Лорен Кейт - Страсть
Билл завис в воздухе, держа свои ноги перед нею. Это было отвратительно, но высокий воротник вокруг ее шеи фактически не давал ей двигаться. Она почти напоминала роскошно одетых женщин в высоких ложах.
— А Даниэль? — спросила она.
— Даниэль был игроком
— Эй!
— Это — то, как они называют актеров. — Билл закатил глаза. — Он только начинал тогда. Всем остальным в аудитории его дебют был совершенно легко забывающимся. Но маленькой трехлетней Люсинде, — Билл пожал плечами, — он зажег в тебе огонь. Ты все время говорила цитаты с тех пор, умирая от желания стать актрисой. Сегодня твоя ночь.
— Я актриса?
Нет. Ее подруга Келли была актрисой, не она. В течении последнего семестра Люси в Школе Дувра, Келли умоляла Люси попробоваться с ней для "Нашего Города". Они репетировали в течении недели перед прослушиванием. Люси поднялась на одну строку, но Келли вернулась домой вместе со своим изображением Эмили Уэбб. Люси наблюдала из-за кулис, гордилась и восхищалась своей подругой. Келли бы продала все вещи в жизни, чтобы постоять в старом Театре "Глобус" одну минутку, не говоря уже чтобы подняться на сцену.
Но тут Люси вспомнила бледное лицо Келли, когда та увидела бой ангелов с Изгоями. Что случилось с Келли после того как Люси ушла? Где были Изгои сейчас? Как бы Люси объяснила Келли, или ее родителям, что случилось- если конечно Люси когда либо вернется в ее двор и в эту жизнь?
Потому что Люси знала, что она не вернется к той жизни, пока не выяснит, как помешать этому всему закончиться. Пока она не распутает это проклятие, которое вынуждало ее и Даниэля переживать ту же самую историю несчастных влюбленных снова и снова.
Она должна быть здесь, в этом театре, по причине. Её душа влекла её сюда; почему?
Она проталкивалась сквозь толпу, двигаясь вдоль амфитеатра, пока она не увидела сцену. Деревянные доски были покрыты толстым слоем конопли, это покрытие выглядело как грубая трава. Две полноразмерных пушки стояли как охранники возле каждого крыла, и ряд апельсиновых деревьев в горшках выстроился вдоль задней стены. Недалеко от Люси шаткая, деревянная лестница вела к занавешенному пространству: костюмерной, где, как она помнила из курсов актерского мастерства, на которых она занималась с Кэлли, актеры одевали их костюмы и подготавливались к своему выходу.
— Подожди! — позвал Билл, как только она взбежала по лестнице.
За занавесом была маленькая и тесная комната со слабым освещением. Люси прошла стопки рукописей и открытые шкафы, полные костюмов, глазея на массивную маску в виде головы льва и ряды висящих золотых и бархатных плащей. Потом она застыла: Некоторые актеры мальчики были раздеты, стояли на разных этапах от наполовину застегнутого платья, мужчины шнурующие коричневые кожаные сапоги. К счастью, актеры были заняты гримом их лиц и судорожно репетировали роли, так что комната была наполнена короткими криками обрывков из спектакля.
Прежде, чем любой из актеров смог поднять глаза и увидеть ее, Билл подлетел в сторону Люси и затолкал ее в один из платяных шкафов. Одежда закрыла ее.
— Что ты делаешь? — спросила она.
— Позволь мне напомнить тебе, что ты актриса, а здесь нет актрис. — Билл нахмурился. — Ты не принадлежишь сюда, как женщина. Не то, чтобы кто-то мог остановить тебя. Твое прошлое я сама довольно сильно рискнула, чтобы получить себе роль в спектакле "Все это правда. "
— "Все это правда?" — Люси повторилась, в надежде, что она, по крайней мере, узнает название. Не тут-то было. Она выглянула из шкафа в комнату.
— Ты знаешь это как Генри Восьмого, — сказал Билл, дергая ее назад за воротник. — Но обрати внимание: Хотела бы ты рисковать предположением относительно того, почему твое прошлое я маскировалось бы, чтобы получить роль…
— Даниэль.
Он только что вошел в гримерную. Дверь во двор снаружи была все еще открыта позади него; солнце светило ему в спину. Даниэль шел один, читая рукописный подлинник, едва замечая других актеров вокруг него. Он выглядел не таким, каким был в любой из ее других жизней. Его светлые волосы были длинными и немного волнистыми, собраны черной лентой на затылке. У него была борода, аккуратно подстриженная, немного более темная, чем волосы на его голове.
Люси чувствовала желание прикоснуться к нему. Чтобы ласкать его лицо и запустить пальцы в волосы, и коснутся к шрамам на спине, и коснуться любой части его. Его белая рубашка зияла открытая, показывая чистые линии мышц на груди. Его черные брюки были мешковатые, собраные в коленях в высокие черные сапоги.
Когда он приблизился, ее сердце заколотилось. Рев толпы в яме утих. Вонь сухого пота от костюмов в шкафу исчезла. Существовал только звук ее дыхания и его шаги, приближающиеся к ней. Она вышла из гардероба.
При виде ее серые как гроза глаза Даниэля стали фиолетовыми. Он улыбнулся в удивлении.
Больше она не могла сдержать себя. Она помчалась к нему, забывая Билла, забывая актеров, забывая прошлое я, которое могло быть где-то рядом, в нескольких шагах, девочка, которой действительно принадлежал этот Даниэль. Она забыла все кроме своей потребности быть с ним.
Он легко обвил руки вокруг ее талии, быстро ведя ее к большому платяному шкафу на другой стороне, где они были скрыты от других актеров. Ее руки нашли его затылок. Теплый порыв слегка колебался внутри нее. Она закрыла глаза и почувствовала его губы, обрушившиеся на ее, свет легкий, как перо. Она ждала, чтобы почувствовать голод в его поцелуе. Она ждала. И ждала.
Люси медленно двигалась выше, выгибая шею, чтобы он целовал ее сложнее, глубже. Она нуждалась в его поцелуях, чтобы напомнить ей, почему она это делает, теряя себя в прошлом и видя себя умирающую снова и снова: из-за него, из-за них двоих вместе. Из-за их любви.
Прикосновение к нему снова напомнило ей о Версале. Она хотела поблагодарить его за спасение ее от свадьбы с королем. И просить его, чтобы никогда не причинял себе такой вред снова, как он сделал в Тибете. Она хотела спросить, что ему приснилось, когда он спал в течение нескольких дней после того, как она умерла в Пруссии. Она хотела услышать, что он сказал Люське прямо перед тем, как она умерла той ужасной ночью в Москве. Она хотела излить свою любовь, и разбивать, и плакать, и пусть он знает, что каждую секунду в каждой жизни она была от начала до конца, она скучала по нему всем сердцем.
Но не было никакой возможности сообщить что-либо подобное этому Даниэлю. Ничего этого не еще произошло для этого Даниэля. Кроме того, он принял ее за Люсинду этой эпохи, за девушку, которая не знала ничего из того, что Люси узнала. Нет слов, чтобы сказать ему.
