Иномир и Мила (СИ) - Широкова Лана

— Конечно. — Иномир поднялся с лавки, вновь оставил монеты за еду и последовал за ней во двор.

В лицо ударил мороз, на радость наконец запорошил сухой первый снег. В вечерней темноте горели факелы — суетились слуги проезжающих гостей: занимались конями, телегами с вещами и переговаривались между собой, мол, вот и снег пошел, надо бы в сани уже пересаживаться. Иномир с Милой прошли до открытых конюшен, где пахло прелым сеном и где среди гнедых и серых коней они увидели Белогрива. Иномир почти бегом оказался рядом с ним, похлопал по морде и широко улыбнулся, когда тот радостно закивал головой, даже несмотря на то, что он его оставил в Вышгороде.

— Дружище, — произнес Иномир, коснулся щекой сухого, покрытого жесткими шерстинками конского носа, я потрепал за уши. — Прости, я не должен был вас оставлять. Вел себя как полный дурак. Милослава, ты меня тоже… — Он обернулся, но ее под крышей конюшни не оказалось.

Иномир посмотрел на седло и вещи, которые остались в стороне. Седло было незнакомым — совсем ветхое, таким обычно деревенских кобыл сделают; а дорожный мешок выглядел полупустым. Он тяжело вздохнул, представив, что пришлось пережить Миле, и окликнул ее. Но хоть она только что была неподалеку и уйти далеко не могла, во дворе ее не оказалось. Заглянул снова в харчевню — и там нет. Только когда проходил мимо низкого сарая, услышал тихий смутно знакомый плач. Осторожно заглянул в дверь и увидел, как Мила, притулившись у тюка с сеном, вздрагивает, пряча подбородок в ладонях. Заметив Иномира, она быстро вытерла рукавом слезы и отвернулась.

— Ты чего? — удивился Иномир.

— Ничего, — твердо ответила Мила, но громко шмыгнула носом, — просто устала с дороги. Хотя после холодного пола в темнице даже голая земля не кажется такой ужасной.

— И тебе не страшно было ночевать одной? — Иномир присел рядом в мягкое сено. — Помню, раньше от каждого шороха пряталась за мной.

— Не страшно, — ответила она с вызовом, но, несмотря на гордость в голосе, он заметил, как плечи ее дрогнули.

— Какая сильная и смелая, — улыбнулся Иномир, но она только отвела взгляд. — Знаешь, а мне без вас грустно было. Поговорить перед сном не с кем, да и сколько бы я ни пытался из сухого хлеба гренки сделать на костре, ничего не получалось. Это не так легко оказалось…

— А что же в этом сложного? — Она перебила его удивленно. — Что же ты с хлебом-то сделал?

— Я его в угли превратил, — улыбнулся Иномир.

Она недолго обдумывала его слова — так звонко рассмеялась, что на душе Иномира совсем спокойно стало. Перед ним вновь сидела его веселая Мила, и его сердце сжалось от нежности. Он скорее притянул ее к себе и крепко обнял, а она не стала сопротивляться, только сильнее прижалась к нему. И в сарае, на удивление, как-то вдруг потеплело, а на душе стало спокойнее. Иномир про себя усмехнулся, вспомнив, как давно не испытывал этого чувства.

— Прости, я не должен был тебя оставлять.

— Мне так страшно было, Иномир. — Она прижалась сильнее. — Они посадили меня в темницу, а затем сказали, что хотят меня казнить.

— Все уже позади. — Иномир крепче ее обнял. — Я тебя больше не оставлю.

— А потом, — она громко зарыдала, — мне пришлось того стражника ударить подносом. И если бы не Евсей, он бы там умер, представляешь? Я чуть кого-то не убила… А потом я Белогрива взяла, и мы с ним через город бежали. Хорошо, что ночь была и я никого не сшибла, только река замерзла и по льду было очень страшно идти… Ну а дальше, когда сердце мое уже успокоилась, Белогрив меня повез по той дороге, что мы с тобой шли. Мне же все приходилось самой на привале делать. И ветки ломать, и костер разжигать. Но это еще полбеды, я когда на землю ложилась, мне на самом деле так страшно становилось. Казалось, что вот-вот черные корни нападут и уж никаким кинжалом мне от них не отбиться. — Она посмотрела на него, громко шмыгнула носом, засучила рукав и показала ему шрам. — Это я сама себя же случайно задела, когда ветку резала.

— А как же твой рассказ о том, что ты от всего защищалась? — улыбнулся Иномир и погладил ее по руке.

— Это не ложь, просто я была очень осторожна. Целыми днями мы скакали, а когда останавливались на ночлег, далеко в лес уходили. От костра я оставляла только одни угли, чтобы никто на огонь не пришел. Но однажды я так сильно устала — сил никаких не было, — и пришлось остановиться недалеко от дороги. Проснулась от громкого ржания Белогрива. Открыла глаза, а меня мужики страшные окружили. Я кинжал-то свой достала, хотя понимала, что сделать особо-то ничего не смогу, но страху не показывала. Вдруг появились разбойники. И помнишь того толстяка из лагеря Старика-разбойника? Ну, того, которого я страшно боялась? Он среди них оказался, и я подумала, что теперь мне точно конец. Но они, к счастью, узнали меня, спасли от тех мужиков и предложили с ними уйти. Я отказалась, они назвали меня дурой, но удачи пожелали, и вот, — показала на свою одежду, — костюм этот дали.

— Тебе больше не надо быть такой сильной и смелой. — Иномир вновь притянул к себе Милу, приложил щеку к ее волосам и, закрыв глаза, глубоко вздохнул. — Теперь я рядом, а значит и костер разведу, и еду достану, и одежду, какую пожелаешь, куплю. И никто тебя больше не обидит.

— Правда? — Она отстранилась и подняла на него заплаканный взгляд. — А как же та девушка?

— Тебе Евсей про нее рассказал?

— Да. — Мила кивнула, а затем помрачнела. — Это же она была тогда там, на озере?

— Она. — Иномир тяжело вздохнул.

— Понятно. — Мила отвела взгляд и тихо продолжила: — Я так хотела тебя скорее найти, что забыла обо всем на свете. Только в дороге поняла, почему ты тогда меня не поцеловал. Но подумала, что, быть может, смогу быть тебе просто хорошим другом… А потом увидела тебя и поняла, что не смогу. — Она помолчала. — Мне так хочется чувствовать твое тепло, заботится о тебе и знать, что мы только одни друг у друга. Ты мне очень нравишься, — она отвела взгляд, — и я не знаю, что мне делать дальше…

— Милослава, зато я знаю, — улыбнулся он. — Я уже разобрался со своим прошлым. И теперь мне ничего не мешает быть рядом с тобой.

На ее лице появилась мягкая улыбка, а Иномир и подумать не мог, что будет вновь волноваться, как юнец. Мила покраснела еще сильнее, но взгляд больше не отводила. И она ему показалась такой милой, что он не смог сдержать порыв нежности и медленно наклонился с нестерпимым желанием прикоснуться к ее розовым губам.

— Какая же ты красивая, — прошептал Иномир и хотел уже ее поцеловать, как резкая боль пронзила его рану. Он оторвался от Милы и схватился за грудь.

— Что случилось? — испугалась она.

Иномир через боль расстегнул одежду, отодвинул ворот нижней рубашки и увидел, что его рана открылась. Только из нее текла не красная, а черная кровь.

— Иномир, что с тобой? — с ужасом произнесла она.

— Все в порядке, — с трудом ответил он, стараясь выпрямиться, но заметил, что все вокруг стало расплываться, и потерял сознание.

Глава 17

Мила дрожащими руками промочила в горячей воде тряпку и с тревогой посмотрела на Иномира. Он лежал на сене, прикрытый толстым одеялом, которое принес Кузьма после того, как Мила с большими глазами прибежала за помощью в Забытую харчевню. Он помог поудобнее уложить Иномира в сарае, зажег лучину, а Всеша принес горячей воды и разного тряпья. Мила даже выпросила все травы с кухни, но ни один отвар из них не помогал. Иномиру становилось только хуже. Рана на груди почернела еще сильнее. По бледной коже расходились узором темные вздутые вены. Она видела, как он старался себя сдерживать, но его так сильно лихорадило, что то и дело он начинал глухо стонать, отчего у нее сердце в пятки уходило. С ужасом представляла, как ему было больно, но раскисать себе не давала. Только сжимала крепче кулаки и с холодной головой принималась менять почерневшие повязки.

— Все так плохо? — слабым голосом спросил он.

— Нет, все хорошо, — ответила Мила, отвела взгляд и осторожно сняла одеяло.