Мэгги Стивотер - Воронята
— Мда, — сказала Мора, — чертовски шумно стало.
И потому как она это сказала, при этом, однако держа палец на пульсе как раз под челюстью, говорило Блу, что она имела в виду, что громко стало вовсе не от голосов воронят. Громко стало от нечто такого, что она слышала у себя в голове. Персефона тоже морщилась.
— Я должна уйти? — спросила Блу, хотя это было последнее, чего ей хотелось.
Гэнси непонимающе тут же спросил ее:
— Почему ты должна уйти?
— Она помогает нам яснее слышать, — сказала Мора. Она нахмурилась всем им, как будто пыталась предать значимости этому. — А вы трое и так уже… звучите громче некуда.
Кожа Блу была горячей. Она могла представить себя электрическим проводником, искры сыпались из нее ото всюду. Что могут эти воронята держать под своей кожей, что это оглушает ее мать? Было ли это сочетание всего, или это просто Гэнси, его энергия, кричащая об обратном отсчете до его смерти?
— Что вы имеете в виду под «громче некуда»? — спросил Гэнси.
Он был определенно, подумала Блу, вожак этой маленькой своры. Они все продолжали смотреть на него, следя за его сигналами, как интерпретировать ситуацию.
— Я имею в виду, что есть в вашей энергетике что-то очень… — Мора замолчала, потеряв интерес к объяснению.
Она повернулась к Персефоне. Блу узнала взгляд, которым они обменялись. Это было: Что происходит?
— Как же нам это делать?
От того, как она это спросила, отвлеченно и неопределенно, у Блу тревожно засосало под ложечкой. Её мать сдалась. Во второй раз, толкование казалось, толкало ей мать туда, где той было очень неуютно.
— Одному за раз? — предложила Персефона, её голосок был едва слышен.
Кайла высказалась:
— И только единичное толкование. Тебе придется, или кому-то из них придется уйти. Они слишком шумные.
Адам с Гэнси переглянулись. Ронан приподнял кожаные ремни, обернутые на его запястье.
— Что значит «единичное»? — спросил Гэнси. — Как это отличается от обычного толкования?
Кайла говорила с Морой, как будто он ничего и не сказал.
— Неважно чего они хотят. Толкование такое, какое есть. Бери, что дают или проваливай.
Палец Моры был все еще прижат к коже под подбородком. Она сказала Гэнси:
— Единичное гадание, это значит, что каждый достанет всего одну карту таро, и мы её истолкуем.
Между Гэнси и Адамом только глазами состоялся какой-то личный разговор. Подобные беседы, Блу наблюдала между её матерью и Персефоной или Кайлой, и она не думала, что на такие «разговоры» еще кто-то способен. Увиденное, от чего-то еще и вызвало странное чувство ревности; ей хотелось чего-нибудь такого же, нечто такого же сильного, для передачи которого слова не требовались.
Голова Адама дернулась в кивке. Он соглашался со всем, чтобы там Гэнси молча не выразил, а Гэнси сказал:
— Всё, что угодно, лишь бы вам было удобно.
Персефона с Морой на мгновение замешкались, однако, похоже, что сейчас они готовы были смириться и ужиться с чем угодно.
— Подожди, — сказала Персефона, пока Мора доставала свою колоду карт. — Пусть Блу сделает это.
Это было впервые, когда Блу было предложено сдавать карты. Иногда, при самых трудных и важных толкованиях, женщины хотели, чтобы Блу коснулась сначала рубашки карт, чтобы сделать яснее все послания, которые карты могут содержать. На сей раз она чрезмерно осознавала внимание парней, когда взяла карты у своей матери. Ради того, чтобы помочь парням, она перетасовала колоду в несколько театральной манере, перемещая колоду из одной руки в другую. Она была очень хороша в карточных фокусах, для которых не требовалось ни каких экстрасенсорных способностей. Пока парни, находясь под впечатлением, увлеченно наблюдали, как карты в её раках летали туда и обратно, Блу подумала, что из неё выйдет первоклассный фальшивый экстрасенс.
Никто не вызвался добровольцем, поэтому первому она предложила колоду Адаму. Он встретился с её взглядом и какое-то мгновение не отводил глаз. Было что-то нарочитое и преднамеренное в этом жесте, более агрессивного, чем накануне ночью, когда он подошел к ней.
Выбрав карту, Адам отдал ее Море.
— Два меча, — произнесла та. Блу была хорошо осведомлена о Генриеттовском акценте ее матери, вдруг зазвучавшем по-деревенски и необразованно для ее уха. Неужели так говорит и сама Блу?
Мора продолжила:
— Ты избегаешь сделать нелегкий выбор. Действуешь, не действуя. Ты амбициозен, но чувствуешь, будто кто-то просит что-то у тебя, что ты не готов дать. Просит поступиться своими принципами. Думаю, кто-то близкий тебе. Отец?
— Думаю, брат, — закончила Персефона.
— У меня нет брата, мадам, — возразил Адам. Но Блу видела, как его глаза метнулись к Гэнси.
— Ты хочешь задать вопрос? — поинтересовалась Мора.
Адам обдумывал.
— Каков правильный выбор?
Мора и Персефона посовещались. Мора ответила:
— Не существует одного правильного. Есть один, с которым ты сможешь жить. Может быть и третий вариант, который подойдет тебе лучше, но прямо сейчас ты его не видишь, потому что ты так увлечен другими двумя. Думаю, из того, что я вижу, любой путь приведет тебя вне тех двух других вариантов и заставит сделать свой личный выбор. Я также ощущаю, что у тебя очень аналитический склад ума. Ты проводишь много времени, тренируясь игнорировать свои эмоции, но я не думаю, что сейчас время для этого.
— Спасибо, — сказал Адам. Это было не совсем правильное слово, но оно и не было абсолютно неверным. Блу нравилось, каким вежливым он был. Это выглядело иначе, чем вежливость Гэнси. Когда Гэнси был вежлив, это делало его сильным. Когда вежливым был Адам, он отдавал свою силу.
Похоже, право получить последним толкование, досталось Гэнси, посему Блу перешла к Ронану, хотя она его и слегка побаивалась. Что-то в нем так и источало яд, хотя он даже и рта не открывал. Хуже всего, по мнению Блу, что в его антагонизме было нечто такое, что заставляло её хотеть искать его расположения, заслужить его одобрение. Одобрение кого-то такого, как он, кто явно ни о ком не заботился, казалось, стоило бы больше.
Для того чтобы предложить колоду Ронану, Блу пришлось встать, потому как он по-прежнему стоял в дверях рядом с Кайлой. Они выглядели так, словно готовые в любой момент нокаутировать друг друга.
Когда Блу поднесла к нему, держа карты веером, он оглядел женщин в комнате и сказал.
— Я ни возьму ни одной. Сначала скажите мне что-нибудь правдивое.
— Прошу прощения?! — сухо сказала Кайла, адресуя реплику Море.
Голос Ронана был подобен стеклу, холоден и раздражен.
