Все потерянные дочери (ЛП) - Гальего Паула

Ева на секунду отдергивает руку, чтобы повернуться ко мне. Я вижу её взгляд под маской глаз Лиры: высокомерие, безрассудство… и ту самую способность к самопожертвованию, столь глубоко укоренившуюся в нас, которую нас учили носить с гордостью.

— Я всё очень хорошо обдумала. — Сильно сомневаюсь, — говорю я, вцепившись пальцами в стол. — Мое решение тебя не касается, — заверяет она, и я умею читать между строк.

Я знаю, что она хочет сказать. Я смотрю на Нириду в поисках помощи, но та отводит глаза. Не знаю, идея ли это Евы, решили ли они это вместе или это был импульсивный порыв, но командор её поддерживает.

— Ты прекрасно знаешь, что это не так. — Обещаю тебе, это так. Это мое решение, и я приму последствия, — выносит она приговор.

Она снова поднимает руку, протягивает её Эгеону, и тот пожимает её без колебаний, скрепляя сделку. Скрепляя судьбу Земли Волков.

Глава 18

Кириан

Одетт первой покидает смотровую площадку. Она с такой силой хлопает дверью, что возникший сквозняк заставляет нас всех вздрогнуть. Эгеон выглядит скорее повеселевшим, чем рассерженным; сейчас он в эйфории от того, что скрепил сделку. Он станет королем-консортом и войдет в один из самых мощных союзов, какие когда-либо знала Земля Волков. Логично, что он ликует.

Ева встает сразу же, не уточняя деталей договора и не проверяя, выполнит ли Эгеон свою часть — отправит ли флот в Сулеги прямо сейчас. Она выходит вслед за Одетт, и, кажется, её совершенно не волнует, что королеве не подобает так бурно реагировать на поведение подданной.

Нирида берет на себя завершение сделки. Она отклоняет предложение короля встретиться позже и убеждается, что Эгеон уже отдает приказы своим войскам. Мы не встаем, пока не становится ясно, что Илун поможет Сулеги в войне. Только тогда мы оставляем Эгеона с его стратегами и офицерами.

Нирида начинает говорить в ту же секунду, как дверь за нами закрывается, и мы спускаемся по длинной винтовой лестнице. Однако я останавливаю её, как только мы отходим достаточно далеко от стражников у входа.

— Что там произошло, Нирида? Она замирает на несколько ступенек ниже и хмуро смотрит на меня. — Мы добились союза, чтобы победить в войне, — отвечает она. Я бросаю на неё осуждающий взгляд, потому что она прекрасно понимает, о чем я. — Я думал, мы еще не приняли решения.

Она полностью поворачивается ко мне, рука на рукояти меча, спина прямая, голова поднята… в той позе, что так свойственна ей. — Я не принимала односторонних решений с Евой, если ты в этом меня обвиняешь. — Хочешь сказать, ты не поддерживаешь то, что она там сделала? — А ты?

Я думаю об Одетт. Думаю об ужасе в её глазах, когда Ева говорила за Лиру, когда принимала это решение за них обеих. — Я бы такого решения не принял. — И я тоже, — возражает она, слегка повысив голос. Затем закрывает глаза и делает мягкий вдох. — Я не знала, что она скажет, — добавляет она тише. — Я не знаю, почему она это сделала.

Я верю ей. Знаю, что она говорит правду. Поэтому тоже вздыхаю и провожу рукой по волосам, которые, должно быть, уже изрядно растрепались. — Прошлой ночью что-то случилось? Что-то, что заставило её принять решение в одиночку?

Нирида вскидывает светлые брови. — Одетт мне уже говорила об этом. Она колеблется пару мгновений. — Не здесь. — Она делает жест подбородком. — Идем.

Дворец Илуна огромен; вероятно, больше, чем дворец Эреи, и нам требуется время, чтобы найти пустую комнату в этом крыле. Это читальный зал, безлюдный, несмотря на множество кресел и диванов вдоль стен. Свет льется через большие окна, которые закрыты, чтобы сохранить тепло в комнате, сейчас холодной, потому что никто не разжег камин.

Мы спускаемся молча так долго, что я начинаю думать: чтобы вытянуть из неё информацию, мне придется раскошелиться на несколько бутылок того ликера, который она так любит. Но как только мы заходим внутрь и Нирида закрывает дверь, она заявляет: — Возможно, это моя вина.

Неуверенность в её тоне, дрожь в голосе беспокоят меня. — Возможно, твоя вина в том, что она приняла решение, которого ты хотела? — Я поднимаю брови. — Что ты сделала? Что ты ей сказала?

Нирида отходит от двери и направляется к ближайшему дивану. Садится, уперев локти в колени, и выражение её лица… выражение побежденное и умоляющее. Я подхожу к ней и сажусь напротив.

— Мы не об этом говорили, Кириан. Мы зашли в тупик и решили подумать. Все мы решили, — настаивает она. — Она не собирается убивать Эгеона. Всё сложнее, чем просто подмена. Она знает это лучше любого из нас и понимает, что Одетт права. Так что она приняла это решение не для того, чтобы потом от него избавиться.

— Тогда она собирается?.. Собирается пожертвовать собой ради нас? Ради Волков? — Не думаю, что она хочет заставлять Одетт участвовать в том, чего та не решала, — задумчиво отвечает она. — Она сделает это сама. Она возьмет на себя роль Лиры.

— Почему? — спрашиваю я. Серые глаза Нириды, обычно холодные, наполняются тревогой. — Мы переспали, — выдает она.

Я качаю головой. — Это не сюрприз. — Нет… — отрицает она. — Сюрприз. Я не сближалась с ней так до… Я не касалась её, Кириан. До прошлой ночи не было вообще ничего.

Я пытаюсь прочесть ответ в её глазах, в этом измученном выражении, так непохожем на то, с каким она обычно рассказывала мне о своих победах. — Так плохо прошло? — прощупываю я.

Нирида трет лоб. — Не знаю, — отвечает она растерянно. — Я думала, всё прошло очень хорошо, но что касается Евы, я часто думала о вещах, которые оказывались неправдой. Почему она передумала? Из-за меня?.. А вдруг я её как-то принудила?

— Ева не кажется мне человеком, на которого легко повлиять, — отвечаю я, хотя не уверен, облегчит ли это её чувство вины. — Что… ты сделала?

Нирида поднимает лицо и впервые улыбается, но бравада снова тонет в беспокойстве. — В день нападения деа бру я чуть не поцеловала её, — признается она. — Я чуть было не сделала гораздо больше, — добавляет она, — но потом случилось всё то, а затем путешествие… Вчера мы снова остались наедине впервые с тех пор и продолжили с того места, где остановились. Она не говорила потом, и сегодня утром тоже. Она не захотела говорить. А теперь сделала это, не дождавшись меня, не посоветовавшись. У нас ведь, кажется, есть связь, нет?

— Не думаю, что это поможет её остановить. Поговори с ней. Мы все поговорим. — Я задумываюсь. — Хотя не совсем понимаю, что ты можешь ей сказать, если ты согласна с этим решением.

— Ты бы остановил её? Если бы это была Одетт, если бы она согласилась на такую жизнь… ты бы попросил её не делать этого? Эрея или она. Это решение я уже принимал однажды, с луком в руках.

— Я эгоистичнее тебя. — Это не ответ на мой вопрос.

Я улыбаюсь. — Никто из нас двоих не может просить ни одну из них делать то, чего она не хочет, — отвечаю я. — Так что не думаю, что стоит даже думать об этом.

Нирида вздыхает, отрывает локти от колен и откидывается назад. — А война казалась сложной штукой.

Я жду несколько мгновений на случай, если ей есть что еще сказать, но она молчит, и тишина между нами напоминает мне, что у меня было не так много возможностей поговорить наедине с подругой в последнее время. Я провожу рукой по волосам.

— Раз уж мы здесь… — Нирида смотрит на меня выжидающе. — Есть кое-что, что я хотел сказать тебе уже давно.

Она хмурится. — Что ты натворил?

Это будет непросто… Я делаю глубокий вдох, и этот глоток воздуха, пока я собираюсь с духом, приносит с собой горькое воспоминание, темный след гнилого секрета, которым я еще не делился с ней.

— Это было давно, еще до того, как нас назначили капитанами армии Львов. — О. — Нирида слегка выпрямляется, возможно, угадывая серьезность того, что я собираюсь рассказать. — Да, времени прошло немало.

Я спрашиваю себя, с чего начать, и решаю начать с самого тяжелого. — Помнишь… Харальда? — Его имя, вырываясь из моего горла, кажется сделанным из ржавых лезвий. — Он был офицером Львов, одним из тех, кто выступал за то, чтобы нас назначили капитанами и отправили на север. Он был привлекательным.