Дракон проснулся (СИ) - Чернышова Инесса

— И женитесь на мне? — спросила она неуверенным тоном.

— Если поможешь.

Она кивнула и продолжала смотреть. Я отступил и забрал со стола трость и котелок.

— Не мешай теперь, поняла?

Снова кивнула. Поняла, разумеется. И по глазам видел: будет ждать, как и её болезнь, притаившаяся внутри, только лекарства от неё не было. Нигде: ни на земле, ни на небе.

А если бы было? Захотел бы я излечить Оливию? Признаться, вряд ли. Я раненый Дракон, а в боли и в гневе любой зверь жестокосерден.

Я думал об этом всю дорогу, пока экипаж медленно катил по улицам, на которые опускался вечер, к ювелирной лавке.

Время раннее, лавки ещё открыты, работники по привычке суетятся, чтобы поспеть к кофе за ужином, а после него жителям захочется пройтись вдоль освещённых витрин, а они как большие лампы, привлекают мотыльков, готовых тратить, чтобы пустить пыль в глаз.

Древнее время вечерней жатвы, обмена души на блестящие подношения, как говорили задолго до прихода в Сангратос Драконов.

И мне предстояло поучаствовать во всём этом.

Остановившись у самого дорогой ювелирной лавки, я прошёл внутрь. Посетителей было немного: полная дама с бородавкой на носу, лет за сорок, с такой жадностью смотревшая на витрину с браслетами, будто сейчас продаст за один из них душу свою и мужа, и затянутый в корсет мужчина преклонных лет, с великодушным барством покупающим ожерелье с опалами.

Они оба обернулись, когда я вошёл, и тут же сделали вид, что меня нет. Знакомства с местным обществом я не водил, чем бесил его неимоверно.

К счастью, найти то, что требовалось, оказалось несложно. Я купил подарок — он был и роскошен, и скромен одновременно. Денег хватило с лихвой. Ниара от безделушки не откажется.

Дело осталось за малым: я подарю гранатовую булавку в знак возобновления знакомства. И ведьма почувствует в ней ту, другую безделушку, которая когда-то погубила меня. А если нет, то она не ведьма.

3Ниара

Последние дни я делала то, для чего приехала. В местный музей привезли находки.

Камни лежали на чёрных бархатных подушках. Один — прозрачный как слеза, огранённый и острый, он напоминал ёлочную игрушку, которую вешали на ёлку мои родители. На самый верх, чтобы мы с сёстрами не разбили.

Игрушки стоили немало, дороже, чем срезанное дерево. Даже для моей семьи ёлочные украшения, передаваемые по наследству, означали удачу и достаток во всём. Каждая безделица служила напоминанием: хрустальные кристаллы, к примеру, говорили о чистоте рода. И бриллиант, вышедший на поверхность земли, чтобы его нашли именно здесь и сейчас, тоже шептал о чём-то подобном.

— Это он, Древний! — перебила звук, исходящий от камня, госпожа Мольсен, стоявшая на шаг позади меня.

Помощник бургомистра, господин «Тыквенный суп» и Берта держались поодаль, то ли от того, что не смели приблизиться к Древним камням, боясь проклятия, то ли опасались ведьмы, уже однажды чуть всех не погубившей.

— Он, — подтвердила я.

— А второй?

Глаза госпожи Мольсен засверкали жадным блеском, она не могла отвести глаз от чёрного круглого шарика, на поверхности которого время от времени вспыхивали молнии.

— Агат. Редкий и дорогой. Древний.

— Ох, — вздрогнула старая леди и обернулась, чтобы подать знак спутникам. Всё в порядке, мол. — А вам не надо взять их в руки?

— Надо, — кивнула я, потому что хоть со стороны было и очевидно, что камни живые, но я должна была убедиться. Не обман ли.

— Только не здесь, это опасно, — засуетился кудрявый помощник бургомистра, вдруг преодолев расстояние и встав рядом со мной, готовый пресечь всякую попытку контакта.

— Я правила знаю, — ухмыльнулась я, увидев в стёклах его флюоресцирующих очков своё искажённое изображение. Этот молодой человек, весьма приятной наружности, отталкивал: было в его внешности что-то такое гаденькое, плюгавенькое, выглядывающее на секунду, когда хозяин терял контроль.

— Я вынужден предложить вам следовать им, ваше высочество, понимаете же, это мой долг перед его величеством?

— Понимаю.Я готова.

Угодничество молодого человека, отстранённо-холодное, хоть и почтительное отношение «Тыквенного супа», который после последних событий даже стал куриные яйца есть, чего его убеждения ранее не позволяли, и Берта, милая Берта, такая уютная, знакомая с детства, тоже замкнулась в себе, всё они казались ненастоящими, масками, надетыми врагами, чтобы я не разглядела их лиц.

Неизменным оставались только драгоценные камни и их отношения ко мне.

Увидев экземпляр, если он не был размельчён и раздроблён настолько, что и не узнать первоначальный вариант, так и тянуло прикоснуться и почувствовать душу. Сердце у каждого камня особое.

И не у каждого сердцевина живая. Были экземпляры с застывшей каплей, которая хоть и сохраняла камень целым, но он становился лишь красивой безделицей. Живые камни встречались редко, они и сияли по-особому.

Как эти двое. На подушечках из чёрного бархата даже при ярком свете магических шаров, застывших под потоком, они казались сгустками совершенно чистой от материального мира энергией, к которой только притронься — выжжет изнутри.

— Это опасно? — господин «Тыквенный суп» схватился за виски, будто испытывал сильнейшую головную боль.

— Нет, — ответила я как можно спокойнее, чтобы ничем не выдать своего волнения. — В подобных камерах всё обшито чистым железом, здесь нет земли, цветов, ветра, магия камней лишена природной подпитки, они просто красивы.

«Как будто это обычные подделки, что под действием артефакта приобрели вид родовых драгоценностей», — прибавила я мысленно и принялась возносить молитву Двуликому, как учили в сокровищнице.

В тесной квадратной комнатке, в которую меня посадили вместе с руководителем нашего отряда, чтобы камни не принесли никому вреда, и чтобы я лично сделала их безвредными, готовыми к перевозке, запах был как в стоячем колодце. Это нормально: разрушенная магия не может пропасть в никуда, она гниёт и рассыпается, как смертное тело, прежде чем впитаться в стены, тем самым укрепив защитный барьер.

Но «Тыквенный суп» морщился и расстёгивал воротник рубашки, его рука тянулась к графину, наполненному питьевой водой.

— Вы можете выйти.

— Не могу. Я должен видеть.

Я пожала плечами. Должен, так должен, сам напросился.

Это больно для того, кто не связан с камнями настолько тесно, как я. Неприятно жжёт глаза, а закрыть их помощник казначея не посмеет, будто боялся, как бы чего не подменила.

У меня мелькнула такая мысль: а не проделать ли с Древними камнями то, что не однажды получалось с обычными драгоценными? Не вобрать ли в себя их силу, превратив в обычные стекляшки. Получилось бы? Вряд ли.

Я коснулась бриллианта, огранённого много столетий назад неизвестной рукой, и сразу почувствовала вкус солёного моря на губах, смешанный с запахом подвала, где нет мышей и крыс, но хранится столько золота, что хочется закрыть глаза, дабы не ослепнуть.

Камень заискрился в моих руках, заворочался, блеснув шестью гранями, и вздохнул. Я была уверена, что на мгновение он сжался в пружину, а потом снова принял прежний вид.

«Perigrinatio est vita». Жизнь — это путешествие.

Рядом закашлялся «Тыквенный суп», захрипел, хотел что-то промычать, но мне было не до него. Ветер в лицо усилился, на море, с которого он прилетел, надвигалась буря. В воздухе в это время чисто, никто не вылетит накануне грозы.

Можно не опасаться крылатого демона, хранящего сокровища глубоко под землёй. В моих руках оказался второй камень, и вот я сама уже заперта в сокровищнице.

На моё плечо легла рука. Я вздрогнула и обернулась.

— Вот вы и пришли сюда, моя принцесса, — услышала знакомый голос, и тёмное пятно обрело очертания человеческого тела.

— Я ждал вас, — произнёс милорд Рикон и погладил меня по щеке. — Теперь вам отсюда не вырваться.

Захотелось закрыть глаза руками, вскрикнуть, попытаться упасть в обморок, настолько всё было реально, и снова появились серебряные нити. Они отделились от сундуков с золотом, потянулись к моим рукам и ногам, чтобы уже не вырвалась.