Путь океана: зов глубин (СИ) - Райт Александра
Становится нечем дышать. Помост ходит ходуном. Только бы не упасть. Только бы удержаться на ногах…
— Как представитель капитанства Лавразской Акватории, я полностью поддерживаю приговор…
Голос. Какой знакомый голос. Эти гнусные нотки… Витал поднял голову.
Томас???
И вот эта гнида, этот нелюдь, презренный работорговец, будет решать его судьбу?.. Да у тебя даже нет права небо коптить, ты!!!
— Какой пример Трибунал подаст свидетелям процесса, если преступник, в течение стольких лет скрывавший ценности первой величины, будет помилован? Эдак всяк и каждый станет наживаться на воде и осквернять высокие идеалы Гильдии своим двуличием, заражая им окружающих. А человек слаб. Ой, как слаб человек…
Как же он устал… Скорее бы смерть.
В этот момент внутри Витала что-то вспыхнуло и ослепило. Невидяще он уставился в лицо уже бывшему сослуживцу с немым вопросом «за что?».
— А чего ты ожидал, капитан? Ты ведь знал, на что шёл, затевая свои тёмные делишки, — снисходительный укор Томаса навылет прошёл сквозь Витала. Но ранить было уже нечего.
Шум прибоя в ушах не давал расслышать слова выступавших. Они что-то говорили, прикладывая кулаки к чёрным мундирам. Потрясали в воздухе свитками с показаниями. Швыряли их оземь. Указывали на него. Воздевали руки к небу…
— Решение Гильдии избыточно милосердно.
Этот голос.
Ему хватило воли посмотреть и в эти глаза.
— Вынесенные Гильдией решения во все времена отличались справедливостью и взвешенностью. Именно благодаря им поколения мореходов привели к величию наше общество. Благодаря Гильдии мы стали теми, кем являемся…
… неизменная улыбка… Ирен…
… и ты, Ирен?
… милая, блистательная, навеки скорбящая Ирен… я…
… значит… такая будет твоя…
месть
… худшая из возможных, бесчеловечная пытка надеждой, заранее обречённой…
… понимаю… я…
… я… согласен…
… с каждым твоим словом… я…
… не осуждаю…
— … назидание всем мореходам — несомненно высокий стандарт обоих Кодексов. Но давайте спросим себя. Достаточно ли хорошо будет выучен урок, если Трибунал дарует подсудимому смерть?
Чёрный бархат её мундира сжирал всё солнце и был много ярче всего видимого. Чернее самой черноты. Она говорила не с Виталом. Ей не было до него дела. Отстранённо-приветливо Ирен говорила с мореходами-советниками, не забывая впрочем и толпу зевак у помоста.
— Посмотрите на него. Посмотрите. Вглядитесь в это лицо. От недавнего героя Гильдии не осталось ничего. Капитан Витал только что был убит у всех на глазах. Посмотрите, как же он ничтожен. Достоин ли он быстрой смерти?
В хрустальном голосе слышалась улыбка.
— У него больше ничего нет. Как на доспехах не может быть карманов… Жизнь негодяя донесет до его двуличного разума саму суть Трибунала Гильдии. И уверяю, жизнь эта будет очень. Очень. Очень. Недолгой. Много ли мы с вами знаем примеров долгой жизни рыбы без воды? Я — ни одного. И вот по-настоящему урок будет усвоен накануне искупительной смерти…
Стало очень тихо.
От этих страшных слов толпа затихла.
Молчали даже самые разнузданные пьянчуги.
Море немигающих глаз смотрело на мертвеца у пустующей виселицы.
— Да!
В чаше для голосований звякнул жетон.
— Да!
Ещё один.
— Да!
И ещё. И ещё…
Мир вокруг поглотил мрак.
Витал отупело стоял, и ветер не доносил до него обрывки экзекуторского «чёрный список», «запрет на вход в акватории», «до конца дней своих»…
Он ничего не чувствовал.
Он просто стоял.
Стоял он, и когда с треском срывали с его мундира регалии. Казалось, что погоны сдирают с плечей вместе с кожей.
Но он не чувствовал
ни че го.
Томасу потребовался нож, чтобы отрывать нашивки и срезать ленты с золотой полосой. Впрочем действовал он умело.
Как если бы только и делал, что свежевал мясо.
К моменту окончания голосования мореходов-советников толпа заскучала.
Не над чем стало ахать и охать, нечему было потрясать кулаками и некому было подвывать.
Сломленный, посеревший, с опущенной головой и застывшим взглядом, словно выдранный из жизни живых, Витал перестал реагировать на любые подначивания, и толпа потеряла к нему всякий интерес.
Люди начали расходиться.
Звука колокола, закрывающего публичное слушание его дела, еле доносился до его разума.
Мореходы-советники разминали затекшие члены и покидали помост.
Трибунал был окончен.
Болезненный тычок в спину вывел его из полузабытья.
— Шагай, Агилар.
Люди с зигзагами Внутренних Войск Гильдии на щёках и висках, вооруженные, как на абордаж, толкнули приговорённого в сторону порта.
С трудом расправив плечи, он поднял подбородок, опустил взгляд под ноги и зашагал на депортацию.
Зеваки таращились на бледного морехода со связанными руками в растерзанном белом мундире. Следом бежала детвора. До его слуха доносились обрывки проклятий и торжества по поводу избавления Гильдии от недостойного…
Над портом повисла беззвёздная ночь. На волнах вокруг статуи Орфея плясали холодные зелёные блики его неугасимого ока. Синие молнии с тихим треском освещали недремлющую верфь, откуда доносился визг пил и стук молотков: ремонт судов вёлся сутки напролёт, ремонтники работали в три смены.
У неприметного пирса конвоиров ожидали.
— Спасибо, братцы, дальше я сам.
Витал поднял взгляд.
…Томас.
Гвардейцы салютовали и, чеканя шаг, ушли.
— Привет-привет, салага!
Откусывая от булки, всё ещё пахнущей пекарней, Томас стоял, облокотившись на опору ажурной крыши доков. Мышиные глазки поблескивали в зеленоватом освещении, пока он не без удовольствия разглядывал бывшего капитана.
— Ну что, неплохая встрясочка вышла, да, брат?
Рассматривая сверху вниз стоящего перед ним моряка, Витал вдруг понял, что ничерта не понимает по-рыбьи: мокрые губы с прилипшими к ним крошками шлепали друг по другу, раздавались какие-то звуки, но связной для понимания речи не выходило.
Он только безотчетно сглотнул от голода.
— Ты же не будешь возражать, если я пока не стану тебя развязывать?
Томас вытер жирные ладони об зад своего бушлата.
— Ах, ну да. Ты, возможно, хочешь знать, при чем здесь я… В общем расклады такие. Я поручился за тебя, Витал. И мы пойдём на Лавраз на моём судне, — о, я даже рад, что ты не можешь видеть, в каком плачевном состоянии твоё корыто…
Виталу вдруг показалось, пинок в живот навсегда заткнёт мразь перед ним, но сейчас его руки были как назло связаны. Впрочем он не был готов ни к каким поступкам. Этот отвратительный слизень
Он мог только стоять.
Молчать. Слушать. Запоминать. — Но вопрос конечно в том, в каком качестве ты пойдёшь на Лавраз, — Томас закрыл глаза от удовольствия, когда отпил из фляги и погонял во рту нечто несомненно освежающее.
Витал снова безотчетно сглотнул. Жажда и голод мучали его весь день.
— Считай это моим последним тебе предложением, Агилар. Я за тебя, дурака, поручился перед людьми. Чтобы мы с тобой друг друга поняли. Ты ведь теперь никто, Витал, — для пущей убедительности Томас сложил колечком кургузые большой и указательный пальцы. — На воду у тебя пожизненный запрет, твоих судов уже нет, подъёмных нет. Но согласись, правила для того и нужны, чтобы их нарушать? — он по-дружески улыбнулся. — Я предлагаю тебе пойти ко мне на подряд. Работёнка непыльная, будешь как и раньше, возить свои ящики, не совать нос в накладные, кое-что подправлять, — ну, я тебе скажу. Парень ты у нас нелюбопытный, палубу держать умеешь, — вона как аж целого Венсана укокошил, — так что поднимешься ты быстро. Пара ходок с моим грузом, — ой ну чего, чего ты отворачиваешься, он такой же точно, как и скот, только две, а не четыре ноги, и ну может дохнет порезче, — и станешь человеком. А спустя пару годиков я нарисую бумагу о твоей скоропостижной кончине. Потом будет и новое имя, и стабильный заработок, все дела… Заживёшь!..
