Лариса Черногорец - Колыбель колдуньи
— Задабриваю водяного.
— Кого?
— Водяного.
— Ну, уж это совсем чушь. Водяных просто не бывает.
— Ты даже не представляешь, как тесен невидимый мир вокруг нас.
— Я надеюсь, теперь водяной меня не съест. — Я рассмеялся.
— Тебе надо выпить это — она протягивала мне флягу, с какой — то жидкостью.
— Зачем?
— Ты не будешь чувствовать холода.
— Так не бывает.
— Попробуй.
— Ну, давай. — Я вылил в рот сладковато-горькую тягучую жидкость, которая, словно огнем, обожгла меня изнутри. Мне показалось, что я выпил расплавленный свинец. Я не мог промолвить ни слова, мне стало невыносимо жарко.
— Прыгай, прыгай в воду. — Она почти вытолкнула меня из лодки. Я, словно в замедленном кино, погружался в реку, едва успев глотнуть воздуха. Было ощущение, что ледяная вода реки вскипала от температуры моего тела. Я действительно не чувствовал холода — распиравший меня жар мгновенно прошел и я, словно купался в парном молоке. Я принялся обшаривать дно в поисках камня. Несколько раз мне пришлось всплывать, чтобы глотнуть воздуха. Я находил глазами лодку, в которой сидела Ксана, видел, что она рядом, пристально наблюдает за гладью воды, и снова нырял к самому дну. Было плохо видно — вода была очень мутной. Я обшаривал сантиметр за сантиметром вокруг, но все было безуспешно — дно было илистым и почти ровным. Я в очередной раз поднялся глотнуть воздуха.
— Лодку! Ищи лодку — Ксана указывала мне прямо на середину реки. Я вновь ринулся в мутную пучину к указанному Ксаной месту. Практически сразу, на обшаренном мною несколько, казалось бы, раз месте я нащупал остов разбитой лодки. Медленно и осторожно разрывая ил руками, я искал — сам не знал что — что-то в чем мог быть камень, — сундук, истлевший узелок с одеждой — что угодно. Внезапно я нащупал что-то округлое и плотное. Я поднял это из ила и от ужаса и отвращения чуть не захлебнулся — на меня пустыми глазницами смотрел полуистлевший череп. Видимо это и была утонувшая дочь Любавы. Из черепа выплыла и ушла, извиваясь, к поверхности маленькая змейка. Камень. Где же камень? Я вновь, то всплывал к поверхности за воздухом, то нырял ко дну, разгребая ил и камни вокруг лодки. Действие снадобья, которым поила меня Ксана, заканчивалось, и я стал отчетливо чувствовать ледяные струи. Я коченел, пальцы не слушались. Я уже отчаялся и собирался всплыть — умереть от переохлаждения совсем мне не улыбалось, как вдруг моя рука нащупала очередные останки — это была кисть скелета, сжатая в кулак. Остатки ткани, завязанные в узел, говорили о том, что в руке девушка сжимала какую-то котомку или узел с вещами. Из последних сил я впился руками в ил под останками. С кучей истлевших тряпок в воду взметнулись, песок, камушки и нечто большое и сияющее. Это нечто светилось в мутной непрозрачной воде, так же как и те первые два камня. Я, почти теряя сознание от холода и нехватки воздуха, вцепился в него и взметнулся к поверхности. Навстречу мне устремилось что-то большое, зеленовато-серое, пучеглазое, страшное. Мгновение мы смотрели друг на друга, потом нечто кивнуло мне, перед лицом мелькнул то ли хвост, то ли плавник. Я медленно, как во сне, поднимался к верху, забыв о холоде и нехватке воздуха. Зато я смогу рассказать коллегам, если конечно выживу, как выглядит водяной на самом деле. Как будто по волшебству, лодка с Ксаной оказалась рядом с тем местом, где я вынырнул. Я бросил камень в лодку и, подтянувшись на руках, рухнул через борт на дно. Все тело леденело — я бы даже не смог шевельнуть рукой. Как сквозь туман, я почувствовал, что Ксана вливает мне в рот несколько капель огненного зелья и укрывает полушубком. Стало тепло, и я расслабленно задремал, В то время как Ксана правила лодку к берегу. На самом дне нашего суденышка сияли тремя огнями камни — огненный рубин, горящий изнутри странным неярким светом черный турмалин и ослепительный, чистейший огромный алмаз — яйцо птицы Гамаюн.
* * *Русская свадьба — раздольная, щедрая. Не знающая преград, начала и конца. Знаете ли вы, мои современники, жители кварталов под колпаками огромного мегаполиса, празднующие свое бракосочетание в ресторанах, а медовый месяц проводящие на лунных колониях, как на самом деле проходили свадьбы в русских деревнях? Внимайте же тому, чему я оказался свидетелем: вначале было сватовство. Сватали отец, мать, зять, жених порой невесту и не знал совсем. Обоих не спрашивали, хотят ли они жениться. Это было скорей взаимовыгодной хозяйственной сделкой между родителями. Приходят сваты в дом, садятся под матку (икону пресвятой богородицы, висевшую, как правило, в «красном» углу избы) — ясно, за чем пришли. Девушка в это время в чулане. Если родители согласны, то она выходит из чулана, ей говорят о решении. «Кладку» клали деньгами, шубой. Вечером «запой». Ставят вино с той и другой стороны. Жених ведёт на «запой» своих друзей, девушка своих подружек. Полная изба набирается. Девушки собирают невесту в хорошую обряду. За столом сидят жених, мать, отец, все родные и друзья. Подруги выводят невесту, она всем кланяется, потом подаёт жениху подарок (перчатки, платочек). Их сажают рядом. Девушки поют величальные песни. Величают гостей: сваху, родных, молодого гостя (жениху, невесте и родителям величальные петь не положено). Гости посидят и уходят, — остаётся одна молодёжь. Всю ночь пляски, танцы.
Перед свадьбой сговор (сколько гостей будет, чего ставят на стол и т. д.). До свадьбы каждый вечер жених с друзьями у невесты. Пляшут, поют, а невеста с подругами приданое готовит.
Накануне свадьбы невеста идёт в баню. Причем париться она должна веником, взятым у жениха. За веником к жениху девушки и молодые женщины ходят с розаном — сосновой веточкой, наряженной бумажками, тряпочками, который, собственно, потом на веник и меняют. Идёт из бани невеста — чистая, розовая, как поросенок и вопит:
Вы цветы ли, мои цветики,
Цветы алые, лазоревы,
Вас малёхонько посеяна,
Очень много уродилося.
Вас три поля, вас три чистыя,
Три раздольица широкия.
Придёт невеста, подружки ей косу плетут, невеста опять воет:
Заплетите мне русу косу,
Русу косу во последний раз,
Во последний раз да в остаточек.
В эту последнюю ночь девушки ночуют у невесты. Часа в 2–3 она их будит плачем:
Вы воспойте, ранни кочеты
По утру ранёшенько.
Разбудите-ка, ранни кочеты,
Родимого тятеньку,
А ещё разбудите-ка,
Сударыню матушку,
А ещё-то вы разбудите
Братца милого.
Ах, вставай-ка ты, братец миленький,
По утру ранёшенько.
Умывайся ты, братец миленький,
Ключевой водой белёшенько.
Скоро придут к нам, братец миленький,
Злы разлучники.
Закрывай-ка ты, братец миленький,
Дубовые воротушки.
Вставайте-ка, милые подруженьки,
Я расскажу сновидение,
Какой мне приснился сон.
Ходила я, милые подруженьки,
По темному лесику.
Потеряла я троя ключиков.
Как первые ключики
От девичьей красы,
Вторые-то ключики
От русой косы,
А третьи — то ключики
От нежушки, от волюшки.
Вставайте-ка, милые подруженьки,
Надевайте бело платьице,
Бело платьице подвенечное,
Подвенечное — вековечное.
Соберут невесту к венцу, отец с матерью благословляют. Невеста вопит:
