Два дня до солнца (СИ) - Комарова Марина

Сам Дымкевич бежал. Очень быстро.

Ябо получился совершенно неконтролируемой и отбитой тварью. Но, как оказалось, очень обучаемой.

А вот затаившегося Дымкевича искали все Трое и Сестра, потому что Визуализатор, который однажды попробовал силу Создателя, стал сродни каннибалу. Он будет охотится снова и снова, желая загнать добычу в угол.

А между Егором Штольней и Антоном Шуткачом в этом регионе не было Создателей целых восемь лет.

***

Тот, о ком знают все

Наше время

Дым застилает всё вокруг, сжимает горло, сдавливает тисками грудь, не давая выдохнуть. Перед глазами темнеет, ещё немного ― и я потеряю сознание.

― Ты даже лучше прежнего, ― шелестит шепот возле уха. ― С тобой у меня всё получится. Будет сладко-сладко. Все Создатели сладкие, но каждый по-своему. Чем больше сладости, тем сильнее дар.

Сознание затуманивается, ноги мерзко подрагивают. Всего несколько секунд, и я упаду на колени.

«Черта с два!» ― мелькает какая-то сумасшедшая мысль.

Кулак взлетает сам, разбивает дымную завесу, впечатывается во что-то отвратительно влажное и мягкое.

Слышится вскрик, в котором одновременно удивление и злоба. Кажется, попал туда, где должно быть лицо.

Дымкевич пятится, трясет головой, будто пытаясь прийти в себя.

Я разворачиваюсь и несусь вниз по улице, стараясь не думать о том, куда приведет дорога.

― Догоню… ― вместе с дымом стелется шипящее обещание.

Попробуй. Догони. А там посмотрим.

Подошвы кроссовок скользят по мокрой брусчатке. Меня занесло в город то ли на холмах, то ли в горах. Тут не так просто бегать. А ещё это место смутно знакомо. Не как то, где бывал сам, а как… то, которое видел на фотографиях или…

«В глазах Дана Ярасланова», ― шепчет внутренний голос.

Вылетаю на дорогу, перпендикулярную улице, по которой я бежал. Слева сладкий аромат цветов. Ботанический сад, что ли? Справа ― какое-то заведение, вывеска так и горит «Під замком[1]». Возле входной двери ― поручень, на котором сидит маленькая фигурка в виде человека с ружьем.

Я могу только хлопнуть глазами, когда он медленно ложится на широкий металл поручня и упирает приклад в плечо, словно ожидая добычу.

«Беги, ― звучит в голове голос, странно звенящий бронзой. ― Я его задержу. Ужгород не любит таких, как он».

Оцепенение спадает. Я успеваю только выдохнуть:

― Спасибо.

И тут же кидаюсь направо, понимая, что нет смысла задерживаться и расспрашивать.

Ужгород. Мать твою… Ужгород, из которого бежал Дан!

А фигурка ― одна из мини-статуэток, которых тут немало. На краю сознания мелькает истерический смешок. Меня защищают арт-объекты. С ума сойти.

В какой-то момент начинает резать в правом боку. Я слышу выстрел, потом ― шипение дыма. Оно… злое. Оно такое, что хочется зажать уши.

В темноте ловит свет луны и звезд ночная вода. Горная река Уж. Та самая, через которую перекинут мост.

― Сюда… ― снова «бронзовый» голос, на этот раз постарше.

Взгляд выхватывает фигурку на ограде у моста. Борода, шапочка, мешок за спиной. Дед Мороз? Нет, Святой Николай! Тоже хранитель города.

― Давай по мосту. А я ему сейчас подарочки приготовлю.

Успеваю снова шепнуть «Спасибо» и помчаться по мосту, уже не разглядывая, что именно мой защитник достанет из мешка. Есть чувство, что там припасено множество сюрпризов.

Я больше не думаю про время ― просто бегу так, как никогда не бежал. Даже тогда, во Львове, от горгониды. Но в какой-то момент останавливаюсь между домами, чтобы отдышаться, сжимаю рукой бок. Сердце, кажется, сейчас выскочит из груди, каждый вдох режет легкие ножом.

― Сколько же так бежать… ― срывается хрип с моих губ.

Вместо ответа в нескольких шагах от меня прямо из асфальта поднимается дымок. Рядом второй. Третий. Четвертый…

Звучит смех, от которого по коже продирает мороз.

Догнал.

Мысли в панике мечутся. Ужас окатывает липкой волной. Если не буду действовать, то так и увязну, так и останусь. Понимаю, что бежать больше не в состоянии. Что делать? Что…

Договориться? Не вариант.

Озарение ― словно вспышка ударившей в метре молнии. Я могу бороться только тем оружием, которое у меня есть. И плевать, что понятия не имею, как им пользоваться.

Прикрываю глаза, вызывая в мыслях образы. Кто там у нас? Горгониды, которым достаточно стянуть повязку с глаз, и все вокруг окаменеет? Мертвый сармат, который выходит из склепа, потому что хочет забрать чужую жизнь? Степная Вдова, что по ночам плетет паутину и заговаривает каракуртов? Заговоренный акинак из скифского кургана, сносящий головы врагов только по одному велению? Или Дикий Ветер, забирающий волю у всех, кто окажется в полдень в наших песках?

Когда я открываю глаза, все они уже вырастают стеной, становясь между мной и Дымкевичем, явно не ожидавшим такого отпора.

Стараюсь не думать, что могу их всех не удержать, в то время, как из глубин подсознания выныривают всё новые и новые твари. Среди них есть кто-то, чья кожа наливается лунным светом, а волосы серебрятся, стоит только ему начать оборачиваться.

Ещё секунда ― и я его узнаю. Внутри всё сжимается.

― Трус, ― шипит Дымкевич. ― Закрываешься. Я всё равно…

― Разорвать, ― произношу я только одно слово, на миг потеряв всё человеческое.

Рёв оглушает. Человек из лунного серебра оказывается возле меня, хватает за запястья и рывком дёргает к себе.

Голова идет кругом от захлестнувшей со всех сторон зелёно-голубой волны, и тут же меня накрывает густая тьма.

Но я всё же успеваю почувствовать, как дрожит земля, и услышать чей-то низкий мужской голос:

― Давно не виделись, Саша. Совсем забыл своего Следящего.

***

…Сознание возвращается с трудом. Ощущение, что ему намного лучше там, где оно было, поэтому сюда оно не спешит. Голова жутко раскалывается, такое бывает, когда скачет давление и меняется погода, а я, как метеозависимая жертва, всё это ощущаю.

Тем не менее удается сообразить, что я лежу. Под затылком достаточно мягко, поэтому пульсирующая боль в висках терпима. На лбу лежит чья-то прохладная ладонь, знатно облегчающая состояние. Как бы договориться, чтобы она там пробыла ещё часика два? А то и три…

― Ни ума, ни совести, ― слышится сердитый голос Дана. ― Если бы знал, что вы такое задумали, поубивал бы.

― Совесть… чего нет, того нет, ― с бархатным смешком отвечает ему кто-то. ― А про ум бы я попросил.

Дан фыркает, как рассерженный кот. А до меня… до меня начинает доходить, что фырканье как-то уж очень близко.

Сделав над собой усилие, я все же открываю глаза. Белый потолок. Край окна, за которым глубокая ночь. Синие шторы. Угол шкафа с книгами, одна из которых только частично засунута на полку. «Теория бес…» ― дальше не видно. Ладно, в любом случае ни книга, ни то, что я вижу, мне не знакомы.

Перед глазами щелкают пальцы. Я успеваю только моргнуть. Ко мне склоняется Дан.

― Как ты себя чувствуешь?

Почему он так близко? Ещё смотрит сверху вниз. Я пытаюсь скосить глаза в сторону, чтобы понять, что происходит…

Дьявол. Это же его ладонь у меня на лбу. Моя голова, кажется, лежит на подушке, а вот сама подушка ― у него на коленях.

― Антон? ― Беспокойство, как ни странно, не приправлено ни издевкой, ни иронией.

Я сглатываю:

― Как тебе сказать... Немного умер.

[1]Під замком (укр.) ― под замком

Глава 20. Сумасшедший

― Немного ― не считается, ― снова этот бархатный смех.

В поле зрения появляется мужчина. Ему… под сорок, но он явно из тех, кто с каждым годом становится только харизматичнее. Знаю таких. И этот взгляд карих глаз поверх прямоугольных очков без оправы, и черные с проседью волосы, и правильные черты лица, и призрак улыбки на губах…

Растянутый свитер крупной вязки, в котором я бы выглядел как попрошайка, на этом человеке смотрится удивительно стильно.

Он изучает меня задумчиво, с неприкрытым интересом, и внезапно выдает: