Марина Ефиминюк - Бесстрашная
Из открытых дверей зала, где проходила церемония, лилась музыка. Проход перекрывала толпа газетчиков, как всегда, вынужденных тереться за спинами городской знати, удобно разместившейся на выставленных рядами мягких стульях.
Награждение уже закончилось, и на сцене играл приглашенный из столицы оркестр. Мы протиснулись к кучке сочувствующих горожан, кого пригласили на вручение, но не выделили сидячего места. Быстрым взглядом я окинула зал.
Чеслав Конопка занимал почетное место в первом ряду и масленым взглядом, будто довольный кот, рассматривал хорошенькую солистку-скрипачку. Тут же, разделенные юной нимой, сидели братья Стомма. Они совершенно не походили друг на друга и на взгляд проницательного человека выглядели как незнакомцы, только из приличий разыгрывающие дружелюбность.
Спутница Кастана осторожно дотронулась до его руки пальчиками, затянутыми в кружевную перчатку, и что-то быстро застрекотала ему в ухо, когда тот склонился. От фамильярности, продемонстрированной младшим братом на публике, мэра заметно скривило. Ужасный моветон, учитывая, что его молодая супруга была младше меня на пару лет.
Наконец концерт закончился. Королевского посла под гром аплодисментов вызывали на сцену, и пространство заполнилось вспышками гравиратов.
— Сейчас! — подтолкнул меня Ян. — Пока он в центре внимания.
От волнения я даже попятилась назад. Захотелось убежать из зала и отказаться от сумасшедшей идеи.
— Он сейчас уйдет! — настаивал напарник, словно не понимая, что меня мучило ощущение, будто я занесла одну ногу над пропастью.
— Суним королевский посол! — неожиданно даже для себя выкрикнула я.
Кажется, в нашу с Яном сторону повернулся весь зал, и вместе с публикой — Чеслав Конопка. При виде меня, живой и наряженной в отчаянно смелое платье, он на короткое мгновение смутился. Народ зашушукался, а газетчики, предчувствуя отменный скандал, достойный центральных полос утренних выпусков, мгновенно защелкали гравиратами и принялись перезаряжать пластины. Не возмутился разве что Кастан, не сдержавший издевательской улыбки при виде недовольства мэра Стоммы.
— Катарина Войнич, газетный лист «Уличные хроники». Вы обвинили меня в клевете! — громко вымолвила я, от страха не чувствуя под собой ног. Стоило мне представиться, как по залу побежали встревоженные шепотки. — Вам что-нибудь говорят имена…
На одном дыхании я выпалила имена нескольких женщин, прыгнувших в Вислу с Горбатого моста. Народ возмущенно загудел, явно осуждая меня за наглость, зато газетчики словно взбесились. Чеслав нервно улыбнулся и принялся быстрым взглядом шарить по залу, видимо, в поисках охраны.
— Правда ли, что вы находились с этими девушками в близких отношениях? — продолжала настаивать я.
Тут на сцену высыпали мальчики-хористы в белых мантиях. Зал заполнили чистые детские голоса, волшебным образом успокаивающие возмущенную волну, даже пены не оставалось. Между тем королевского посла принялись спешно вытеснять со сцены.
— Проклятье, он уходит! — пробормотала я и ринулась в проход между рядами стульев.
— Стой ты! — попытался схватить меня за руку Ян.
На глазах у публики я сдернула болеро и осталась в алом открытом платье, с неприлично обнаженными молочно-белыми плечами. Стройное пение хористов стало сбиваться. В конце концов песня оборвалась, и в зале поселилась удивленно-ошарашенная тишина. Я понимала, что преступила любые приличия, лучше бы швырнула в голову мэра сапог, чем разделась, но отступать было поздно.
Мы с королевским послом смотрели глаза в глаза.
— Суним Конопка, это правда, что вы используете запрещенные в Алмерии кристаллы, подавляющие волю, и с помощью их заставляли невинных девушек заканчивать жизнь самоубийством? — чувствуя себя как во сне, выпалила я и мстительно добавила: — Как пытались это сделать с выжившей Жулитой? Или со мной?
Ко мне подскочил Ян и, сжав локоть, процедил:
— Уходим!
Вернувшись в реальность, я заметила, что со всех сторон к нам приближались стражи. Прежде чем броситься наутек и потащить меня, приятель успел подхватить с пола болеро, на которое я умудрилась наступить каблуком.
Чтобы уйти от стражи, пришлось бежать за сцену, а оттуда через узкие темные коридоры, заставленные разломанной мебелью, к черному входу. Длинной юбкой я зацепилась за гвоздь и выдрала приличный клок алой ткани. Потерялась под ногами газетчиков слетевшая с волос кокетливая шляпка.
С досадой я понимала, что если нам удастся вернуть из прокатной лавки собственную одежду, то золотые точно пойдут на оплату растерзанного вечернего наряда.
Наемный экипаж остановился в квартале от мэрской площади. Кучер открыл окошко в салон и, выглянув через решетку, заявил нам с Яном:
— А дальше ходу нет.
С удивлением я отодвинула кожаную заслонку и высунулась на улицу, увязнувшую в длинном заторе. Мимо нас в сторону центра неторопливо шагал простой люд, надевшие лучшие костюмы торговцы, принарядившиеся белошвейки, домохозяйки в крылатых чепцах.
— Надо выходить, а то не успеем, — объявила я сидевшему напротив Яну.
— Погоди, — остановил он меня, не позволяя открыть дверь. — Ты же не пойдешь в толпу полуголая?
С недоумением я оглядела помятое платье. Пара пуговиц на болеро оторвалась, вместо них жалко свисали нитки, и в разрезе мелькала открытая низким лифом ложбинка между грудями. Я резко запахнула полы, пряча обнаженную плоть. Безуспешно скрывая ухмылку, Ян снял сюртук и протянул мне:
— Не мерзни.
— Надеюсь, что это ты замерзнешь, заболеешь и умрешь от чахотки, — проворчала я.
— Честно, я не пялился на твою грудь, если ты злишься из-за этого.
— Ян! — возмущенно охнула я и принялась проворно застегивать пуговицы сюртука, пахнущего лавандовыми шариками и терпким мужским благовонием. — Разве не знаешь, что иногда лучше что-нибудь жевать, чем говорить! С каких пор ты стал вести себя как…
— Как кто? — полюбопытствовал он с широкой ухмылкой.
— Как мужчина! — рассерженно воскликнула я и сбежала из кареты.
— Я и есть мужчина! — донеслось из салона.
— Я закрыла уши и не слышу тебя!
На площади творилось невероятное столпотворение, и к эшафоту было не пробраться. Народ забирался на фонарные столбы, надеясь оттуда разглядеть деревянный помост. С балконов и из окон «Грант Отеля» за площадью подсматривала публика поприличнее и подороже.
Не оставалось никаких сомнений, что наш план действовал. Весенние театральные представления проводили уже лет пять, но впервые спектакль вызывал ажиотаж. Ведь все горожане, начиная с прачек и заканчивая молоденькой женой мэра, желали проверить скандальную сплетню о том, что в представлении примет участие первая красавица Гнездича, актерка Жулита, по чудовищной ошибке газетчика Пиотра Кравчика записанная в утопленницы.
