Шихан Анна - Долгий, долгий сон
— Сколько? — спросила я, проглотив ком в горле.
— Два дня, — огрызнулся Брэн. — Когда мне сказали, что ты пропала, я сразу догадался, где ты можешь быть.
— А больше никто не догадался?
Он в бешенстве покосился на меня:
— Больше ни у кого не было причин думать, что ты хочешь заставить их чувствовать себя виноватыми!
Я вцепилась в борта своей открытой капсулы и с трудом слезла на пол.
— Я не пыталась заставить тебя чувствовать себя виноватым!
— Да что ты говоришь? — недоверчиво хмыкнул Брэн. — И в твоем мелком эгоистичном мозгу ни разу не мелькнула мысль о том, что вот ты уползешь обратно в свой стазис и тогда я точно пожалею?
Это было несправедливо.
— Нет, — честно ответила я. — Вообще-то я думала, что ты будешь рад.
Он поднял брови:
— Рад? Да гори ты! Думаешь, если я не хочу встречаться с тобой, то я полный мерзавец?
Я снова растерялась.
— Нет.
— Так с какой стати я должен радоваться? Если я не влюблен в тебя, это вовсе не значит, что я хочу, чтобы ты пострадала, или умерла, или… пропала в своем коитальном стазисе!
Я покачала головой:
— Ты не понимаешь! Все совсем не так! Я просто не знала, что мне еще делать.
Брэн снова фыркнул:
— Прости, милая, но твоя жизнь совсем не так ужасна!
— Но… но я всегда так делала.
— Что значит — всегда? — переспросил он. Потом вдруг замер. — Гори ты! Ты… уже делала так раньше?
— Ну да. Все время.
Брэн в изумлении вытаращил на меня глаза.
— Но зачем? — выдавил он.
Я пожала плечами:
— Мама назвала это нашим домашним механизмом адаптации. Когда мы ссорились или родители слишком уставали, когда у меня совсем плохо шли дела в школе или маме с папой нужно было куда-нибудь уехать, они погружали меня в стазис.
Мне показалось, что у Брэна вдруг подкосились ноги. Он уселся на картонную коробку, которая немедленно лопнула под его весом и разошлась снизу. Судя по виду, коробка была доверху набита стопками старых налоговых деклараций, да так плотно, что бумага выдержала вес Брэна безо всякой коробки.
— Ты хочешь сказать, что твои родители постоянно погружали тебя в стазис?
— Ну да, — кивнула я. — А ты думал, как я тут очутилась?
— Я… не знаю. Мне казалось, тебя отправили в стазис, чтобы спасти от Темных времен.
— Темные времена еще не наступили, когда я погрузилась в последний раз, — покачала головой я. — Вернее, они только-только начинались. Уже появились сообщения о вспышках туберкулеза, но все было не так страшно.
— Твои родители… регулярно погружали тебя в стазис? Просто потому, что уставали или уезжали на отдых?
Я пожала плечами:
— Ну да. Они считали, что никто, кроме них, не может правильно меня воспитывать. Так было лучше для меня.
Брэн смотрел на меня, разинув рот.
— Что? — спросила я.
— А ты… Ты знаешь, что это противозаконно?
— Что это?
— Помещение индивида в стазис ради собственной выгоды считается тяжким уголовным преступлением. Карается наравне с изнасилованием.
Я просто не знала, что на это сказать. Стазис дарил уют и удовольствие, он был утешающим избавлением от всех жизненных невзгод. Как его можно сравнивать с изнасилованием?
— Твои родители так поступали с тобой? — очень мягко спросил Брэн. — Все время? Они своими руками крали у тебя огромные периоды детства?
Я затрясла головой.
— Да нет же! — возмущенно воскликнула я. — Все было совсем не так! Совсем наоборот, они спасали меня от пустой растраты огромных периодов жизни! Самый долгий стазис, в который они меня погружали, составил всего четыре года — да и то маме с папой просто пришлось это сделать, ведь они улетали на Титан, чтобы руководить созданием горнодобывающей колонии! — Тут я нахмурилась, пытаясь вспомнить, не ошиблась ли со сроками. Честно говоря, я не была в этом уверена. Во время стазисов я часто теряла представления о времени. — Когда они вернулись, то устроили огромный прием в мою честь, — пробормотала я, возвращаясь к теме. — Мне как раз исполнилось семь лет.
Брэн как-то странно посмотрел на меня.
— А на самом деле сколько? — спросил он.
— В смысле?
— В том смысле, сколько лет тебя промариновали в стазисе?
— Я не понимаю. Говорю же, мне было семь.
— Семь? Это как сейчас тебе шестнадцать, а на самом деле семьдесят восемь?
— А, ты об этом, — пробормотала я. — Ну да, конечно.
— Роуз… — осторожно начал он. — Сколько лет тебе понадобилось, чтобы дорасти до шестнадцати?
— Ну… я точно не знаю. Несколько недель назад я вдруг поняла, что мне, вообще-то, около ста. Последний стазис был шестьдесят два года тому назад, значит… Наверное, двадцать восемь? — пролепетала я.
Брэн медленно встал и вдруг сделал нечто такое, чего я совсем не ожидала. Он положил руки мне на плечи и крепко-крепко обнял.
— Мне так жаль, — прошептал он мне на ухо.
Снова очутиться в объятиях парня оказалось так знакомо и так правильно, что я невольно ахнула. Но при этом я была в бешенстве. Брэн не хотел этого, он просто мучил меня! Поэтому я вырвалась.
— Чего? У меня все замечательно!
Брэн молча смотрел на меня; кажется, я еще никогда не видела, чтобы его лицо было таким открытым и добрым, как сейчас. Он медленно покачал головой.
— Роуз, у тебя все совсем не замечательно!
— Нет, замечательно, — огрызнулась я, злобно глядя на него. — И вообще, кто ты такой, чтобы осуждать мой механизм адаптации? Ты лупишь по теннисному мячу, я ухожу в стазис. Какая разница?
Несколько мгновений Брэн недоверчиво смотрел на меня, потом медленно закрыл глаза и несколько раз покачал головой из стороны в сторону.
— Хорошо, — проговорил он, снова поднимая веки. — Пусть будет так, если тебе от этого легче. — Он схватил меня за руку. — Идем, нужно вернуть тебя домой.
Я уперлась:
— Нет.
Брэн обернулся и посмотрел на меня:
— Нет?
— Я еще не готова вернуться.
Мне показалось, что на этот раз он смотрел на меня не меньше минуты.
— Мне очень жаль, — сказал он наконец. — Но ты подняла на ноги половину полицейских Юнирайона. Твои приемные родители бьются в истерике. Мой дед и Гиллрой в таком бешенстве, что скоро начнут рвать и метать. Так что будь взрослой, будь умницей и вылезай из подвала.
Я сморщилась.
— Оставь меня в покое! — простонала я. — Скажи им, что со мной все в порядке, что я здесь и просто пока не готова выйти. — Вырвав руку, я отбежала от Брэна и уселась на ящик.
— Почему?
— Пока еще слишком… слишком рано, — сказала я. — Меня еще не отпустило, должно пройти много времени, пока все это не перестанет меня мучить. — Я украдкой посмотрела на него, проклятого красавца, и у меня снова оборвалось сердце. Нет, слишком рано. — А пока еще не время.
