даже не касался меня! Разве что с девчонкой столкнулся в магазине.

Длинные пальцы Ябо тянутся к кровавому пятну, но тут же замирают. Он явно не уверен, что надо делать, чтобы помочь. Впрочем… я тоже.

— Не стоит, — хрипло выдыхаю.

— Я помогу, — напряжённо произносит он.

— Не надо. Верю, что будешь стараться. Но как-то хочется ещё пожить. Думаю, ты не против?

Он резко вскидывает голову. На миг кажется, что хрящевые наросты шевелятся. Я сглатываю. Ну и личико!

— Не выводи меня, — шипит Ябо.

Я улыбаюсь, хоть на самом деле похолодел. Он выдыхает сквозь стиснутые зубы, явно жалея, что не может разорвать меня на части.

— Эй, парни! — слышится звонкий девичий голос. — Извините, что помешала, но вы мне нужны!

Голос я узнаю мгновенно. Как и коричневые туфельки. Как и жёлтый плащ.

Плохи наши дела, только и успеваю подумать. Ябо что-то шипит, но в мою сторону даже не поворачивается — взгляд прикован к появившейся девушке. Она стоит возле байка, свет фары освещает ее талию и бёдра, едва-едва ноги, но никак не лицо. Однако мне удается разглядеть его. Худое и усыпанное веснушками. Подбородок слишком узкий, придающий ей немного нечеловеческий вид. Светлая лента вплетена в перекинутую через плечо толстую рыжую косу до пояса. Она неотрывно смотрит на меня. Во рту пересыхает. Где-то на краю сознания мелькают два вопроса: как она нас догнала и мне теперь извиняться, что ли?

— Зачем? — сухо спрашивает Ябо, не настроенный на долгую беседу.

Она чуть склоняет голову:

— Чтобы успокоиться.

О чем они вообще? Явно понимают друг друга и мне объяснять не спешат.

Покой он, знаете ли, бывает разный: как на кровати, так и в могиле. Звучит это настолько двусмысленно, что я тут же жалею, что не оставил завещания. Сложность в том, что кроме больших неприятностей и письменного стола Дмитрию Морозу ничего оставить в наследство не получится. Но об этом не сейчас.

Девушка внезапно оказывается прямо передо мной, хватает Ябо за рукав и отшвыривает в сторону. Тут же раздается глухой удивленный вскрик. Я смотрю во все глаза, не веря увиденному. Что за силища?

Горячая сухая ладонь ложится на мой бок, и внутри словно взрывается огненный шар. Я охаю, покачиваюсь, но удерживаюсь на ногах.

— Что ты… — Голос срывается на сиплый хрип.

— Я вам не враг, — коротко говорит девчонка. — Так получилось, что мы друг от друга не в восторге. И… я знаю, ты не виноват.

Она бросает быстрый взгляд на поднимающегося Ябо. В глазах сверкает жёлто-зелёная искра, рука опускается.

— Скажи ему, чтоб не приближался.

— Да я тебя, Солнышко… — хрипит он, но подойти не смеет.

Девчонка не пугается, смотрит на меня, на губах появляется улыбка:

— Ты мне нравишься, — мягко произносит она, — но не больше.

Она приподнимается на цыпочки и вдруг касается поцелуем моей щеки. Я прикусываю губу, чтоб не вскрикнуть от жара, окутавшего лицо.

Девушка резко разворачивается ― и ныряет во тьму.

За спиной продолжает ругаться Ябо. Я шумно выдыхаю. Ну и вляпались. Провожу пальцами по щеке — не болит, на том спасибо.

Чокнутый бог осторожно подходит ко мне.

— Она мне прожгла куртку. — В его голосе столько тоски, что становится даже его жалко. — Ты так и будешь стоять столбом?

Я смотрю на свой бок: сухо и чисто, словно ничего не было. О ране напоминает только перепачканная футболка. Ябо тяжело дышит рядом, от него пахнет горелым.

Эта девочка умеет зажигать.

— Поехали, — мрачно говорю я.

Происходящее мне не нравится всё больше и больше, но раздумывать об этом просто некогда. Всю оставшуюся дорогу Ябо не прекращает ругаться, то и дело поражая меня витиеватыми оборотами.

Пан Штольня не зря закрыл его в подвале, чего уж тут говорить.

***

Дом Чеха стоит на обочине, возле маленького магазинчика с покосившейся вывеской «Смачно!». Последний раз там можно было купить хлеб и булочки с начинкой, о происхождении которой лучше было не задумываться.

— Ненавижу женщин, — ещё раз произносит Ябо.

Я чуть пожимаю плечами и надавливаю на кнопку звонка. В ответ ― абсолютная тишина. Ябо умолкает, нервно фыркает, как настоящий кот:

— Спит твой Чех.

Слышится скрип открывающейся двери.

— Заходите. — Глубокий низкий голос ни капли не изменился.

Годы идут, но кажется, Чех им не подвластен.

Я шагаю в теплый коридор, в нос тут же ударяет запах хвои и табака. Чех стоит, прислонившись к стене и сложив руки на груди. Карие глаза смотрят на меня поверх узких очков, приспущенных на кончик хищно изогнутого носа. Тёмные с проседью волосы свободно спускаются на плечи, по цвету почти сливаясь с тёмно-серым свитером. Рукава закатаны до локтей, на правом запястье виднеется татуировка ― змея. Полуночник-эстет, титулованная сволочь с похотливыми замашками на всё, что движется, и моя скорая помощь уже где-то лет десять. Чех. Чехлянц Эммануил Борисович, для своих просто Эммик.

— Что на этот раз? — спрашивает он, оглядывая Ябо с ног до головы. — Шлем можно снять.

Ябо поворачивает голову в мою сторону, словно немо спрашивая, можно ли? Не потому, что не решается делать что-то без моего разрешения, а потому что не знает, как отреагирует Чех.

— Помнишь, — начинаю я осторожно, — в разговоре я упомянул, что есть проблемы?

Чех молча кивает, снова смотрит на Ябо. Взгляд получается цепким, очень внимательным. Если бы так посмотрели на меня, я захотел бы удрать как можно дальше.

Ябо снимает шлем. Время замирает. Мне кажется, что можно расслышать, как тикают в гостиной часы. Чех не меняется в лице, только чуть склоняет голову набок. И… ничего. Ябо, кажется, немного теряется. Он больше привык к крикам и истерикам, нежели к такому молчаливому изучению.

— Если вы голодны, у меня есть колбаса и сыр, — неожиданно ровным тоном произносит Чех. — Наскребётся немного икры и коньяка. Больше порадовать нечем.

— То есть… — начинает было Ябо, но Чех отходит от стенки и направляется на кухню.

— Молодой человек, мои сотрапезники порой выглядели и похуже.

Глава 3. Странности писательской жизни

Тот, о ком не знает Дмитрий Мороз

Наше время

Корона Юга.

Я откидываюсь на спинку стула, снимаю компьютерные очки, которые хоть как-то примиряют моё зрение с монитором, сжимаю пальцами переносицу.

Что за Корона Юга?

С чего я вообще ввернул её в текст? Кирилл благополучно выбрался из ловушки Одноглазого, но при этом ещё забрал драгоценность, которая… Которая что?