Марина Суржевская - Тропами вереска
— Найдем, верь мне!
— Я хочу еще раз в поместье подвалы осмотреть, — известила я.
Ильмир кивнул и взял меня за руку. Вместе мы вниз и спустились, пошли вдоль кадушек с соленьями, колбас и шматов сала. Но я лишь вздыхала — ничего схожего с тем, что я видела в багровом отражении, здесь не было. Почему же демон сказал, что дети рядом? Я присела на бочку, задумавшись. Ильмир шагами мерил подвал, сжимая ладонь на рукояти клинка. А потом замер, обернулся ко мне.
— Здесь должен быть еще один подпол.
— Почему? — вскочила я.
— Я вспомнил. Я был в этом поместье в детстве, один раз. Смутное воспоминание, то ли сон, то ли явь — не знаю, много лет прошло. Идем, Вересенья.
Он схватил меня за руку, и мы не пошли — побежали к выходу. Однако выйти не смогли: кто-то опустил снаружи щеколду, запирая нас. А створка-то подвальная дубовая, крепкая, ободами железными окована, да смолой облитая! Такую и четверо дюжих молодцев не снесут, лишь плечи отобьют! Вот и Ильмир лишь зашипел бессильно, ударив по двери. Я в такие случайности не верила и забеспокоилась пуще прежнего.
— Постой, не выбьешь, только силы зря тратишь, — тронула я Ильмира за руку, сжала его ладонь, в глаза заглядывая. — Я открыть могу. Только… Только боязно мне. Тебе это может и не понравиться…
Он мне в глаза посмотрел и нахмурился.
— Открывай, Вересенья, и ничего не бойся. Сейчас важно детей найти, а после…
Договаривать не стал, да и я отвернулась. Легла на земляной стылый пол, глаза закрыла и вышла из тела. Посмотрела миг, как Ильмир мое бездыханное тело подхватил, прижал, согревая, и скользнула клочком тумана в замочную скважину. Того, кто щеколду опустил рядом не было, голоса в поместье стихли. Я понеслась облачком, разыскивая хоть кого-нибудь. Да не зверя или птицу, а человека. Душа вездесуща, но без силы живого тела ей щеколду не поднять. На счастье дворовый мальчишка на канюшне спал, видать умаялся за день, вот и задремал. Я в его тело скользнула, разбудила и велела в поместье идти. Мальчишка глазами хлопал ошалело, но делал, открыл дверь в подвал и заорал, Ильмира со мной на руках увидав. Да стрекоча задал, испугавшись. А я в свое тело вернулась, вздохнула глубоко. У служителя лицо побледнело, но спрашивать он не стал, отпустил меня осторожно и потянул на задний двор. Там за сараюшками мы и нашли неприметную дверь в земле, ведущую в подпол. Ильмир сбил камнем замок на железном кольце, поднял крышку в темный лаз. И клинок обнажил.
— Тут жди, — приказал мне, ныряя во тьму.
Я, конечно, ослушаться думала и уже сунулась следом, но служитель быстро вернулся.
— Здесь их нет, — вскинулась тревожно, — но были. Вот, смотри.
Он кинул на землю башмак.
— Это Лелькин! — воскликнула я. Ильмир кивнул, помрачнел пуще прежнего, помялся.
— И духами заморскими там пахнет. Я этот запах хорошо знаю… — отвернулся, по-прежнему сжимая рукоять клинка, который уже горел синим огнем. — Надо найти Велену.
— Княжну? — нахмурилась я. Служитель поднял свой заговоренный меч.
— Не отставай, Вересенья. Срединая ночь наступила, всякое может случиться! Зло в полях притаилось, меня сталь туда зовет.
Мы выбежали за ворота и помчались по кромке поля к излучине реки, туда, откуда неслись голоса и пенье. В освещенный костром круг ворвались, запыхавшись, и принялись озираться, оглядываться. Но какое там! Кажется, здесь собрались все дворовые! Костер пылал, разбрасывая оранжевые всполохи, гудели рожки и звенели бубны, тренькали балалайки и лились песни. Вокруг нас запестрел хоровод, взлетели в небо цветные ленты, завертелись красные юбки. От запаха цветов и трав кружилась голова, от голосов звенело в ушах. Кто-то сдернул с моей головы черный платок, распустил порыжевшие косы. Я и пискнуть не успела!
— Вересенья, идем плясать! — со смехом потянули меня в круг девчонки. — А венок, венок забыла! Негоже в срединную ночь без венка ходить! Вдруг озерный дух тебя за водяницу примет, да на дно утащит!
Ильмира тоже окружала хохочущая стайка веселых девушек, даже на его хмурое лицо внимания не обратили. Потянули к костру, хохоча и приплясывая. На мою голову чьи-то руки надели венок, и я сдула со лба свисающий василек. Велену я пока не видела, а на мои вопросы хмельные и разгулявшиеся девушки лишь смеялись. Ильмир отбился от веселушек и бросился ко мне.
— Идем к лесу, — схватил он меня за руку.
Но пройти нам не дали.
— Кто хочет цвет срединой ночи найти, тот должен у огня очиститься! — захохотали парни. Румяная до багрянца Белава выплыла из круговерти людской и с хихиканьем подошла ближе.
— Вяжите им руки! — закричала она.
Юная девчонка-поломойка шустро накинула нам на ладони красную ленту, затянула узел. Я растерянно посмотрела на нее.
— Да вы что…
Но Ильмир лишь крепче мою ладонь сжал.
— Взвейся огонь, опали жаром, очисти души, повенчай с суженым! — затянули песню девушки, закружили снова хороводом. Хмельные парни захлопали в ладоши, затопали:
— Прыгайте, прыгайте!
На другой стороне костра хохотали те, кто уже перелетел костер, плясали босиком на нагретой солнцем и жаром земле. Все звонче пела свирель, все яростнее гудело пламя костра. Кто-то подбросил к дровам сухие травы, и в воздухе горько запахло полынью и сладко медуницей. Голова и без хмеля закружилась, смеющиеся лица сливались и множились.
— Прыгайте, прыгайте! Вейся венок, гори огонь…
Ильмир посмотрел на меня, переплел свои пальцы с моими.
— Прыгнешь со мной?
Я лишь кивнула. Разбежались мы и взлетели над костром, словно две птицы. На какой-то бесконечный миг показалось, что зависли мы над пламенем, и оно лизнуло мои босые ноги. Чудилось, что упадем прямо в тлеющие угли, в россыпь красных всполохов и желтых искр, загоримся свечками. Дыхание закончилось, а сердце затрепыхалось птицей от испуга и странного счастья. Но уже через миг ноги коснулись мягкой земли, а костер остался за спиной. Снова загудел рожок, да раздался хохот — кто-то готовился прыгнуть вслед за нами. Я опустила взгляд на наши руки. Пальцы переплетены, и рука служителя держит крепко. Он улыбнулся, в синих глазах тоже плясало пламя ночного костра. И только хотел сказать что-то, как повеяло могильным холодом, и оборвалась веселая песня. Кто-то вскрикнул, а Ильмир развернулся, закрывая меня.
— Что же ты, супруга венчанная, с другим через костер прыгаешь? — раздался из темноты голос. Знакомый настолько, что я вздрогнула. Он стоял за полосой света, словно и огонь не хотел освещать того, кто пришел из-за грани. Я сжалась, обхватила себя руками.
— Князь! — вскрикнула испуганно Белава. — Мертвый князь пришел!
И заголосила белугой, запричитала. Люди, еще минуту назад певшие песни, замолкли испуганно, сбились в кучку. И вмиг тихо стало, лишь головешки в огне трещали да травы.
Черная тень шагнула ближе. Как есть — князь, супруг мой проклятый. В шапке собольей, в шубе распахнутой. А под мехами лицо неживое — восковое, оплывшее. Такое у мертвецов бывает на третий день, перед погребением. Даже черные глаза затянуты мутной белесой пленкой.
— Нежить! Упырь! — заверещала девчонка-поломойка. Толпа отхлынула в сторону, но пока не побежала, рахрабренная хмелем. Да и привыкли все, что в срединную ночь разное случается, порой и покойники к живым приходят. Но пока горят яркие костры, да вертится колесо на шесте, ни один дух не властен над людьми. Правда, тот, кто стоял на грани тьмы и света, духом не был, только люди о том не знали. А я вот чуяла. Тлела в нем жизнь, противоестественная и ворованная, но горела. Мое проклятие в свое время превратило князя в живого мертвеца.
— Зачем явился, князь? Убирайся в могилу! — выкрикнул кто-то из толпы.
— За супругой пришел, — он улыбнулся, обнажив гнилые десна. — Устал ждать ее, восемь лет жду, а она вот и не думает наведаться. Еще и жениха себе присмотрела, да не своего, чужого прибрать решила. Меня прокляла, ведьма, еще и счастье княжны разрушить хочешь?
Я побледнела, сжала ладони в кулаки. А народ шарахнулся испуганно, услыхав о проклятии. И зашептались люди, вспоминая те давние события и то, как слег князь в одночасье, в один день…
— Проклятие… Точно проклятие! Не может здоровый мужик за час в труп превратиться… А я говорила, говорила…
Я вскинула голову и расправила плечи, в упор глядя на темную фигуру.
— Ты свое наказание за дело получил! За издевательства надо мной и сестренкой, за честь поруганную! А я свой долг сполна отдала, так что убирайся лучше подобру, князь!
— Так кто супруга-то? — всплеснула пухлыми руками непонятливая Белава. — Жена князя, говорят, злой ведьмой была, а это ж Вересенья наша! Княжны экономка! При чем здесь она?
И замолчала, во все глаза на меня уставившись. И все смотрели, да так, что мне попятиться захотелось. Но я лишь голову выше подняла.
