Все потерянные дочери (ЛП) - Гальего Паула

У меня вырывается смешок, и Одетт с любопытством смотрит на меня. — Что? — Она приподнимает бровь, убирая обе вещи на место. — Ничего, просто на его месте я бы тоже умолял увидеть тебя в этом.

Она выгибает брови еще сильнее. — На его месте? — провоцирует она. — А не на своем? — А я всегда молю о том, чтобы видеть тебя без платьев, Одетт. — Я беру её за руку и дарю льстивый поцелуй в тыльную сторону ладони, что забавляет её настолько, что она не может скрыть улыбку. — Хотя признаюсь, часть того, что подразумевает твое облачение в него, мне весьма по душе. — Да неужели? — Мне нравится снимать их с тебя. Очень нравится, — мурлычу я.

Я делаю шаг к ней. Одетт упирается ладонями в комод позади себя и смотрит на меня снизу вверх, с вызовом. — Давай сбежим, — говорю я тогда. — Сбежим прямо сейчас. — Куда? — шепчет она тихо, и её голос щекочет мне губы. — В город.

Одетт снова взвешивает предложение. Она больше не смотрит мне в глаза. Теперь она сосредоточилась на моих губах, и мне хотелось бы думать, что ей так же трудно сдерживаться, как и мне. — А банкет? — Туда пойдет командор всех армий Волков, — отвечаю я. — И Королева Королей, которая к тому же скоро станет его женой. Он не должен слишком сильно заметить наше отсутствие.

Темная тень пробегает по её зрачкам, но даже если её лицо слегка омрачается — или, может быть, именно поэтому — она отвечает: — Давай сбежим.

Ночью выпал снег, и вся мостовая укрыта белым ковром, который наполняется следами и отпечатками ног по мере того, как мы углубляемся в город. Если осень в Илуне такая, могу представить, насколько суровы здесь зимы. У Эгеона есть причины не беспокоиться насчет Львов. Этот климат в сочетании с труднодоступностью территорий и королевским флотом сотни лет хранил это место от вторжений. Но я не хочу думать об этом сейчас.

Никто из нас двоих толком не знает, куда мы идем, когда выбираем одну дорогу вместо другой, когда сворачиваем за угол или поднимаемся по крутым лестницам, где легко поскользнуться. В конце ступеней, ведущих к каменному мосту, я протягиваю ей руку и больше не отпускаю.

Когда мы пересекаем мост, поверхность которого практически замерзла, Одетт делает попытку ослабить хватку, но я мягко сжимаю её ладонь, оставляя её там, где она есть. Её пальцы, немного дрожащие от холода, переплетаются с моими, и я немного таю.

— Это странно, — признаюсь я. Тропинка, спускающаяся с моста, ведет нас к каменной галерее, окаймляющей замерзшую реку, украшенной колоннами и скульптурами, которые кое-где обвивает розовый куст, стойко переносящий морозы. — Я только что понял, что никогда ни с кем так не гулял.

Губы Одетт показываются из-под белой оторочки её плаща. — За руку? — уточняет она.

Я хотел бы сказать ей, что дело не только в этом, но, кажется, не нашел бы слов, чтобы объяснить, поэтому просто киваю. — Но мне нравится.

Мы идем по коридору. Свет играет меж каменных колонн и высекает искры в рыжих волосах Одетт. Её пальцы мягко сжимают мои. — Мне тоже, — шепчет она, очень тихо; так тихо, что мне приходится напрячь слух. Она говорит это как признание, или, возможно, как признание поражения, словно у каждого слова есть цена, и я гадаю почему.

Я подношу её руку к губам и оставляю на ней поцелуй, думая о том, что война слишком близко, чтобы любовь ощущалась как поражение. Это победа, победа сердца, но я снова не нахожу слов; по крайней мере таких, которые не заставили бы её сбежать.

Мы продолжаем идти без цели, позволяя коридору вести нас, пока он не выводит в сад — маленькую гавань покоя посреди города, вдали от шума рынков и таверн. Маленький оазис, который, несмотря на холод, не пустует.

Озеро, которое, должно быть, соединяется с рекой, оставшейся у нас за спиной, открывается в центре, в небольшой низине. Поверхность замерзла, и слой льда, должно быть, достаточно толст, раз несколько человек рискнули прогуляться по нему. Ребенок проверяет надежность опоры у берега, держась за руку отца, который вышел вперед, подбадривает его и дразнит, пугая так, что малыш отпрыгивает назад и заливается звонким смехом. Две старушки тоже гуляют под руку, поверяя друг другу секреты. Пара сидит на каменной скамье, с которой им пришлось смахнуть снег. Позади раскинулся розарий с десятками цветов, которые остаются нетронутыми, которые выживают.

Вдали, за верхушками сосен, снова виднеются крыши городских домов.

— Ты… когда-нибудь была влюблена?

Одетт на мгновение замирает. Хотя она улыбается, но слегка съеживается под плащом. — Легкая тема для разговора, да, капитан? — Поскольку я не отвечаю, она отводит взгляд, устремляя его куда-то на замерзшее озеро, и отвечает: — Да.

— Что случилось?

Одетт удивляется моему вопросу. Она смотрит на меня так, словно не понимает, а спустя несколько мгновений качает головой.

— Орден, — отвечает она. — Мы не могли иметь личную жизнь; нам не позволяли. Мы знали, что в тот момент, когда наше обучение закончится, нам придется попрощаться, так и случилось.

Я задерживаю дыхание, осознавая кое-что. — Значит, до того как ты прибыла ко двору Эреи, ты была с..?

Мы медленно пробираемся через снег. — Нет. — Она закрывает глаза. — Он уехал задолго до этого.

Я обдумываю это несколько секунд, потому что у меня много вопросов, но я не знаю, как их задать, чтобы не перейти черту. — Он или она?

— Он, — отвечает она. — Алекс, — добавляет она к моему удивлению. Я не ожидал услышать имя.

— И вы просто… попрощались?

Одетт останавливается посреди снега. Птица заводит веселую трель, которой отвечает другая каждый раз, когда первая замолкает. Одетт встает передо мной. — О чем ты меня спрашиваешь? — уточняет она с вызовом. — Люблю ли я его до сих пор?

У меня в горле встает ком; не только от её слов, но и от того, что они подразумевают, ведь я был достаточно глуп, чтобы не спросить об этом раньше, чтобы не спросить об этом самого себя. Я так мало о ней знаю… Она не хотела мне много рассказывать. Возможно, не могла.

— Нет, — отвечает она, прежде чем я успеваю выдавить неуверенный ответ. — Я больше не влюблена в него, Кириан. Однажды я верила, что буду способна на всё ради него, даже предать Орден, но он был с этим не согласен. Он обещал, что сбежит со мной, но уехал выполнять свою миссию, а потом и я покинула Орден, чтобы стать Лирой.

Она поднимает пальцы свободной руки и внимательно их разглядывает. Кончики покраснели от холода.

— Я рад, что ты была не одна, — осмеливаюсь сказать я.

Одетт удивленно смотрит на меня. Я вижу, как она сглатывает. — Я тоже. — Она моргает, когда снежинка повисает на её длинных ресницах. — У меня были друзья.

— Элиан, — вспоминаю я.

Я сжимаю её пальцы крепче, когда она улыбается. — Элиан, Алекс и Леон. Мы четверо готовились к разным подменам, но все под началом одного мастера, Бреннана.

— Вы с Евой не ладили, верно? — Она была сущей мегерой, — бросает она, и напряжение немного спадает. Я смеюсь. — Но они… они и правда были для меня семьей. Мне повезло, — добавляет она. — Не все могли бы сказать то же самое.

— Ты думаешь о них?

Она придвигается ко мне чуть ближе, почти незаметно, едва уловимо. — Не часто. — На губах появляется грустная улыбка. — Может, это делает меня ужасным человеком, но… я стараюсь этого не делать. Когда всё это закончится, я помогу Еве уничтожить Орден. Мы сорвем с них маски и расскажем всем этим украденным детям, кто они на самом деле. Я знаю, многие предпочтут смерть, чем поверят нам. И знаю, что некоторым придется умереть. — Она замолкает на несколько мгновений, словно потрясенная собственными словами. — Не знаю, что будет с теми Воронами, что уже внедрены, как Алекс или Леон. Я никогда не видела их истинных лиц, как и они моего. Не знаю, смогу ли я как-то донести до них правду и захотят ли они её слушать… Надеюсь, что да.

— Я буду рядом, когда это случится.

Одетт поднимает наши сцепленные руки к лицу и дышит на них, согревая своим теплом. Она могла бы сделать это магией, но так лучше; интимнее.